"Рождение Зимы" - читать интересную книгу автора (Ракли Брайан)

II

Эньяра высунула голову из хижины и обнаружила, что ее появления ждут. На нее глазела целая орава кирининских ребятишек. Они выглядели тихими, бледными и безобидными. Когда появилась ее взъерошенная голова, парочка самых младших шарахнулась за спины старших. Когда Эньяра выбралась на деревянный настил и потянулась, дети сначала бросились врассыпную, но потом опять подобрались поближе. За их спинами медленно проплывала обтянутая шкурами байдарка, в ней гребла женщина, без видимых усилий. Эньяра наблюдала, как она проплыла вдоль тростника. Из зарослей вылетела стайка крошечных птичек и, покружившись, с гомоном исчезла. Озеро было спокойным, как зеркало. Клочья тумана, висевшие над водой, скрыли противоположный берег, и вся сцена была сверхъестественно, если не зловеще, тиха и прекрасна.

Эньяра не знала, чего ждать от во'ана. Сейчас, после беспокойного ночного сна, она чувствовала себя еще менее уверенно. Как и все, она слышала рассказы о том, что киринины очень следят за тем, чтобы костер горел все время, день и ночь, или почему их дети никогда не играют, а только упражняются в искусстве убивать с помощью копья и лука. Или почему их старые женщины едят мертвых. Ей очень хотелось остаться в хижине, чтобы спрятаться от взглядов, непонятных звуков и незнакомых запахов. Кроме того, за прошедшие годы киринины убили не одного человека из ее рода. Но вместе с тем в ее душе глубоко укоренилось убеждение, что и со страхом, и с горем нужно уметь справляться, иначе они могут победить тебя. Ей не хотелось, чтобы Оризиан и уж тем более Ивен подумали, что она боится этого места. Поэтому она пошла по во'ану одна, высоко держа голову и поглядывая по сторонам. В кильватере за ней тянулась молчаливая и внимательная детская компания.

Она увидела молодую женщину, возможно, ее лет, хотя трудно сказать, костяным ножом чистившую рыбину. Пара босых с синей татуировкой мужчин, опершись на копья, смотрели, как она идет. Она слышала оживленные голоса, и откуда-то издалека доносилась легкая барабанная дробь. Она чуяла слабый дым костерков, запахи готовящейся пищи и густую вонь от растянутых на множестве хижин кож.

Не считая любопытных ребятишек, всего несколько человек обратили на нее внимание. В них не ощущалось угрозы, но ей все равно было неуютно, и она не чувствовала себя в полной безопасности. Здесь ей все было незнакомо и непонятно, не то что в Колгласе, в котором она родилась и жила, или Андуране, или даже в Колкире, хоть она и была-то в нем всего несколько раз. Киринины знали, что она здесь чужая, поэтому умолкали, когда она подходила так близко, что могла бы услышать, о чем они говорят, хотя ей до их разговоров не было никакого дела. Но это сознательное и нарочитое отсутствие интереса к ее персоне она ощущала примерно так же, как если бы ее пристально разглядывали.

Стало немного легче, когда она вышла на окраину поселения туда, где платформа выходила к берегу. Она спустилась на землю и немного прошла вдоль уреза воды. Дети за ней не пошли. На мелководье рос такой густой и высокий тростник, что, когда берег немного изогнулся, заросли скрыли во'ан от ее глаз. Если бы не нескольких дымков в бледном небе, могло бы показаться, что в целом мире она осталась одна-одинешенька. Она нашла место, где тростник немного расступился, и села на камень, глядя на безупречную озерную гладь.

