"Джон Бирман. Праведник: история о Рауле Валленберге, пропавшем герое холокоста (fb2) " - читать интересную книгу автора (Бирман Джон)

Часть вторая ГУЛАГ

ГЛАВА 12

Для будапештских евреев кошмар окончился. Но для Валленберга он еще только начинался. Вскоре после прибытия в штаб Малиновского в Дебрецене — или, возможно, даже где-нибудь на пути — Валленберг и его шофер Вильмош Лангфельдер были переданы НКВД, как тогда назывался КГБ. В один из первых дней февраля они уже сидели в раздельных камерах в московской тюрьме на Лубянке, главном дознавательном центре советской секретной полиции.

Отсутствие Валленберга в Будапеште было замечено не сразу. Прежде чем оно обеспокоило его друзей и знакомых, прошло некоторое время. По-прежнему остававшиеся в Буде коллеги Валленберга о его отъезде в Дебрецен даже не знали. Кроме того, бои в Буде, на их стороне реки, продолжались до конца февраля. Лидеры же еврейской общины в Пеште из-за немалого расстояния до Дебрецена, бюрократической неразберихи и общего хаоса в стране, где продолжалась война, ранее чем через неделю или даже двух его возвращения не ожидали. Освободившись от страха физического уничтожения, евреи, как и большинство других жителей Будапешта, по-прежнему, пусть и в освобожденной столице, продолжали борьбу за существование. Прибытие советских войск потоком продовольственных поставок или медикаментов не сопровождалось, и русские вели себя довольно сурово. Для всех, и особенно для измученных преследованиями евреев, условия жизни оставались крайне тяжелыми.

В Стокгольме никаких причин или поводов для беспокойства за Валленберга также никто не видел. Шведский посол в Москве Стаффан Седерблум уже уведомил МИД на родине о том, что заместитель министра иностранных дел СССР Владимир Деканозов сообщил ему в письме от 16 января, что Валленберг находится у русских в руках. В письме Деканозова недвусмысленно сообщалось: «Меры по охране г-на Валленберга и его имущества советскими военными властями приняты». И в скором возвращении его на родину, казалось, не сомневался никто.

В один из февральских дней мать Валленберга Май фон Дардель посетила советского посла в Стокгольме г-жу Александру Коллонтай, которая тоже посоветовала ей не тревожиться. Рауль находится в безопасности в России и скоро вернется. Приблизительно в то же время г-жа Коллонтай передала подобное сообщение жене шведского министра иностранных дел Кристиана Гюнтера, добавив, что шведскому правительству не стоит поднимать шум по этому поводу, это могло бы только задержать возвращение Валленберга.

8 марта 1945 года евреи Будапешта и все другие, кому судьба Валленберга оставалась небезразлична, были шокированы. Контролируемое русскими «Радио Кошута» передало, что Валленберг был убит по дороге в Дебрецен, вероятнее всего, венгерскими фашистами или «агентами гестапо». Шведское министерство иностранных дел немедленно отправило телеграмму послу Седерблуму с просьбой получить от русских более подробные разъяснения, и Деканозов пообещал послу провести срочное расследование. Тем временем в связи с назначением на другой пост г-жа Коллонтай была из Стокгольма отозвана. Напомнив о ее прежних заверениях г-же фон Дардель, Седерблум обратился к ней.

Озабоченность стала проявлять и общественность Швеции. В Стокгольме уже знали о подвигах Валленберга из интервью, напечатанного на первой полосе ведущей ежедневной газеты «Дагенс нюхетер». В интервью давалась волнующая история его спасательных операций со слов только что приехавшего в Швецию венгерского еврея.

Свою заинтересованность судьбой Валленберга стали проявлять и официальные круги США. 4 апреля посол Джонсон в Стокгольме телеграфировал в Государственный департамент, предлагая, чтобы его коллега в Москве Аверелл Гарриман обратился к шведскому посольству в Москве с предложением содействия в официальном запросе по поводу судьбы Валленберга, «поскольку мы имели в отношении миссии Валленберга в Будапеште особую заинтересованность». Соответственно, уже 9 апреля государственный секретарь Эдвард Стеттиниус телеграфировал послу Гарриману просьбу о том, чтобы тот обеспечил шведам «всю возможную поддержку».

Свой весомый вклад в выражение американской озабоченности внес министр финансов США Генри Моргентау-младший. Экземпляр телеграммы Джонсона от 4 апреля был прислан в его офис по распоряжению генерала Уильяма О'Дуайера, нового исполнительного директора УВБ. Моргентау написал на ней резолюцию: «Дать знать Стеттиниусу, что я лично заинтересован в судьбе этого человека».

