"Алексей Биргер. Смерть воды и огня ("Богомол" #2)" - читать интересную книгу автора

шаманизме он знал достаточно, потому что спросил: "Так вы, надо полагать,
знаете все о таинствах стихии огня - в шаманстве, высшей стихии? И о её
взаимоотношениях со стихией воды?" Я ответил утвердительно - за Акличага
ответил, естественно. "Это очень хорошо, - сказал он. - Если вы не против,
я хотел бы связаться с вами в Москве - здесь я берегу каждую минуту, а в
Москве будет время порасспрашивать вас... пока я вам не надоем. Видите ли,
меня интересует, как шаманы понимают одну проблему." - "Какую?" - спросил
я. "Проблему взаимной смерти воды и огня, - ответил он. - И некоторые точки
пересечения, которые имеются в мировоззрении шаманов с Огненной проповедью
Будды". Мы поняли, что перед нами человек образованный и весьма сведущий в
восточных культурах и верованиях, и я набрался смелости спросить: "А ваша
поездка в Италию - она как-то связана с вашими исследованиями?" - "Можно
считать, что да, - ответил он. - Тут смешиваются и личные, и научные
мотивы..." - и закончил ответ этой странной фразой про то, что ему надо
разобраться с Огненной проповедью и со смертью воды и огня. Меня, конечно,
одолевало любопытство, почему для этого ему надо ехать в Италию - да он ещё
упомянул, что для него тут и личные мотивы примешиваются, и, возможно,
подумалось мне, он тоже хочет посетить симпозиум по шаманизму - но я не
решился спрашивать. Тем более, этот человек очевидно спешил. Он оставил нам
свой московский телефон и умчался, довольно-таки смешной журавлиной
походкой. Очень просил звонить, когда мы будем в Москве.
- То есть, его имя вы знаете? - осведомился Игорь.
- Да. Его зовут Родион Романович Черемшин.
Мы с Игорем переглянулись. Филологи по образованию, мы отлично знали
имя профессора Черемшина - одного из крупнейших специалистов по английской
литературе. Его коньком была английская поэзия и философия культуры
двадцатого века - по этому предмету он читал просто блестящие лекции, это
мы могли засвидетельствовать, потому что из интереса побывали на одной из
них. Ведь для нас, германистов, все связанное с англоязычной литературой не
было обязательными дисциплинами. И хотя это произошло кучу лет назад, и
многое из того, что говорил профессор, забылось, да и его облик вспоминался
несколько смутно, но общее впечатление чего-то блестящего - будто перед
глазами разрывается ослепительный разноцветный фейерверк - запомнилось нам
очень крепко. Черемшин действительно был почти профессором из анекдотов,
жил одиноко и скромно, был предан своей науке, ходил в потертом пальто, мир
воспринимал через призму творчества своих любимых поэтов... Нам
рассказывали, что в последние годы, годы инфляции и общего обвала, он
несколько раз наивно удивлялся вслух, почему раньше на свою профессорскую
зарплату он каждое лето без напряга ездил отдыхать в Ялту или Юрмалу, в
самые лучшие пансионаты и санатории, а теперь даже путевку в Подмосковье не
может купить, а то еще, когда его "поддержали" льготной путевкой в Крым от
Дома Ученых, он совсем запутался с визами, которые нужны для поездки на
Украину... Словом, если его и интересовало шаманство и "смерть воды и
огня", то лишь по касательной к его собственным научным интересам - мы даже
догадывались к каким. И эти интересы не имели ничего общего с тем смыслом,
которые вкладывали в заковыристую фразу Студнев и Акличаг. Хотя, конечно,
любопытно было бы выяснить, что за смесь личных и научных интересов
подталкивала чудаковатого Черемшина в Италию.
- Понятно... - неопределенно кивнул Игорь. - И что потом?
- А потом профессор отказался с нами встречаться! - провозгласил