Пока она сидела и смотрела, легкий утренний туман рассеялся и она разглядела на севере башенные пики Кар Дайна. У нее возникло ощущение, что она оказалась на границе двух миров. За Кар Крайгаром, откуда она пришла, лежал настоящий мир, мир городов, рынков и человеческого рода. А там, за Кар Дайном, находится что-то совсем другое: грозный Великий Медведь Кирининов; Дин Сайв, самый большой и древний лес во всем мире, наполненный тенями, а еще дальше — Тан Дирин, который касается крыши неба. Между этим тихим озером и Сокрушительным Мысом, до которого на север много-много дней пути, может не быть ни одной человеческой деревни, ни одной фермы. Она вдруг показалась сама себе ужасно маленькой и слабой, а небо и земля — до ужаса беспредельными.

Нечто подобное она ощущала пять лет назад, когда выкарабкалась из тисков Лихорадки в мир, где уже не было ни матери, ни старшего брата. Тогда, несколько месяцев балансируя между мучительным сном Лихорадки и с трудом осознаваемым будущим, она чувствовала непередаваемую незащищенность и уязвимость. В конце концов ей все-таки удалось справиться с едва не сломившим ее горем. Теперь опять ее силам предстояло испытание, и нужно держаться твердо. Не только ради себя. Хотя ей уже не первый раз приходилось держаться не ради себя. Даже от Лихорадки она тогда очнулась в какой-то мере ради Оризиана.

Эньяра резко поднялась, машинально подхватила камешек и метнула его в воду. Несколько секунд она смотрела на разбегавшиеся по воде круги, потом повернулась и пошла обратно в во'ан.

Она нашла Оризиана и Рота. Они сидели на краю платформы возле хижины и болтали босыми ногами в воде. Зрелище совершенно неприличное: вероятный тан одной из Истинных Кровей со своим щитником вольно, словно где-нибудь на берегу колгласской бухты, сидит в центре кирининского лагеря. Эньяра чуть не рассмеялась.

— Что случилось? — спросила она.

Оризиан ответил:

— Ничего. Нас приходил проведать Варрин, но ушел обратно к Эсс'ир, туда, где она находится. Мы ждем вестей.

Эньяра села рядом с ними.

— Где Ивен?

— Ушла, — фыркнул Рот. — Сама по себе и не сказала куда.

Оризиан поковырял трещину в настиле.

— Она наверняка скоро придет. Я так думаю.

— Мы ей слишком доверяем, хотя мало ее знаем, — заметила Эньяра.

— И то сказать, — согласился Рот. — И кирининам тоже.

На острый слух Эньяры в его тоне не столько чувствовалось убеждение, сколько привычка к брюзжанию.

Оризиан был невозмутим:

— Ведь это Иньюрен послал нас к ней, а я всегда верил тому, что он говорил. И сейчас тоже верю. — Он взглянул на сестру. — В любом случае, какой у нас выбор? Нам нужна помощь, чтобы уйти отсюда. Мы вообще уже умерли бы, если бы их не было с нами.

Все погрузились в молчание. Эньяра доверяла суждениям брата; в большинстве вещей по крайней мере. Она росла среди; мужчин, преимущественно среди воинов, а это многому могло научить девочку, имеющую глаза, чтобы видеть. И Эньяра многому научилась. Ей было интересно, осознает ли Оризиан, что иногда очень странно смотрит на Эсс'ир. Возможно, он даже не знает, что его глаза следят за ней с особым вниманием, хотя, по мнению Эньяры, это сразу было видно. Последние два-три года она замечала такие взгляды мужчин и на себе.

Хотя это были совсем не братские взгляды. Интерес Оризиана к Джьенне, дочери торговца из Колгласа, был до неловкости очевиден, но все же это был всего только благоговейный но ничего не значащий трепет перед девичьей привлекательностью. В том же, как он наблюдал за Эсс'ир, было немного ребяческого. И это беспокоило Эньяру. Любой такой союз был бы немыслим для большинства людей из ее расы, но больше всего Эньяру волновало не то, что Эсс'ир не принадлежала к человеческому роду. Скорее это было опасение за чувства мальчика. Эсс'ир слишком сурова и безжалостна, слишком далека от всего знакомого ему, чтобы быть безопасным объектом привязанности для ее маленького брата. И она была возлюбленной Иньюрена. Это была река с опасным течением, и Оризиану понадобится вся мудрость, чтобы не входить в эту реку.

