"Алексей Биргер. Тайна утопленной рамы " - читать интересную книгу автора

"серьезный разговор" взрослые обычно употребляют, когда им что-то не
нравится. Что могло не понравиться отцу Валентину? Может, то, как я описал
отца Василия - "с мягким юмором", как это называет отец? Хотя я, честно
говоря, не имел в виду никого смешить, а просто рассказывал. Возможно, отец
Валентин считает, что священников вообще надо изображать как можно
почтительней и, как это называется, деликатней, и кое-где в описании
размашистой энергии отца Василия я переборщил? Ну, тут я был спокоен. Когда
я советовался с отцом, стоит ли мне кое-где рассказывать правду или
что-нибудь придумать вместо нее, он мне сказал: "Да ты пиши все как есть, и
это будет самое правильное. В конце концов, если кому-то что-то не
понравится, то виновата будет жизнь, которую ты описываешь, а не ты."
Поэтому в глубине души я был уверен в своей правоте. Но не мог же я,
если отец Валентин начнет к чему-нибудь придираться (вроде, он выглядел
совершенно нормальным веселым мужиком, но ведь у взрослых бывают всякие
заезды!), взять и сказать ему: "А папа считает, что я пишу все правильно!"
Тоже мне, папенькин сынок получился бы! Нет, мне надо было придумать, как
самому, не ссылаясь на отца, защищать то, что я считаю правильным. И при
этом не должно было выглядеть, будто я упираюсь как баран и не желаю слушать
советов взрослых. Обижать отца Валентина мне тоже не хотелось. Вот над тем,
как мне с ним разговаривать, я и размышлял, начиная понимать, насколько
трудна писательская доля. Просто ужас!
Отец Валентин заглянул около семи. Ванька в это время с большим
энтузиазмом помогал Фантику собираться на рыбалку, отбирал ей удочки,
отделял лишнее от ненужного, иногда ехидно высмеивая её идею взять то-то и
то-то ("Какой там светлый свитер! Ты в нем через две минуты будешь
зелено-черная! Бери темный, если есть!") - он всегда с огромной охотой
брался помогать в тех случаях, когда можно было покуражиться при этом,
показывая, насколько больше он знает и смыслит, и объясняя нуждающемуся в
помощи, что тот - полный профан, которому до Ваньки тянуть и тянуть. Мы с
отцом высмеяли его идею с донными удочками, и теперь Ваньке тем более надо
было самоутвердиться. Мне тоже хотелось помочь Фантику, но я знал, что,
увидев, как Ванька ехидничает и намекает Фантику что она - полная дура,
ничего не смыслящая в рыбалке, я в конце концов не выдержу и взорвусь, и
дело кончится большой ссорой между нами. Чтобы избежать этого, я и отделился
от них и аккуратно занимался собственными сборами. Так сказать, малодушно
оставив Фантика Ваньке на съедение. Но, честное слово, если бы я вмешался,
то было бы ещё хуже.
- Можно к тебе? - осведомился отец Валентин, заглядывая в комнату.
- Конечно, можно, - ответил я.
Он вошел, опустился на стул и тяжело вздохнул.
- Уф, устал я от этих переездов!... Там, внизу, вам готовят ужин, чтобы
как следует накормить, и ещё бутерброды в дорогу пакуют. Я в этой суматохе
лишним получаюсь, вот и решил поговорить с тобой.
- О чем? - с замиранием сердца спросить я. Все заготовленные фразы, как
я буду защищать свои вещи, вылетели у меня из головы.
- О твоих произведениях. Я, понимаешь, прочел обе книжки. Увидел в
Москве на прилавке и думаю: ба, что это за Борис Болдин - не тот ли Боря
Болдин, которого я помню в пеленках и с соской во рту? Нет, прикидываю,
вроде, мал еще, чтобы писателем становиться. А перелистал твои повести - и
понял, что это все-таки ты! И так приятно было про твоих папу и маму