"Лоуренс Блок. После первой смерти" - читать интересную книгу автора

защелки. Я шел по коридору, чувствуя, как дико выгляжу в импровизированной
тоге. По счастью, мне никто не встретился. Дойдя до общей ванной (в таких
гостиницах ванные комнаты обычно общие; я хорошо знаю такие гостиницы - счет
им потерял), я нырнул внутрь и закрыл дверь на задвижку. Кого-то недавно
рвало в унитаз. Я спустил воду, зажмурился, открыл глаза, подумал о трупе на
полу в номере 402 - моем номере, - и меня снова вырвало. Пришлось спускать
воду второй раз.
Как следует ополоснув ванну, я наполнил ее до краев, залез туда и
помылся. Главное - смыть с себя кровь. Что бы я ни предпринял дальше,
сначала нужно смыть с себя кровь. Мне вспомнились слова леди Макбет. Кто бы
подумал, что в этом старике столько крови? В девушке тоже было много крови.
Когда я вылез из ванны, пришлось вытираться простыней, и одеться уже
было не во что. Я посмотрелся в маленькое, засиженное мухами зеркало над
раковиной. Лицо покрывала однодневная щетина. Значит, сегодня воскресенье.
Последнее, что я помнил, была суббота. Субботнее утро...
Нет. Я еще не был готов вспоминать.
Очень поздно сейчас быть не могло. В таких отелях номер обычно нужно
освободить между одиннадцатью и двенадцатью, хотя немногие гости остаются
здесь дольше чем на час. В дверь не стучали - видимо, было еще утро. Утро
воскресенья.
Нельзя было вечно торчать в ванной. Взяв мокрую простыню, я аккуратно
сложил ее несколько раз, примерно до размеров банного полотенца. Потом
обмотал ее вокруг талии, закрепив конец простыни, чтобы она держалась сама.
Я открыл дверь и увидел маленького старичка, шедшего по коридору. Я снова
закрыл дверь. Он прошел мимо ванной. Когда я услышал, как старичок
спускается по лестнице, я снова отворил дверь. На сей раз коридор был пуст.
Я вернулся в номер. Больше пойти было некуда.
И здесь, в номере, спустя примерно полчаса после того, как мне в первый
раз пришло в голову позвонить в полицию, я вдруг понял, что не стану туда
звонить.
Я провел в тюрьме четыре года. С той стороны, как говорили мои
приятели-заключенные (как они презирали меня! Они были преступники,
профессионалы или дилетанты, а я просто убил женщину, и за это они
ненавидели меня). С той стороны я провел четыре года и, если верить статье
приговора, мог твердо рассчитывать еще на тридцать семь. Я, как говорится,
сдал партию. В жизни за решеткой ничего хорошего не было. Да и странно, если
бы кто-нибудь решился утверждать обратное. Но она была разнообразна и
подчинена заведенному порядку. В ней присутствовала даже видимость цели,
пусть даже эта цель скрывала самообман - как у белки в колесе. Я смирился с
этой жизнью, и, возможно, было бы лучше, если бы я провел там остаток дней.
В том, что этого не произошло, моей вины было больше, чем их. Один
адвокатишка из Флориды стал гнать волну. Он отправил письмо с изложением
дела в Верховный суд, на основании которого суд принял одно из своих
эпохальных решений. Шлюзы открылись. Я прочел об этом решении и потребовал
стенограмму собственного судебного разбирательства. Покопавшись в литературе
по юриспруденции, я обнаружил, что все мое дело отныне яйца выеденного не
стоит. Необоснованное признание, отсутствие прямого мотива преступления,
доказательства, полученные незаконным путем, - целый набор грубейших
нарушений, на которые тогда не обратили внимания. Теперь они стали для меня
пропуском на волю.