Эньяра видела, как брат изменился. Он всегда был больше мыслителем и мог разглядеть или вообразить вещи, которых она не видела. Зато она была сильной, так по крайней мере казалось со стороны, после того, как умерли мать и старший брат. А до этого наиболее ярко сиял Фариль. Теперь события потребовали от Оризиана кое-чего нового, и как отклик на это требование он, возможно, начал открывать в себе то, что очень долго оставалось в глубокой тени. Он мог бы стать хорошим таном… если проживет долго. И все-таки Эньяра до сих пор видела в нем мальчика, которого она дразнила на лестничной площадке, за которым бегала по коридорам Колгласа. Ох, сумеет ли этот мальчик найти для Эсс'ир место в той головоломке, в которую превратилась его жизнь?

Примерно через час за ними зашел Варрин. Он жестом пригласил их следовать за собой в центр во'ана. Там, на круглой площадке, огороженной шестами, украшенными черепами, на коленях стояла Эсс'ир. Рядом с ней стояло странное лицо, сплетенное из ивовых веток.

— Это ловец душ, — шепнул Оризиан, когда увидел, как Эньяра на это смотрит. — Они верят, что он охраняет их от смерти. Предположительно это один из анайнов.

Это привело Эньяру в замешательство. Тот факт, что киринины могут молиться таким зловещим существам, как Анайн, был слишком грубым напоминанием о той пропасти различий, которая лежит между ними и ею.

— Станьте здесь, — указал Варрин.

Без дальнейших объяснений он подошел к сестре и встал на колени рядом с ней. Потом взял кожаную чашу с темной, густой жидкостью. Эсс'ир закрыла глаза. У нее было спокойное лицо, как будто она спала. Варрин окунул кончик длинной тонкой хвоинки в жидкость и поболтал ею в чаше, чтобы инструмент пропитался.

Недоумевающая Эньяра нахмурилась.

— Это кин'тин, — объяснил Оризиан. — Она убила своего первого врага.

Эньяра поморщилась, когда Варрин поставил чашу и придвинулся к сестре, изготовив покрытую краской иглу.

— Он собирается нанести ей татуировку? — почти недоверчиво спросила Эньяра.

Когда игла проколола щеку Эсс'ир, ее лицо почти не дернулось. Варрин накалывал завиток, след его работы метили бусинки крови и краски. Медленно проступал рисунок. В этом процессе было что-то ужасное, но притягательное. Такое украшение, которое никогда не позволялось женщинам среди Кровей Хейг, здесь совершалось в знак уважения. Эньяре было интересно, что чувствует Оризиан при виде того, как портят прекрасную кожу Эсс'ир. Она взглянула на него и по выражению его лица поняла, что вряд ли он вообще воспринимает это как порчу.

Действо продолжалось почти час. Варрин ни разу не промахнулся; Эсс'ир ни разу не открыла глаза, не издала ни звука. Текла кровь, кин'тин проступал и завивался по всей коже лица. Некоторые из проходивших мимо кирининов останавливались и некоторое время наблюдали за процессом, но редко задерживались надолго. Даже детей за эти долгие минуты заметно поубавилось. Наконец Варрин отодвинулся, сел на землю, отложил иглу и поставил рядом чашу, потом взял тряпочку и осторожно промокнул ею лицо сестры.

Эсс'ир поморгала, кивнула брату, поднялась на ноги и оглянулась туда, где стояли Оризиан, Эньяра и Рот.

— Благодарю вас, — сказала она.

— За что? — спросил Оризиан.

— За то, что дали мне возможность получить кин'тин.