19 апреля посол Джонсон сообщал из Стокгольма: «Местные газеты широко комментируют прибытие в Стокгольм служащих шведской миссии из Будапешта и особо — отсутствие среди них атташе Рауля Валленберга, еще с 17 января числящегося пропавшим. Ввиду особой заинтересованности Департамента и Управления по делам военных беженцев миссией Валленберга, а также в связи с нашей глубокой обеспокоенностью его участью, полагаю необходимым, чтобы правительство США сообщило правительству Швеции о своей озабоченности этим вопросом».

Исполняющий обязанности государственного секретаря Джеймс Грю через два дня телеграфировал Джонсону ответ, предписывающий ему проинформировать правительство Швеции о «глубокой озабоченности и крайней обеспокоенности» Америки в связи с означенным делом. В то же время уже 30 апреля Государственный департамент телеграфировал в только что открытую дипломатическую миссию США в Венгрии директиву запросить у русских военных властей сведения о местопребывании Валленберга и «ознакомить их с озабоченностью нашего правительства его участью».

12 мая Джордж Уоррен, советник Стеттиниуса по вопросам беженцев и перемещенных лиц, послал генералу О'Дуайеру в УВБ записку, в которой просил его заверить министра финансов Моргентау, что Государственный департамент продолжит поиски Валленберга, «пока возможности получения какой-либо информации о нем не будут нами полностью исчерпаны». Чего, однако, он О'Дуайеру не сообщил — возможно, потому, что сам об этом еще не знал, — так это того, что предложение американцев помочь шведам было последними резко отклонено. Посол Седерблум, по существу, указал послу Гарриману, что с делом Валленберга шведы разберутся без американской помощи.

Прошло двадцать лет, прежде чем общественность узнала о том, как была совершена эта чрезвычайно серьезная и, возможно, ставшая фатальной ошибка. Две другие ошибки подобного же рода были сделаны шведами через год после отказа Гарриману: обе всплыли на поверхность не раньше января 1980 года — т. е. через тридцать пять лет после ареста Валленберга. Именно эти просчеты, возможно, создали ситуацию, прямым следствием которой оказалось то, что Валленберг оказался брошенным на произвол судьбы в «архипелаге ГУЛАГ», где, как считают некоторые, он мог дожить до глубокой и горькой старости.

Как явствует из документов, уже в самом начале поисков посол Седерблум твердо считал Валленберга погибшим. Соответственно, как он полагал, не было никакого смысла раздражать русских постоянными напоминаниями о нем. Уже 14 апреля он телеграфировал в свое министерство, что Валленберг, «возможно, убит» и что шансов на то, что его дело когда-либо будет «прояснено», практически не существует. 19 апреля он пишет в МИД обстоятельнее: «Более всего я опасаюсь того, что русские, сколь бы неприятно им это ни было, не могут выяснить, что случилось в действительности. Во-первых, в Венгрии сейчас царит беспорядок. Во-вторых, войска, которые находились в январе в Будапеште, теперь проследовали в Вену. Далее, к сожалению, весьма маловероятно, чтобы маршал Толбухин и его подчиненные могли в настоящее время заниматься расследованиями подобного рода». В «строго секретной» записке Харальду Фаллениусу, заместителю секретаря Управления делами Министерства иностранных дел, Седерблум сообщает, что, по его мнению, «Валленберг, возможно, оказался жертвой дорожной аварии или был убит в дороге, направляясь из Будапешта на восток, в то время, когда его исчезновение в общей неразберихе, царившей тогда в этом районе, могло остаться незамеченным».

Министр иностранных дел Швеции Гюнтер был настроен более недоверчиво. 21 апреля он телеграфировал Седерблуму «обязательное предписание» нанести визит Деканозову и потребовать от того полного расследования дела. Седерблуму не оставалось иного, как повиноваться, хотя об энергичности его усилий в этом направлении можно догадываться по следующему его посланию на родину: «Как я уже говорил ранее, к сожалению, возможно, это дело так и останется неразрешенной загадкой».

1 июля МИД Швеции получило сообщение из своего посольства в Берне, в котором цитировалось донесение «абсолютно надежного источника» из Будапешта, заявлявшего, что он встречался в венгерской столице с человеком, который, в свою очередь, заявлял, что видел Валленберга в Пеште в апреле, отрастившим себе бороду и жившим инкогнито. Без малейших претензий на достоверность полученных сведений донесение источника все же было передано Седерблуму в Москву, и 6 июля последний телеграфировал в Стокгольм, сообщая, что получил донесение «как раз в тот момент, когда собирался сделать советскому Министерству иностранных дел соответствующий демарш». В результате из опасений повредить Валленбергу, который, возможно, прячется от русских после того, как ему удалось бежать, он от предъявления меморандума воздержался. Кроме того, Валленберг может неожиданно вынырнуть перед газетчиками где-нибудь в Стамбуле или Берне с «сенсационными историями».

