"Евгений Федорович Богданов. Черный соболь (Повесть)" - читать интересную книгу автора

и родила Аверьяну четырех сыновей - Афоньку, Петруху, Василия и Гурия,
теперь уже выросших, возмужавших. Афонька отделился от отца, женился и
зажил самостоятельным хозяйством. Петруха, Василий и Гурий пока еще
находились под отцовской кровлей. Но бездельничать и повесничать им
Аверьян не позволял. Все помогали отцу и в поле, и в море - на промыслах.

Коч подрядились строить корабелы с Вавчуги. Небольшая артель дружно
взялась за дело и до наступления зимы сшила корпус судна. Оставалось
оснастить его, приделать по бокам два дополнительных киля для остойчивости
на волне и для облегчения продвижения на волоках, когда судно перекатывают
на катках с помощью ворота по земле из реки в реку, из одного озера в
другое. Надо было еще положить на борта и ледовый пояс - "кoцу" для
предохранения корпуса ото льдов, которых в Белом море великое множество.
Случалось, иной раз в начале лета непрерывно дул сиверик, и тогда льды
плотно стояли по всему берегу от Мезенской губы до Югорского Шара и дальше
- в Карском море. Отправляясь в дальние плавания, поморы вынуждены были
выжидать южный ветер, который оттеснял льды от берегов, освобождая проход.
На зиму Аверьян поставил коч в тесовый сарай и продолжал отделывать судно;
плотно пригонял к бортам дубовые пластины коца, выстругал мачту для
паруса, устроил гнездо для нее.
Судно было почти готово, и Аверьян с нетерпением ждал весны. Зная о
предстоящем плавании в сибирские земли, каждый из сыновей тайком от
братьев упрашивал отца взять его с собой. Отец пока отмалчивался.
Но пришло время, когда Аверьян стал решать, кому из сыновей идти в поход.
Однажды апрельским талым днем, когда с крыши уже начинало покапывать, а
снег на улице стал мягким и вязким, отец позвал к себе сыновей.
Аверьян сидел за столом на лавке. Скуластый, с холодными серыми глазами и
низко нависшими над ними густейшими рыжеватыми бровями, он
многозначительно глянул на сыновей, вставших перед ним, потом положил обе
ручищи, сжатые в кулаки, на столешницу, поелозил бородой по широкой груди
и промолвил:
- Будем решать, кому идти со мной в Мангазейский ход. Афонька - отрезанный
ломоть. Торговлей занялся. Промысел - не его дело. Начнем с Петрухи. Что
скажешь, Петруха?
Девятнадцатилетний Петруха, стройный, сероглазый, самоуверенно сказал:
- Тут и решать нечего, батя. Я самый старший после Афоньки. Мне идти.
- Ну, а ты, Васютка?
Средний сын Васютка, приземистый, коренастый - в деда, верткий и
шустроглазый, отозвался бойко:
- Ежели возьмешь, батя, - в ноги поклонюсь. Во всем тебе помогать буду. Не
прогадаешь.
- Так. Добро. Ну, а ты, Гурка?
Гурий вздрогнул, с надеждой, умоляюще посмотрел на отца. Было ему
шестнадцать лет. Всем вышел парень - и ростом, и крепким сложением.
Кареглаз - в мать. Плечист и крепкорук - в отца. И волосы у него отцовы -
густые, пшеничного цвета, с рыжеватинкой. От братьев отличался тем, что
был немногословен, иной раз задумчив и увлекался чтением книг, печатных и
рукописных. Дьячок Сергий Челмогорский обучил Гурия грамоте по псалтырю,
выпущенному на Московском печатном дворе учеником Ивана Федорова
Андроником Невежей. Сергий, человек необыкновенной доброты и немалого ума,