"Л.В.Бобров. По следам сенсаций " - читать интересную книгу автора

великих старцев, а мысль о возвращении немощному старческому телу прежней
силы, ловкости, красоты во все эпохи соблазняла человеческий ум. Что
потребовал от Мефистофеля и первую очередь Фауст, как не омоложения?
Оптимистичнее смотрел на вещи Цицерон. Кто сказал, что старость не
радость? Вздор! Весна хороша цветами, а осень плодами. Дли мудрого человека,
утверждал древнеримский оратор, старость - драгоценнейшая пора жизни.
Страсти улеглись и не затуманивают более рассудок. Опираясь на трезвый ум и
богатейший опыт, человек способен достичь небывалых высот в общественной
мнительности. Быть может, действительно перед такой перспективой тускнеют
неоднократно воспетые радости молодости? Почем знать, вдруг старость и
лечить не надо? Может, это вовсе и не болезнь, л нормальное состояние? Стоит
ли тогда бороться с всесильным деспотизмом времени? Если стоит, то как? И
ради чего? Зачем человеку долголетне? Чтобы лишний десяток лет скучать от
безделья на скамейке в парке? Или быть активным гражданином1 своей страны,
испытывать непреходящую радость творческого труда?
Давайте разберемся во всем по порядку.
Из глубины веков дошли до нас классические описания старческих немощей,
духовных и телесных. Казалось бы, кто обрисует их лучше специалиста? Ан нет,
наиболее яркие и точные психологические и даже физиологические портреты
старости принадлежат не примам, а писателям. В пьесах античных драматургов,
в комедиях Мольера и трагедиях Шекспира, в романах Достоевского зоркость
вгляда художника соперничает с научной строгостью в изображении отдельных
старческих черт. Вспомнить хотя бы короля Лира!
Любопытный штрих: многие из нас частенько представляют себе стариков с
трясущейся головой, с дрожащими руками. Между тем французский невропатолог
Ж. Шарко едва-едва нашел типичный случай подобной старческой дрожи, чтобы
продемонстрировать студентам на лекциях. Шекспир же, восхищается Шарко,
оказался достаточно тонким для художника наблюдателем, чтобы не впасть и
заблуждение, широко распространенное даже в среде врачей. Итог комплимент
звучит особенно лестно в устах такого блестящего исследователя, каким был
Шарко, автор знаменитых "Лекций о болезнях стариков".
Анатомические изменения внутренних органов опять-таки наилучшим образом
описаны не медиками, а художниками. Не кто иной, как Леонардо да Винчи,
впервые зарисовал затвердевшие обызвествленные артерии старика. Как видно,
рукой Леонардо и других великих мастеров эпохи Возрождения, часами
проводивших в "анатомичках" над вскрытыми трупами стариков, двигала скорее
неуемная жажда познания, нежели эстетическая потребность.
Что же касается медиков, то они тоже, подобно художникам и писателям,
во многом - увы, чересчур во многом - полагались на свою интуицию. Да и
проблемой старости занимались, как правило, попутно, мимоходом. В науке
господствовал качественно-описательный подход, чреватый не только
субъективными передержками и недодержками, но даже грубыми просчетами.
Более шестнадцати столетий медицина опиралась на ошибочное заключение
Галена, будто старческий пульс "неровен, редок и слаб". Сейчас мы знаем:
уменьшение эластичности кровеносных сосудов с годами действительно приводит
к некоторым отклонениям от нормы: скорость распространения пульсовой волны
заметно повышается. Этот устойчивый признак предложено даже использовать в
качестве шкалы возрастных изменений. Однако совершенно неверно, что пульс у
пожилых людей "мягкий" и пониженной частоты. Лишь в 1839 году Канштатт
опроверг Галена.