"Алексей Биргер. Дело антикварной мафии ("Кадеты ФСБ" #3)" - читать интересную книгу автора

перекрывающего подачу воды в музей. Старые трубы в музеях и тогда текли,
понимаете. В общем, стали мы проверять весь этот список. Долго ли, коротко
ли, а сократился он до пяти подозреваемых. И главным подозреваемым стал
недавно ушедший с работы сотрудник музея. Как выяснилось, с работы он ушел
потому, что собирался уехать на Запад. Не знаю, известно вам что-нибудь или
нет, но в те времена любой, подававший заявление об отъезде за границу на
ПМЖ - то есть "постоянное место жительства", - рассматривался почти как
предатель родины. И после того, как он сдавал документы в УВИР, власти
оповещали его место работы, и там его просили уйти с работы по-хорошему, "по
собственному желанию", чтобы не выгонять со скандалом. В общем, этот человек
и стал самым вероятным преступником: собрался уехать за границу, вот и решил
позаботиться о безбедном существовании. Меня-то сразу смутили две вещи:
во-первых, то, что он еще не получил разрешения на выезд, и неизвестно,
получит ли в ближайшие годы...
- Годы?.. - вырвалось у кого-то.
- Ну да, - кивнул Виталий Яковлевич. - В те времена такие дела годами
решались. Было непонятно, зачем этому человеку красть картины, когда он не
знает, сколько еще он просидит в ожидании отъезда и не привлекут ли его с
этими картинами. Во-вторых, как он собирался их вывезти. Я побеседовал с
этим человеком - и понял, что он в жизни не сумеет протащить через границу
какую-нибудь контрабанду, обязательно засыплется, он и сам это понимал, и
уезжать, когда разрешение будет, собирался абсолютно "чистым". И, в-третьих:
в то время Суриков стоил за границей сравнительно дешево. Если бы человек
думал составить себе первоначальный капитал для жизни в Европе или Америке,
он бы украл картину восемнадцатого века, портреты, которые всегда и всюду в
цене, или, картину начала двадцатого века. В музее было несколько неплохих
работ "русского авангарда", и как раз русский авангард тогда ценился в мире.
Я подумал, что на его месте утащил бы что-нибудь из первого советского
фарфора, например, с росписями Любови Поповой. Фарфор этот в огромной цене,
а закрасить на тарелке или блюдце подлинное клеймо и поверх него перевести
современное клеймо Ленинградского фарфорового завода, или Песчаного, или
другого предприятия - это раз плюнуть. Ни одна таможня не раскусила бы
подделку.
- Суммировав все это, - продолжал Виталий Яковлевич, - я и решил, что
стоит поискать кого-то другого. Хотя сверху давили: мол, чего вы телитесь,
подозреваемый имеется, арестовывайте его и выкачивайте из него всю правду.
Арестовать-то можно было, только картины не вернешь. И тогда я решил
поставить маленькую ловушку. Мы еще раз опросили всех подозреваемых, всех
тридцать пять человек, кроме, разумеется, этого работника музея. Мол, мы
почти убеждены, что этот человек, собравшийся эмигрировать, и похитил
картины, но улик против него не хватает, поэтому благодарны будем, если вы
напряжете память и припомните любые мелочи, которые могут оказаться
полезными... Вы понимаете, зачем это было сделано?
Алешка Конев поднял руку. Осетров, сидевший в углу, кивнул ему: мол,
можешь высказаться.
- По-моему, все ясно, - сказал Алешка, встав по струнке. - Услышав, что
у вас есть готовый подозреваемый, настоящий преступник не упустил бы
возможность подкинуть вам какие-нибудь улики против подозреваемого и замести
свои следы. А то что картины не будут найдены - значит, очень хитро он их
спрятал. И отпирается он от всего, потому что надеется все-таки продать