Предъявление меморандума русским, заявлял Седерблум, поставило бы его «в очень неудобное положение», — поэтому, по всей видимости, в данную минуту лучше не предпринимать ничего. Через шесть дней руководство министерства телеграфировало ему в ответ: донесение из Берна полностью спекулятивно, оно питается только слухами, Седерблуму предписывалось продолжить поиски «всеми доступными ему средствами». Тем не менее Седерблум предпочел больше полагаться на слухи. «Полагаю, до получения новых сообщений от источника в Швейцарии мне лучше от дальнейших шагов в этом деле воздержаться», — телеграфировал он 14 августа.

Роль, которую сыграл Седерблум, отказавшись от предложенного американцами содействия, частично выясняется из обнародованной к настоящему времени корреспонденции между ним и МИДом, — хотя и она ясна далеко не полностью. Шведская пресса подозревала, что предложенное ее вниманию ключевое в этом деле сообщение Седерблума в МИД было намеренно фальсифицировано. Мы уже знаем, что 9 апреля 1945 года Стеттиниус приказывал в телеграмме Гарриману оказать шведам «всю возможную поддержку». 12 апреля [45] Гарриман телеграфировал ему, отвечая: «…шведы говорят, у них есть все основания полагать, что русские делают всё возможное, и шведы не считают, что соответствующее представление с нашей стороны в советское Министерство иностранных дел было бы желательным».

Тем не менее Седерблум в своем «строго секретном» письме заместителю секретаря Управления делами МИДа Фаллениусу от 19 апреля пишет, что, как он «полагает, запрос по этому делу в американское представительство в Венгрии через Государственный департамент уже делался. В ином случае посольство США в Москве вряд ли сочло бы, что со стороны Америки могло быть сделано что-нибудь еще». Эта путаная и размытая фраза из письма была сообщена шведским органами массовой информации только в феврале 1965 года, после того как в одной шведской телепередаче был серьезно затронут вопрос о нежелании или неспособности Седерблума положительно ответить на американскую инициативу.

Как заметил один служащий американского посольства в докладе, направленном в Государственный департамент, «факт использования в пресс-релизе Министерства иностранных дел путаной и вырванной из контекста цитаты… вызвал серьезные подозрения шведской прессы». И действительно, подозрения возникали. В передовой статье газеты «Дагенс нюхетер» поднимался вопрос: «Почему, спрашивается, телеграмма не была процитирована полностью? Обычная секретность?… Отрицательное отношение шведов к американской инициативе заставило США потерять всякий интерес к этому делу. Конечно, факт остается фактом, вскоре шведский демарш в отношении судьбы Рауля Валленберга Москве был сделан. Но не было бы подобное представление со стороны американцев намного весомее?»

Газета «Гётеборгс хандельстиднинген» выражала сходную точку зрения: «К сожалению, есть все основания полагать, что шведская версия событий фальсифицирована. Американцы хотели действовать, в то время как подобное желание со стороны шведского посольства выглядит очень сомнительным».

Через пятнадцать лет после этих разоблачений на свет всплыла история со второй сделанной Седерблумом ошибкой, она была обнаружена в результате рассекречивания в конце января 1980 года 1900 страниц внешнеполитических документов, касающихся дела Валленберга [46]. Документы включали, что самое примечательное, записку посла Седерблума по результатам его встречи со Сталиным, состоявшейся 15 июня 1946 года, перед тем как посол покинул Москву, чтобы принять новое назначение.

Седерблум был, по-видимому, немало огорошен той честью, которую оказал ему советский вождь, встречавшийся только с американским и британским послами, да и то только в случаях, когда они привозили с собой личные послания от глав правительств, которыми в то время были Гарри Трумэн и Клемент Эттли.

«Сталин показался мне здоровым и бодрым, он излучал энергию, — писал Седерблум. — Его невысокая, но ладно сбитая фигура, а также правильные черты лица производили очень благоприятное впечатление. Тон голоса и манеры также создавали впечатление приветливости».

В ходе разговора Сталин спросил Седерблума, не может ли он оказать ему какую-нибудь услугу. Седерблум упомянул дело Валленберга.

