"Сергей Павлович Бобров. Логарифмическая погоня" - читать интересную книгу автора

неудовольствием отметил я у всех друзей моих - какую-то каменность и
неопределенно-отсутствующее выражение лиц. Особенно это лезло в глаза на
физиономии дорогого нашего хозяина: - можно было подумать, что этот мурин*
исполняет сегодня обязанности Харона и везет четыре трупа, в том числе и
свой собственный, в последний круг Дантовой карусели. Правда тут же
приходило в голову, что его с тем же правом можно назвать и противоположными
именами: странная усталость его лица отражала выжитую до границы жизнь и
спокойствие такой суровости, что все это не подходило под иное название,
как - блаженство... От его пенсне чуть что не беззвучно отлетали маленькие
молнии и, консолидируясь в быстро-движущиеся шарики, что бросали на его
недвижные усы и челюсти курьезный по театральной мрачности отблеск.
______________
* Фамилия персонажей повести Ф. М. Достоевского "Хозяйка" и романа Ф.
Сологуба "Мелкий бес". У Достоевского - зловещий таинственный старик
внушительного вида, колдун, "мистик", волжский разбойник, ревнивый муж
молодой красавицы, наводит страшный сон на главного героя; у Сологуба -
грубый и глупый провинциальный помещик.

Я поравнялся с Николай Иванычем и попробовал выяснить у него, что сей
сон значит (меня преследовала эта идея) и чего, в конце концов, всей этой
процедурой от меня хотят добиться. Но неподвижная маска этого будто бы на
долгое время залетаргированного лица как-то растерянно улыбнулась, и я
получил замечательный ответ, который был вполне достоин антуража:
- Мультипль-идеи...
- Они не содержат себя как части...
- Гонитесь за нами...
- Храбрость пространства...
- Персики времени...
"Проклятый ликантроп" - подумал я, и тут мне пришло в голову, что если
меня этой ночью не зажарят и не слопают мою печень со свежими огурцами -
собственных грядок - и молодым картофелем, я должен буду горячо благодарить
небо за то, что счастливо отделался. И я подъехал к лазурной хозяйке. "В
чужой монастырь со своим уставом не ходят", решил я, и вежливо понес самую
зазвонистую чепуху, которая лезла из меня - била фонтаном, вся дрожа от
счастья, что ее, голубушку, наконец-то выпустили на свет Божий. Таким
образом: я сам продуцировал эту околесную и я сам же ей изумлялся ровно от
всей мое души. Опаловые очи моей соседки плыли туманом надо мной, и я
говорил:
- Тумана достаточно, царица дней наших, Мадонна туманных полей, - ваши
же очи изливают его в столь удручающем количестве, что... полагаю, стрекот и
трепет сих машинеток, углубляясь в ясь и чисть ваших бессовестно
баснословных, лучше сказать...
- Когда дойдете до точки, отдохните, - сказала она ласково.
- Полстранички осталось, - выпалил я, и сам опешил.
- Ну, что же вы остановились? - сказала она прекапризно: играя нежными
губами, - рассказывайте, рассказывайте, я люблю, когда мне рассказывают...
Я умилился.
- Боже, - сказал я, - вы меня трогаете, это так тушантно, так
туширует*. В этой пустыне, да будь она проклята, ваш взгляд туманно-синий...
______________