Кровь все еще струилась по лицу из множества крошечных ран. Она выглядела так, будто ее только что терзали в какой-то жестокой битве. Эньяре очень хотелось отвернуться, но повернулась и ушла Эсс'ир. Варрин пошел следом за ней. Оризиан провожал их взглядом.

— Счастливчики, — чуть громче, чем требовалось, сказала Ивен, стоявшая позади них. Все трое изумленно уставились на нее.

— Как давно вы здесь? — строго спросила Эньяра улыбающуюся и почти не скрывавшую удовлетворения Ивен.

— А, недавно. Я говорю, счастливчики вы. В наше время редчайший случай, чтобы хуанин стал свидетелем награждения кин'тином. Честь, должна сказать.

В этот момент Эньяра осознала, что рука что-то стискивает в кармане. Несколько мгновений она перебирала это пальцами, а потом вдруг поняла, что это, и острое ощущение вины пронзило ее. Она осторожно вытащила на свет короткий шнурок с узелками и держала его на ладони.

Оризиан ничего не заметил, но заметила Ивен.

— Та-ак. Откуда это у тебя? — спросила на'кирим. Оризиан взглянул на то, что держала Эньяра.

— Я забыла. Иньюрен дал мне это, когда мы ушли из Андурана. Он сказал…

— Он сказал, что это должно быть похоронено, — закончил за нее Оризиан.

— Мне жаль. Я забыла, — повторила Эньяра.

Оризиан слегка качнул головой и двумя пальцами взял шнурок. Какая-то отрешенность появилась в его лице, когда он вертел один из узелков.

— Это то, что… что киринины делают, если боятся, что их тело не будет захоронено подобающим образом.

Он встретился глазами с Эньярой.

— Это его жизнь. Каждый узелок — это кусочек его жизни.

— Откуда ты заешь? — тихо спросила Эньяра.

— Перед выходом из своего лагеря Эсс'ир с братом сделали такие же.

— Значит, нам надо похоронить это?

Оризиан ответил не сразу. Он держал шнурок в пальцах так бережно, словно это была величайшая драгоценность. Эньяра не знала почему, но, увидев выражение его лица, подумала об отце.

— Мы должны отдать это Эсс'ир, — тихо произнес Оризиан. — Я думаю, это для нее. Она будет знать, что с этим делать.

Ивен сказала ему:

— Он, когда это делал, должен был думать и о вас. Узелки могут быть событиями или чувствами. Или людьми. Я уверена, в некоторых из них он хотел поместить вас. — Голос у нее на этот раз был ласковым и осторожным.

— Возможно. Хотелось бы знать, о чем и что он думал, когда это делал. — Он взял шнурок за один конец, и тот повис.

— Даже если бы он остался жив, он не сказал бы вам, что в этих узелках. Это очень личное. Беседа со смертью.

— Я отдам это Эсс'ир, — решил Оризиан.

— Нет, — сказала Ивен еще ласково, но уже тверже. — Он дал это Эньяре. Для таких вещей это очень важно. Именно она должна отдать это Эсс'ир для захоронения, и думаю, она, Эньяра, тоже считает, что это лучше всего сделать ей.

Оризиан протянул сестре шнурок с узелками. Эньяра аккуратно свернула его в колечко.

— Вы покажете мне, где Эсс'ир? — спросила она Ивен, и на'кирим кивнула.

Они молча шли по во'ану. Оказалось недалеко. Перед невысокой хижиной стоял Варрин. Он наблюдал за их приближением, но ни на шаг не отступил от входа.

Ивен сделала вид, что у нее зачесался нос, и из-под ладони пробормотала:

— Будь вежлив.

— Варрин, Эсс'ир здесь? — спросила Эньяра.

— Она отдыхает, — ответил воин.

— Могу я поговорить с ней? У меня для нее кое-что есть.

— Не сейчас. Она отдыхает.

— Это важно. Я думаю, она захочет меня видеть, — настаивала Эньяра.