«— Так вы говорите, его зовут Валленберг? — спросил Сталин.

— Да, Валленберг, — сказал Седерблум и продиктовал советскому диктатору имя по буквам, в то время как тот записал его в лежавшем перед ним блокноте.

Когда Седерблум закончил свое изложение того, как, согласно Деканозову, Валленберга взяли под советскую охрану и как его видели позже отъезжавшим в Дебрецен в сопровождении эскорта, Сталин сказал:

— Я полагаю, вы знаете, что мы отдали приказ охранять (в Будапеште) шведов.

— Да, — ответил Седерблум, — и я лично убежден, что Валленберг стал жертвой несчастного случая или пал от руки бандитов.

— Вы не получали от нас никаких сведений по этому поводу?

— Нет, — ответил Седерблум, — но я полагаю, что у советских военных властей отсутствует надежная информация относительно того, что случилось потом».

После этого столь поразительного обмена мнениями Седерблум попросил, чтобы русские представили официальное заявление о том, что ими предприняты все меры, чтобы найти Валленберга, не увенчавшиеся, однако, успехом, и заверение, что, если на свет появится какая-то дальнейшая информация, она будет шведским властям передана.

«— Это было бы в ваших собственных интересах, — заявил Седерблум, — потому что есть люди, которые в отсутствие объяснения делают свои собственные неправильные заключения.

— Обещаю вам, — ответил Сталин, — что это дело будет расследовано и выяснено. Я сам прослежу за этим» [47].

Неудивительно, что замечания Седерблума Сталин мог понять как признак того, что Валленберг более не интересует шведское правительство. Возможно, не случайно приблизительно в то же время, согласно показаниям, которые позже шведы признали достоверными, комиссар НКВД сказал Валленбергу в Лефортово: «Вы никому не нужны».

После обнародования в 1980 году записки Седерблума о его беседе со Сталиным шведские средства массовой информации потребовали от Седерблума, тогда уже семидесятидевятилетнего пенсионера, удобно устроившегося в отставке в Упсале, объяснить свою тогдашнюю позицию. «Я не хотел прямо обвинять русских, что это они убили Валленберга или совершили что-нибудь в этом роде, — сказал он. — Подобное неуместное предположение намного осложнило бы ситуацию».

В интервью, данном «Дагенс нюхетер», Седерблум отрицал, что при встрече со Сталиным «объявил Валленберга умершим». «Предположение, что он мог погибнуть в результате несчастного случая, было только одной из теорий, которые я выдвинул. Это, в конце концов, учитывая тогдашнее положение, было вполне возможно. Или его могли ограбить люди, посчитавшие, что он везет с собой много денег или драгоценностей».

Седерблум утверждает, что предположение, будто за исчезновением Валленберга стояли русские, было в то время для него «немыслимо». Кроме того, он верил, что русские действительно хотели докопаться до истины. «Я не считаю, что действовал в тогдашних обстоятельствах слабо или трусливо. Я делал, что мог, и мне удалось поднять этот вопрос до решения его на самом высоком уровне».

О свидетелях, выступавших на протяжении ряда лет с новыми сообщениями о том, что Валленберг жив, Седерблум отозвался крайне скептически. «Они слышали о нем, и любой слух о шведе преображали в фантазию о Рауле Валленберге». В то же время он допускал, что «дело Валленберга — из разряда тех, что не оставляют тебя в покое… Оно из тех, что преследуют».

По мнению Таге Эрландера, премьер-министра социал-демократического правительства в 1946 году, «между Седерблумом и Сталиным состоялась опасная беседа, опасная и, возможно, гибельная. Предпочтительнее, если бы ее вообще не было».

Эрландер был также не в восторге от момента, выбранного для рассекречивания документов, происходившего в момент усиления напряженности между Востоком и Западом из-за советского вторжения в Афганистан. «Публикация документов может быть воспринята как маленький вклад Швеции в дело усиления напряженности, — заявил он [48]. — С другой стороны, следует помнить, что рассекречивание планировалось заранее. Мировая общественность все громче требует объяснения загадки исчезновения Валленберга, но как раз сейчас русские не особенно склонны ее выслушивать».

