"Лоуренс Блок. Бросок в Европу" - читать интересную книгу автора

него все сильнее заплетался, поэтому я помог ему снять форму и забраться в
огромный спальный мешок.
Потом походил по лагерю, глубоко вдыхая холодный воздух. А начав
трезветь, осознал абсурдность обещания, которое я дал Карлису. Никогда
прежде я не пытался проникнуть в Россию. Никогда даже не думал об этом, не
говоря уж о том, что я буду делать на ее территории.
А теперь вот дал слово не только перейти границу, но и вывезти из
России другого человека. В том, что это нереально, сомнений у меня не было,
а потому не хотелось даже строить какие-то планы.
"Возможно, - подумал я, - коньяк все спишет. Наутро Карлис Миеловисиас
проснется, мучаясь похмельем, и не вспомнит ни нашего разговора, ни моего
глупого обещания. Возможно, он все забудет".
Не забыл.
Утром мы снялись с лагеря. Я страдал от похмелья, Карлис страдал от
похмелья и, насколько я видел, та же беда стряслась практически со всеми
офицерами Латвийской армии в изгнании. Около общего костра спиртное тоже
лилось рекой, хотя там народ радовался, тогда как в нашей палатке царила
грусть.
Но слова Карлиса дошли до меня сквозь пелену похмелья.
- Ивен, ты не забудешь сказанного этой ночью? Ты поедешь в Латвию?
Я не мог ответить нет. Просто не мог. Благодаря мне в нем затеплился
огонек надежды, и я не решился задуть его, как резкий порыв ветра задувает
свечу. Во всяком случае, здесь и сейчас.
- Поеду, - ответил я. - Но, возможно, потребуется время...
- Я знаю, Ивен.
- Такая операция потребует тщательной подготовки. Мне надо будет
связаться с друзьями в Восточной Европе.
- Моя любовь подождет, Ивен.
Я смотрел на печального светловолосого гиганта и ненавидел себя. "Его
девушка, - думал я, - должно быть, уже вышла замуж за симпатичного
комиссара и наслаждается жизнью в ревизионистской России. Или, будучи
латышкой, сгорает страстью к Карлису безо всякой надежды когда-либо увидеть
его".
Мне оставалось только одно - тянуть время в надежде, что он забудет о
моем обещании. Или, рассудив здраво, поймет, что похвальба и обещания
пьяного Ивена Таннера не стоят и выеденного яйца.
Я вернулся в Нью-Йорк в отвратительном настроении и не мог винить в
этом только похмелье.


Глава четвертая

В Нью-Йорке я первым делом повесил в шкаф темно-зеленую латвийскую
форму, которая могла понадобиться мне лишь через год. А вскоре
академические проблемы будущих или уже состоявшихся ученых оттеснили на
второй план Карлиса и его возлюбленную. Я живу в квартире из четырех с
половиной комнат на пятом этаже старого дома без лифта на 107-й улице чуть
западнее Бродвея. Стены четырех комнат от пола до потолка уставлены
стеллажами (половина комнаты - кухонька, в которой едва хватает места,
чтобы сварить яйцо). На стеллажах - книги, буклеты, журналы. В одной