Варрин не шелохнулся. Он напомнил Эньяре щитника тана на какой-то грандиозной церемонии, такой же неподвижный, такой же важный и гордый своей ролью. Она не хотела показывать ему шнурок (потому что Иньюрен предназначал его одной только Эсс'ир), но, кажется, это единственная возможность получить разрешение Варрина.

И она сказала:

— Это Иньюрена. Эсс'ир должна это получить.

И увидела мимолетную реакцию на лице Варрина. Всего миг, она не успела разобрать, что это было, не то раздражение, не то боль. Она уже набрала воздуху, чтобы спросить еще раз, но в этот момент Варрин подвинулся. Мягким толчком в спину Ивен дала ей понять, что ждать дальнейших приглашений не следует. Эньяра нырнула в хижину.

Там был полумрак. Темные меха и шкуры животных покрывали пол, серые перья украшали деревянный каркас жилища. Эсс'ир лежала на полу. Эньяра присела рядом с ней на корточки. Хотя слабый свет прятал все самое худшее, что делалось с лицом Эсс'ир, следы от иголки были видны так же отчетливо, как и яростная реакция кожи на то, что с ней сделали. Серые глаза глядели с раненого лица.

Эньяра протянула шнурок.

— Это Иньюрена. Оризиан думал… я думала, что это должно перейти к тебе. Чтобы ты… похоронила.

Эсс'ир осторожно, придерживая рукой поврежденные ребра, села и взяла шнурок. Едва взглянув на него, она стиснула пальцы.

— Спасибо, — сказала она так тихо, что Эньяра едва расслышала.

Это прозвучало так, словно она собиралась сказать что-то еще. На лице Эсс'ир Эньяра не увидела никаких эмоций, но косточки на пальцах побелели, а белые ногти впились в ладонь. Еще несколько мгновений Эньяра колебалась: ей вдруг захотелось, чтобы с этой женщиной ее связывало что-то большее, чем только общие потери. Но все же решила, что пора уходить, и встала. Она уже откинула шкуру на входе, но тут ее остановила одна мысль.

— Можно, с тобой пойдет Оризиан? Я имею в виду, когда ты будешь это хоронить. Это помогло бы ему. Иньюрен много думал и о нем тоже.

Эсс'ир подняла глаза. Взгляды кирининки и хуанинки встретились, и в них мелькнуло взаимопонимание. Всего на один миг.

Эсс'ир ответила:

— Нет. Хуанин не должен этого видеть. Это… не разрешается.

Эньяра кивнула и вышла на свет. Она услышала или это ей только показалось, как сзади сказали:

— Прости.

— Спасибо, что спросила, — только и сказал Оризиан, когда она ему все рассказала. Он не казался ни удивленным, ни обиженным отказом Эсс'ир. Может быть, он лучше сестры понимал кирининов.

Ивен осталась с ними. Она сидела снаружи, скрестив ноги, и закрепляла швы на куртке иголкой и нитью, которыми разжилась у хозяев. Она была поглощена своим занятием и мало внимания уделяла тому, что делали Эньяра и другие. Оризиан был подавлен, и Эньяра решила, что лучше оставить его наедине с размышлениями. Она ушла в хижину подремать.

Когда она проснулась, чувствуя себя лучше, чем все последние дни, Оризиан и Рот сражались на палках перед хижиной. Кирининские дети опять собрались поглазеть на этот странный спектакль. Ивен тоже наблюдала, и на лице у нее было редкое для на'кирима увлеченное выражение.

Оризиан старался вовсю, даже пот на лбу выступил. Эньяра знала, какие усилия мог прилагать ее брат, когда до этого доходило дело. Учебное сражение подошло к концу, и Рот потрепал противника по плечу.

— Хорошо, — сказал щитник. — По крайней мере лучше. Как твой бок?

— Я его не замечал.

— А я заметил. Ты его немного берег, и потому иногда чуть не терял равновесие. Но это пройдет.

