"Джеймс Блейлок. Бумажный грааль " - читать интересную книгу автора

что спит, и знал, что через минуту опустится на колено и обожжет его об
уголек, и знал, что почувствует боль от ожога, хотя это всего лишь сон, и
огонь холодный. А потом он тронет сочащуюся из волдыря прозрачную жидкость,
лизнет кончик пальца и лишь смутно удивится, что на запах она - как сосна, а
на вкус - как молодое деревце. Потом в пяти облачках появится послание,
которое поведает о его судьбе, но когда он снова выйдет на двор, чтобы его
прочесть, мельница уже будет не мельница. Это будет каменный дом на скале, а
о валуны внизу будет биться океан, и небо над головой потемнеет от
надвигающегося дождя.
На сей раз он проснулся под шум волн, набегающих на побережье
Пойнт-Рейес. Только-только светало. Ночь он провел на койке в трейлере,
припаркованном на Стинсон-бич, проехав со вчерашнего утра всего несколько
миль от кемпинга в Маунт-Тамалпеисе. Сон уже тускнел. Как всегда, он не мог
вспомнить, почему привидевшееся казалось столь значительным, но по себе сон
оставил призрачное ощущение спешки и ужаса, а также странную уверенность,
что пять белых облачков вовсе не реальны, а нарисованы в небе невидимой
рукой.
Выехав из Пойнт-Рейеса на север, Говард остановился в Инвернессе
позавтракать, а после остаток еще не размерзшихся анчоусов использовал для
рыбалки в приливной заводи к северу от города и, бросая куски наживки
пикирующим к нему чайкам, думал о своей работе помощника куратора в пыльном
музейчике в Южной Калифорнии. Он приехал на север за одним единственным
экспонатом - за тем, что считал наброском к японской гравюре на дереве
девятнадцатого века, может быть, работы Хокусаи.
Набросок помнился ему поблекшим, со многими заломами - какой-то идиот
сложил его, пытаясь создать или воссоздать фигурку оригами. Он видел этот
набросок однажды, почти пятнадцать лет назад, когда провел дождливый уик-энд
в доме, построенном на скалах Майклом Грэхемом, стариком, которому
принадлежал набросок. Грэхем держал его в диковинном футляре, спрятанном за
кладкой камина, хотя более ценные эстампы висели по стенам, у всех на виду.
Кузина Говарда Сильвия тоже там была. Она решила, что из этого листка
рисовой бумаги складывали множество разных фигурок, и все спрашивала, нельзя
ли попытаться сложить его снова, используя заломы как дорожную карту.
Иногда, особенно в последнее время, после снов о мельничном колесе и очаге,
Говарду думалось, что они с Сильвией даже не догадывались, насколько точна
эта метафора.
С зеркальца заднего вида в грузовичке Говарда свисала пожелтевшая до
цвета старой слоновой кости лилия-оригами. Цветок был пыльный и порванный,
но уже слишком хрупкий, чтобы обмахнуть его метелкой или развернуть и
сложить заново. Юный и романтичный Говард подарил Сильвии лилию в ту ночь,
когда они решили, что не стоит заниматься любовью, а на следующее утро она
подарила ему цветок, сложенный из бумаги, спрессованной из листьев и
льняного полотна.
Тогда им было всего двадцать и, будучи кузенами, они почитай что
выросли вместе. Поэтому же, едва их чувства друг к другу перестали быть
братскими, то сделались тягостными, если не сказать - невыносимыми. На
первом году колледжа Сильвия сказала, что решила перебраться на север, в
Форт-Брэгг, где жили ее родители, и собственным желаниям вопреки он отпустил
ее без возражений.
Месяц назад он нашел бумажную лилию в коробке, набитой сувенирами