"Алексей Биргер. Похоронное танго ("Богомол" #6)" - читать интересную книгу автора

дополнительной маскировки сорт своих сигарет, а курить в электричке или на
автобусной станции дорогущие (запредельно дорогие, по понятиям жителей
Смоленщины и Ярославщины) "Давидофф Лайт" - это оставить такую яркую память
о себе, что и месяц спустя люди вспомнят, если их спросить: да, ехала вот
именно такая красотка в таком-то направлении...
Она сидела, курила, потягивала очень неплохой кофе и прикидывала, как
ей быть дальше. Нет, больше, чем на сутки, она задерживаться не будет.
Суток вполне достаточно, чтобы оглядеться и окончательно понять, угрожает
ей что-нибудь или нет.
После обеда она ещё немного прогулялась по городу, завернула в книжный
магазин, выбрала себе пару детективчиков: чтиво на вечер. Добравшись до
номера, она заперла дверь, вытянулась на диване, открыла первую из книжек -
и незаметно для себя задремала, и продремала часа два, краем сознания чутко
прислушиваясь и ловя любые посторонние звуки. Что-то ей грезилось в этой
легкой дреме, но что именно, она потом припомнить не могла. Кажется,
что-то, связанное с кладбищем, с похоронами - с тем особенно острым и
сладким чувством причастности к жизни, которое приходит порой, когда во сне
заново переживаешь давние смерти, смерти близких и любимых, и кажется,
будто они случились только что, и будто весной их хоронят, или в июне, и ты
знаешь, что это не просто календарная весна, а весна твоей жизни... Весна
или начало расцвета, когда ты сама - будто только-только расцветающий
шиповник. И так щемяще-сладко осознавать, что у тебя ещё все впереди, такая
ностальгия приходит по не прожитым, распахнутым перед тобой бесконечной
далью, годам. И где-то там, во сне, она встретилась со своим собственным
ангелом смерти, и не боялась его, потому что она тоже была ангелом смерти,
и они могли разговаривать на равных. Он указывал ей на кровь, которая
заалела у неё на руках и вообще проступала повсюду, а она почему-то не
боялась его обвинений. Его собственный, золотом на солнце сверкающий меч,
тоже был в крови. Но даже это сверкание благородной стали, превращающее её
в закаленный до упругости бритвы тонкий солнечный луч, не шло ни в какое
сравнение со сверканием её собственных золотых волос.
- Хорошо, - сказала она, возвращаясь в явь, находясь на самой границе
сна и яви. - Хорошо, я сделаю это...
И сама удивилась, пробудившись, что за "это" имелось в виду. Похоже,
во сне ей было дано какое-то поручение, важное поручение - которого она
теперь никогда не вспомнит. А если вспомнит, то посмеется над его
нелепостью, потому что наяву все "важные вещи" и "откровения", произносимые
в сновидениях, выглядят абсолютно никчемными.
Она потянулась, разминая кости и при этом напряженно прислушиваясь: не
разбудил ли её какой-нибудь странный, подозрительный звук или шорох? Нет,
все в порядке.
Она встала, поглядела в окно на древний русский город. Кажется, ей
снилась какая-то гонка. Отчаянный рывок против времени и пространства, та
физическая нагрузка, после которой приходит здоровый голод. Или свежим
волжским воздухом этот голод навеяло - тем же воздухом, который навеял ей и
странные сны. Сны, в которых было что-то от детства. Ведь и она родилась и
выросла на Волге - правда, намного ниже по течению, в Самаре, так что эта
великая река была ей родной. Вот и пригрезилось что-то... Да, что-то про
девочку-подростка, и... И про ветки, хлещущие по ребрам и щекам, про синие
просветы неба и реки впереди?.. Неважно. Как бы то ни было, после