— А как твоя рука? — Оризиан кивнул на забинтованное запястье Рота.

— Болит, но мне это не мешает, — улыбнулся Рот.

— А меня сможешь научить? — спросила Эньяра.

Она ждала, что Рот сразу отметет эту идею; воины Ланнис-Хейгов не учат женщин сражаться, особенно если эта женщина — сестра Тана. Но щитник улыбнулся.

— Может быть. Хотя это не самое подходящее занятие для дамы.

— Мне встретилась пара человек, которые очень хотели меня убить, и это в течение нескольких недель. Я не хочу стать легкой добычей, если опять таких повстречаю.

Рот кивнул:

— Для тебя больше подойдет нож, чем клинок. Или, вероятно, короткий клинок Дорнака. Можно попробовать, когда мы уйдем отсюда, если ты еще будешь этого хотеть.

Эньяра заметила, что с последними словами Рот взглянул на Оризиана, очевидно, проверяя, одобряет ли тот идею.

— Мечи — это очень хорошо, но они не решат всех проблем, — сказала Ивен. Она опять начала шить, с трудом прокалывая кожу куртки костяной иглой.

— Не все, но некоторые, — ответил Рот.

— Клинки были мало полезны против на'киримов, которые жили давным-давно.

— Меткая стрела всегда полезна, — проворчал Рот.

Ивен фыркнула:

— Дортину Волчья Отрава последний врейнин из племени Реджа выдрал глотку. Тогда он положил руки на рану, зажал ее крепко и сделал себя опять невредимым, а потом разорвал это волчье отродье почти пополам, от шеи до живота. И это не просто рассказ, это правда. Чем здесь помогла бы стрела? Я когда-то, когда еще была в Хайфесте, читала одну историю о Миноне Мучителе. Если это правда, чего я не утверждаю, то он был пустым местом, пока люди не переломали ему кости и не воспользовались ножами. Это была очень сильная боль, и она открыла самые глубины его мощи. Чем хорош клинок, если он твоего врага превращает во что-то еще худшее?

Рот метнул на на'кирима мрачный взгляд и исчез в хижине.

— Не выдержал настоящих доводов, — с удовлетворением заметила Ивен.

Эньяра спросила:

— Вы ведь не думаете, что Эглисс похож на Минона Мучителя, правда? Я никогда не видела, чтобы он сделал что-нибудь… мощное.

— Нет, — не отрываясь от работы, согласилась Ивен. — Я бы не подумала, что он чем-то похож на них. Однако и тебе лучше не забывать, что он не похож на тебя. Иньюрен разглядел в нем многое, что его встревожило. Я думаю, что вы, хуанины, забыли, что значит иметь среди своих по-настоящему великого на'кирима. Единственная признаваемая вами теперь власть, это та, что живет в мечах, в танах да в сундуках богачей. Неужели вы действительно забыли, каким был мир до Войны Порочных?

— Я знаю, что на'киримы тогда были очень могущественны, если вы это имеете в виду, — резко ответила Эньяра.

— Когда-то половина правителей королевства Эйгл была на'киримами. О, это было давным-давно, когда королевское правление было молодо и жили еще сотни сотен моих сородичей, тем не менее это правда. Капитаны из на'киримов вели за собой армии. Они могли направить Долю к любой цели и построить мир по собственному желанию.

— Но не сейчас, — тихо сказал Оризиан.

Ивен взглянула на него, но он смотрел на озеро.

— Да, не сейчас, — признала на'кирим. — Нас осталось немного, и мы утратили секреты тех дней.

Кирининка принесла еду, поставила перед ним миски с рыбой и, не сказав ни слова, удалилась. Ребятишки разбежались: их больше интересовала игра на палках, чем застольные манеры их визитеров.

Когда наступили сумерки, они тоже ушли к себе в хижину. Оризиан становился все более и более беспокойным.

