"Олег Блоцкий. Просчитался (Рассказ) " - читать интересную книгу автора Невидимое от собственной яркости солнце бросало на землю лучи сильно и
зло. В таком свете казались неестественными, точно были они вырезаны из жести, темно-зеленые кусты, чахлые тонкие деревца с редкими листьями, три ступеньки с облупившейся коричневой краской. Возле ступеней - носилки. На них - ровесник Фирсова с белым застывшим лицом. - Умер, - повторил врач приехавшему офицеру и махнул фельдшерам. - В "холодильник" его. Носилки подняли с земли. Рука убитого, свесившись, сползла с груди. Пальцы покрыты засохшей корочкой крови, словно на кисть надели коричневую перчатку. Рука покачивалась в такт шагам. И показалось в тот момент Фирсову, что убитый не только машет ему на прощание, но и зовет за собой. Офицер и трое солдат с бэтээра растерянно смотрели вслед. - Надо было быстрее гнать, - сказал солдат со свалявшимися волосами. - Это я виноват. Но ведь я постоянно думал, что ему будет больно, и поэтому скидывал скорость на поворотах. - Не твоя вина. Моя, - ответил офицер и медленно стащил панаму с головы. - Это я виноват. Все тебе говорил, чтобы ты не бесился, не гнал, не то все мы в пропасть полетели бы к чертям собачьим. - Я ему воды не давал, - неожиданно всхлипнул другой солдат, помоложе. - Толик глаза приоткроет, на меня смотрит и говорит: "Дай воды". А я вру, что кончилась она. Ведь нельзя воду давать, когда пули в брюхе! Меня Ходжаев предупреждал. Ходжа знает. Его с третьего курса мединститута выгнали. А Толик помолчит и снова просит: "Жжет все! Дай воды, все равно умру!" Я молчу, тряпку мокрую к его губам прикладываю, а Толян мне руку пальцами хорошо. Только мамку с батей жалко". И умер. Я знал, что он помер, только вам не хотел говорить. Думал, ошибаюсь. - Никто не виноват, - сказал усталый доктор, закуривая. - Ранения смертельные. В этом случае даже лучше, если быстрее умирают: мучений меньше. - Да, он так мучился, а я ему воды не давал, - еще сильнее всхлипнул солдат и опрометью бросился за бронетранспортер. Фирсов увидел, как две змейки заскользили у него от глаз к подбородку. Солдат сел возле колеса и уткнулся лицом в колени. Москвич осторожно приблизился к нему, тронул за плечо и спросил: "Хочешь сигарету?" Солдат вздрогнул, показал Фирсову мокрое лицо с большими набухшими глазами и закричал: "Пошел вон отсюда! Пшел! Че зенки вылупил?" Доброхот смешался, подхватил плащ-палатку с мусором и побежал, не оглядываясь. А семидневная программа, обязательная перед каждой большой и серьезной боевой операцией, шла в полку полным ходом. По вечерам молодые окружали старшие призывы, стараясь выведать, что же на самом деле означают эти самые "боевые". Старослужащие, купаясь в десятках испуганных и любопытных глаз, степенно и не торопясь повествовали о боевых операциях, через которые они прошли. Врали, безусловно, нещадно, преувеличивая собственные доблести и храбрость, но молодняк верил всему безоговорочно. Некоторые из "духов", наиболее решительные и бесстрашные, нетерпеливо отсчитывали последние дни до выхода в горы. Фирсов с расспросами не лез, разговоров о боевых действиях чуждался. Он |
|
|