Приблизительно одновременно с фатальной беседой Седерблума и Сталина советскими властями был освобожден из-под ареста шведский журналист Эдвард аф Сандеберг. Во время войны его корреспондентский пункт (ныне уже не существующей шведской газеты) располагался в Берлине, и Сандеберг был арестован русскими по подозрению в шпионаже. Когда, после возвращения домой в июне 1946 года, он рассказал историю своих злоключений в МИДе, он между прочим упомянул нечто, что должно было служащих министерства насторожить. Он сообщил, в частности, что во время своего заключения встречался с румынским и немецким военнопленными, каждый из которых независимо друг от друга рассказывал ему о встречах в тюрьме со шведским дипломатом по имени Валленберг. Ничего еще не зная о Валленберге, Сандеберг не понимал значения сообщенных ими сведений. Но не поняли этого и министерские служащие, на переданную им информацию не отреагировавшие никак. Позже, узнав, что дело Валленберга представляет собой haut affaire [49], Сандеберг напечатал в газете статью о нем, но и она осталась чиновниками не замеченной.

Румын, упомянутый Сандебергом, так и пропал в безвестности, но немец, которого звали Эрхард Хилле, после массового освобождения военнопленных в середине 1955 года вернулся на родину. Рассказанное им точно подтверждало историю, изложенную Сандебергом девятью годами ранее. Сам Сандеберг считает, что безразличное отношение министерских чиновников к тому, что он сообщил, объяснялось позицией министра иностранных дел Эстена Ундена, считавшего его нацистским приспешником, пытавшимся своими выдумками внести раздор между СССР и Швецией. Действительно, Унден отзывался о Сандеберге, как об «этом нацисте». По заявлению же самого Сандеберга, «нацистом он никогда не был, и это легко проверить». Только в мае 1949 года, по просьбе более молодых и энергичных старших чиновников министерства, Сандеберга пригласили для официального интервью.

Еще одна возможность была упущена в момент, когда после отъезда из Москвы Седерблума новый поверенный в делах Ульф Барк-Хольст, надеясь восполнить вред, нанесенный розыскам Валленберга его бывшим шефом, стал проводить в них новую энергичную линию. Барк-Хольст сообщил в МИД, что он хочет попытаться добиться еще одной встречи со Сталиным, и предложил министру иностранных дел Ундену поднять вопрос о Валленберге на предстоящей встрече с советским министром иностранных дел Вячеславом Молотовым в ООН в Нью-Йорке. Унден, однако, никак на его предложение не отреагировал; не одобрил он и еще одной инициативы Барк-Хольста — несмотря на данный американцам год назад отпор, попросить у них помощи.

Не смущенный серией отказов Стокгольма на свои предложения, Барк-Хольст предложил в декабре 1946 года Ундену добиться продвижения в розысках, «послав госпоже Коллонтай какой-нибудь красивый рождественский подарок». Таким образом, там, где Седерблум проявлял сверхосторожность, Барк-Хольст, как представляется, слишком полагался на энтузиазм. Тем не менее в предположении, что с русскими можно было бы договориться о какого-либо рода обмене, он мог оказаться прав. 30 декабря он телеграфировал в Стокгольм, сообщая, что «каждый раз, когда нами поднимался вопрос о поисках Валленберга, как правило, возникал встречный вопрос, не поступили ли новые обнадеживающие известия о Макаровой, прибалтах или Грановском [50]. Таким образом, они пытались использовать дело Валленберга в качестве основы для переговоров».

14 января 1947 года Барк-Хольст предложил Стокгольму приостановить на некоторое время кампанию по делу Валленберга в шведской прессе и приготовить для русских практические предложения по обмену. Как заявлял Барк-Хольст, «у него сложилось, возможно, излишне оптимистическое впечатление, что вопрос наконец сдвинулся с мертвой точки», но он не сможет сделать ничего, если не получит приемлемые для русских предложения.

В рассекреченных документах нет никаких указаний, получил он одобрение своим планам или нет, — по всей вероятности, однако, вопрос о выдаче лиц, которым было предоставлено политическое убежище, Швеция рассматривать не пожелала бы. После рассекречивания соответствующей переписки в 1980 году бывший премьер-министр Таге Эрландер заявил: «Предложение об обмене не поступало, и я бы его не одобрил». Правда, Эрландер согласился, что дело предстало бы в ином свете, если бы шведы на то время держали у себя советского шпиона, которого могли обменять [51].

Обозревая все важнейшие события в деле Валленберга в течение первых двух лет после его исчезновения, Эрландер признал: «Нам не удалось освободить одного из самых замечательных наших соотечественников, одного из самых великих. Продолжая попытки внести в его дело ясность, мы должны исходить из того, что Валленберг до сих пор жив, иначе дальнейшие расследования были бы бесполезны. Очень вероятно, что он до сих пор жив».

Для Нины Лагергрен «читать это было ужасно. Я словно в кошмаре — вот, значит, как Рауля бросили на произвол судьбы».