— Мы не можем здесь задерживаться. Нам нужно идти дальше, — сказал он Ивен.

— Завтра, — согласилась Ивен.

— Эсс'ир пойдет с нами? — спросила Эньяра. По лицу Оризиана она увидела, что другого варианта он и не рассматривает. А вот Ивен, похоже, думает иначе.

— Не уверена. Может быть. Я думаю, она чувствует себя обязанной благополучно довести вас хотя бы до Колдерва. А Варрин? Не знаю. Он бы не пошел так далеко, если бы сестра не дала обещание Иньюрену.

— Ра'тин, — сказал Оризиан, и Ивен кивнула.

— Эсс'ир пообещала Иньюрену, что она доставит вас с сестрой в безопасное место. Это обещание было испрошено и дано, когда уже было известно, что он умирает. А для кирининов такое обещание — очень серьезное дело. Эсс'ир обязалась это сделать, а Варрин — нет, и я думаю, что его очень тревожит данное Эсс'ир слово. Но, возможно, он захочет остаться рядом с сестрой.

Оризиан задумался. Эньяре стало интересно, что он почувствует, когда они с Эсс'ир расстанутся, а ведь это неизбежно должно произойти. Вероятно, он и сам хотел бы это знать.

— Завтра утром мы с ними поговорим, — решил Оризиан. — Скажем им, что мы идем дальше. Пусть сами решают.

На следующее утро еда уже ждала их у входа в хижину. Эньяра вдруг подумала, что с тех пор как они здесь, с ними никто, кроме Эсс'ир и Варрина, не разговаривал. Хижина обеспечивалась всем необходимым, еда появлялась, а остатки ее уносились, но ни слова им не было сказано, да и глядели на них нечасто. Дети были единственными, кто открыто признавал их присутствие.

Как только они покончили с едой, Ивен встала.

— Посмотрю, не найду ли я какой-нибудь еды на дорогу. И поищу Эсс'ир.

— Я пойду, — вызвался Оризиан. Рот не позволил Оризиану пойти одному, а Эньяре не хотелось сидеть без дела. Пошли все вместе.

Над во'аном стояла тишина. Утро хмурилось. Воздух был каким-то сонным, как будто долина ждала перемен в погоде, прежде чем ожить. Они подошли к центру лагеря, где рядом с ловцом душ возвышались шесты с черепами. Там стояло несколько кирининов, но никто из них не обратил внимания на проходящих мимо людей.

Покой вдруг лопнул и разлетелся. Из-за хижины вышел Варрин. Рядом с ним, неловко припадая на ногу, шла Эсс'ир, а за ними кирининские воины. Эньяра заметила, как, увидев Эсс'ир, Оризиан сочувственно поморщился.

— Ох, что-то они не похожи на веселую компанию, — прошептала Ивен.

Варрин повернул к ним.

— Мы выходим сейчас, — сказал он.

Эсс'ир приостановилась. Выражение ее лица было не разобрать.

— За нами еще охотятся, — сказала она. — Должно быть, тот, что остался, человек с собакой. — Она показала за спину, на вершины Кар Крайгара.

— Пусть охотится, — жестко заявил Рот. — Здесь, в лагере, не меньше сотни воинов. Мы можем…

Эсс'ир только покачала головой и пошла за братом. Эньяра посмотрела на кучку кирининов, которые теперь молча стояли перед ними. Она впервые ощутила угрозу.

— Тогда пойдемте, — сказала Ивен и отправилась в обратный путь.

Оризиан и Эньяра старались не отставать от нее. Рот немного задержался, чтобы убедиться, что киринины не последуют за ними.

— Если они что-то забрали в голову, нет смысла упорствовать, — на ходу говорила Ивен. — Они не хотят, чтобы хуанины втягивали их в свои споры. Кроме того, они обвинили бы нас в том, что мы привели к их порогу посторонних. В общем, я думаю, мы злоупотребляем гостеприимством.