"Николас Блинкоу. Наркосвященник " - читать интересную книгу автора

проехался по отполированным плиткам пола и треснулся о стену. Он не стал его
поднимать. Приглашение пришло к нему ниоткуда и столь нежданно, что могло
оказаться просто недоразумением. Но он не хотел ничего знать. Он стремился
обскакать время, чтобы, когда его коленки упрутся в их стол, этим людям было
бы уже неудобно говорить, что они хотели лишь поздороваться и отнюдь не
предполагали с его стороны такого вторжения в их воздушное пространство.
- Меня зовут Дэвид Престон, - протянул он правую руку мужчине.
Левой Дэвид уже придерживал за спинку третий, свободный стул. После
приветствия он пододвинул стул поближе к женщине. Все было предусмотрено:
если бы он не взял инициативу в свои руки, то мужчина мог бы подвинуться к
женщине, и Дэвид оказался бы в одиночестве с другой стороны стола. Ему
хотелось находиться между ними, немного ближе к женщине, но так, чтобы
удобно было и поворачиваться к ней. Волновало его лишь то, что видок у него
несколько потерянный и безнадежный.
Может, это он от одиночества теряет силы? И дело даже не в том, что ему
не хватает общения. Дэвид еще не утратил своего чудесного дара ладить с
людьми, кем бы они ни были и где бы он ни очутился. Но теперь он начинал
побаиваться, что в один прекрасный день все это закончится. Переезжая с
места на место, увядаешь быстрее, чем обычные люди, и кончается это тем, что
тебя просто перестают замечать или - еще того хуже - смотрят через тебя. Вот
это и есть настоящий кошмар.
Нет, в самом прямом смысле слова. Это кошмар. Именно так можно назвать
его состояние на второй день пребывания здесь, после мучительной авиаболезни
и отравления газом.
Дэвид отвернулся от мужчины, чье имя все равно тут же выветрится из
памяти. В то же мгновение он вспомнил свой ночной кошмар. Он проснулся в
уверенности, что увядает от одиночества, его охватил ужасный страх за
собственное здоровье, подстегнутый некой публикацией, помещенной почему-то в
газете "Ванкувер сан". Пять минут Дэвид провел, уставившись на собственную
руку, изучая линии на ней и стараясь добиться того, чтобы линии жизни и
здоровья проступили яснее, а линия любви превратилась в толстую косицу с
бесконечными тупиками. Дэвид обычно не помнил своих снов, но этот сразу ожил
в памяти при пожатии чужих рук. Особенно сухой и теплой женской ручки.
- София, София, София.
Он думал, что, повторив имя трижды, уже никогда не забудет его. Вернее,
надеялся на это. Гарантии не было, в прошлом он забывал и гораздо более
важные вещи.
- Мы знакомы? - спросил Дэвид.
Он и сам не знал, хочет закадрить ее или нет. Он почему-то об этом
вообще не думал. А внутренний голос все твердил ему: вспомни, вспомни,
вспомни. Он, как мог, старался улыбаться. Никаких причин для паники не было,
тем более что паника ему не помогла бы.
- По-моему, нет.
Но и она чувствовала себя как-то неловко. Что-то все же было в ее
движениях, но Дэвид никак не мог понять что. Поэтому он просто сказал:
- То есть пока нет. Может, мы встречались в будущем?
Он и сам не осознавал, что нес. Изо всех сил он пытался удержать улыбку
на лице, больше ни о чем и думать не мог. Он вспомнил, как когда-то слышал,
насколько трудно приходится пловцам в синхронном плавании, какое напряжение
они вынуждены терпеть с неизменными улыбками на лице.