"Эми Блум. Ручей в серебряном кувшине " - читать интересную книгу автора

раскачивались в обнимку и посылали свои ангельские голоса к Богу. Когда же
замирала в вышине последняя нота, они смотрели с галереи для певчих вниз, на
нас, и улыбались.
Роза все-таки время от времени слетала с катушек, и внутренние голоса
подначивали ее делать разные гадости, но доктор Торн, Адди или мама обычно
могли с этими приступами совладать. Так прошло пять хороших лет. А потом
Шизан умер. Не сумел проглотить очередную сардельку, обильно политую острым
соусом "Чили", не продышался на пике июля в душном кабинете без
кондиционера. Одно большое, по-техасски могучее кровоизлияние - и он умер.
Роза крепилась неделю: прилежно принимала лекарства, ходила на спевки,
по сто раз на дню разбирала и перекладывала вещи в своей комнате.
Душевнобольные устремились на похороны, как верующие в святые места.
Шизофреники, тяжелые невротики или просто личности, пребывавшие "не в ладу с
миром" - все непременно хотели проститься с доктором Торном. Напичканные
сильными психотропными препаратами, многие так тряслись, что едва не падали
в церкви со скамеек. Чокнутые держались за руки, плакали и стонали,
разговаривали сами с собой. Полоумные и тронутые слепо тыкались друг в
дружку, как новорожденные щенята за загородкой.
Роза перестала принимать лекарства, спустила с лестницы одного из
приютских безумцев, и держать ее там отказались. Отец позвонил в страховую
компанию и выяснил, что на новую, расширенную психиатрическую страховку
можно рассчитывать не раньше чем через сорок пять дней. Я сгребла Розины
вещи в пластиковый мешок для мусора, и мы собрались домой. На кушетке возле
двери приюта валялся слюнявый мальчик-идиот. Роза подмигнула ему на
прощанье.
- Предстоит трудное испытание... Испытание для всей семьи. И, пожалуй,
нам следует обсудить, как мы представляем себе эти сорок пять дней. У меня,
к примеру, есть определенные опасения... - Папа начал семейный совет, едва
Роза рассадила по местам тридцать своих плюшевых мишек.
- Никаких пилюль, - сказала Роза, глядя в пол. Ее короткие толстые
пальчики, те самые, что когда-то заплетали мне косы и рисовали на моих щеках
тюльпаны, теперь теребили засаленный подол размахайки. Отец бросил на маму
отчаянный взгляд.
- Розочка, хочешь поводить новую машину? - спросила мама. Роза
просияла.
- Хочу! Я поеду в Калифорнию смотреть медведей в зоопарке Сан-Диего. Я
бы и тебя взяла, Вайолет, но ты ведь терпеть не можешь зоопарки. Мама,
помнишь, как она плакала в Бронксе, когда узнала, что звери после закрытия
не расходятся по домам! - Роза стиснула мою руку своей влажной ладошкой. --
Вайка, бедняжка моя.
- Если будешь принимать лекарства, через какое-то время и машину
сможешь водить. Такой уговор. Лекарства - машина. - Мама говорила без
нажима, боясь получить в ответ новый параноидальный всплеск.
- По рукам, подружка, - смилостивилась Роза.
Я жила тогда в часе езды от дома, днем преподавала английский, ночью
писала стихи. Раз в два-три дня заезжала домой поужинать. Звонила каждый
вечер. Отец отвечал, прикрыв трубку рукой:
- Очень тяжко. Но, по-моему, мы справляемся. Роза с мамой по утрам
гуляют. Еще она подолгу смотрит телевизор. В дневной стационар ходить не
хочет. На хор тоже. Пару раз заглядывала ее приятельница, госпожа Робишо.