"Алексей Биргер. По ту сторону волков" - читать интересную книгу автора

заодно и вас провожу. А там - утро вечера мудренее.
Врач накинул пальто и шапку, и мы прошли двориком к больничной
пристройке, этакому сарайчику, прилепившемуся к двухэтажному зданьицу. Он
толкнул дверь сарайчика - та открылась со скрипом, включил фонарик и
посветил внутрь.
- Вот, смотрите, - сказал врач. - Этот?
В сарайчике на куче грязной соломы спало то самое страшилище, которое я
встретил на железнодорожных путях. Босоногий; одежда его, как мог я теперь
разглядеть, была ошметками всяких полушубков, сметанных вместе на живую
нитку, да еще какие-то брюки, оборванные по колено, были на него напялены,
видно, чтобы стыд его прикрыть. Рядом с ним стояли две мисочки - с водой и
какой-то похлебкой.
- Он, он! - полушепотом воскликнул я. - Кто он такой? Откуда взялся?
- Да кто его знает, кто он такой и откуда он взялся. Подобрали его
осенью, он возле одной деревеньки шатался. Напугал сначала всех до смерти,
чуть не погиб, хотели на него с дубьем идти. Но, к его счастью, заметили,
что он смирный и сам всех боится до одури. Подкормили беднягу, потом просто
взяли за руку и привели сюда: на, мол, доктор, лечи убогонького. Уж я с ним
и так, и эдак возился, чтобы хоть одно разумное слово из него выжать. Без
толку. Если и была в нем когда искра разума, то угасла она окончательно и
навсегда. Он и холоду почти не чувствует. И реакции только такие: голоден -
сыт, страшно - не страшно. Когда голоден, скулит и жалуется.
Видно, свет фонарика потревожил спящего. Он заерзал во сне и стал
перебирать руками и ногами, визгливо прилаивая - ну, в точности, как
собака, - потом резко сел и обалдело уставился на нас. Увидел меня - и весь
сжался. Перевел взгляд на врача, чуть успокоился, встал на четвереньки,
попил воды из миски, покрутился волчком на соломе и опять завалился на
боковую.
- Совсем по-волчьи, - прошептал я. - Маугли какой-то. Вы о нем наверх
доклада не отсылали?
- Отсылал несколько раз, но безо всякой реакции. Конечно, кому сейчас
интересен какой-то умалишенный. Живет при больнице - и пусть живет. Ведь
даже затрат на себя не требует.
Врач притворил дверь сарайчика, и мы пошли к воротам на улицу.
- Странно, что местный люд не связал его с оборотнем, - заметил я. -
Ведь повадки у него волчьи. Неужели никто на это внимания не обращал? Я не
удивился бы, узнав, что толпа пыталась разорвать его на куски.
- Наоборот, - ответил врач, - на него смотрят, как на защиту от
оборотня. Как на талисман, что ли... Понимаете, - добавил он, поймав мой
удивленный взгляд, - юродивый на Руси всегда считался Божьим человеком, и
нечто вроде этого до сих пор сохранилось в сознании. Я это понял, когда
однажды застал моего санитара - здоровенного мужика - у двери сарайчика. Наш
блаженный как раз поскуливал жалобно - проголодался или болело у него что.
Так знаете, что сделал наш санитар? Он пробормотал испуганно: "Господи,
помилуй, святой человек по новой жертве плачется". И быстро перекрестился.
Потом оглянулся украдкой, увидел меня и густо покраснел. Я сделал вид, будто
ничего не заметил. Но такое отношение к нашему пугалу бессловесному я
замечал и у других местных жителей. На него смотрят, как на заступника перед
Богом, который старается допустить поменьше жертв и который, может быть,
вообще их не допустил бы, если бы не людские грехи. Особенно у старушек это