"Евгений Федорович Богданов. Високосный год" - читать интересную книгу автора

ушанка и валенки и спасали его от стужи.
Чикин не любил затишков, ему хотелось, чтобы голова проветривалась и
была всегда свежей. Тогда думалось лучше, виделось острее, и мысли приходили
самые разумные. Как и все старики, многое повидавшие и пережившие за свои
длинные, как старинный почтовый тракт, годы, Чикин был мудр. Все явления
жизни он воспринимал по-своему. Чего-то не одобрял, к чему-то относился с
недоверием, критически, а что-то принимал безоговорочно, но был сдержан и
суждение высказывал далеко не всегда и не каждому.
Если на улице было тихо и тепло, что по обыкновению случалось не часто,
Еремей Кузьмич менял ватник на стеганую безрукавку, шапку на
кепку-шестиклинку и валенки на сапоги. Со временем скамья превратилась в
своего рода клуб или, лучше сказать - беседку. Вечерами к Чикину
подсаживались мужики из соседних домов. Были и попытки использовать скамью
не по назначению: однажды сельповский разнорабочий Поров, по прозвищу
Крючок, придя на обрыв с приятелями, собрался было "раздавить полбанки на
троих", но Чикин прогнал собутыльников, и они тут больше не появлялись.
Изба Чикина, старая, крытая тесом, поросшим мхом, стояла рядом и
смотрела окнами на угор, на скамью, на необъятную, расстилающуюся внизу
пойму Северной Двины. Место это для Чикина было своего рода наблюдательным
пунктом. Отсюда далеко видно во все стороны. Внизу под обрывом тихо
струилась среди поросших ивняком кочковатых берегов Лайма, за ней -
картофельное поле, дальше - заливной луг и Двина с пристанью-дебаркадером.
Неподалеку от избы Чикина, в низине, стоял дом, точнее, целая усадьба
Трофима Спицына. К ней вполне подходила поговорка: "Мой дом - моя крепость".
На усадьбе находились, кроме дома с пристройками, баня, амбар и погреб, да
собачья конура, и все было обнесено высоким крепким тыном.
Трофим жил вдвоем с Марфой, пожилой дальней родственницей, выполнявшей
обязанности домоправительницы. Работал в совхозе он не в полную силу -
усадьба с поросятами, козами, курами тоже требовала времени. Он
день-деньской копался на огороде, ездил на катере на рыбалку или ходил в лес
с лайкой и ружьем. От дома к берегу вела тропка, по которой он доставлял
привезенные на "Прогрессе" сено с двинских островов и дрова-плавник.
Частенько он что-нибудь мастерил, тесал топором, стучал молотком,
орудовал слесарной или столярной пилой-ножовкой. А иной раз у него целый
вечер во дворе визжала бензиномоторная пила "Дружба", которой он разделывал
дрова.
Хозяйство Спицына было почти натуральным. В продмаге он покупал хлеб,
сахар и чай. Все остальное - рыба, мясо, овощи, соленья и варенья - было у
него свое. Его, как крепкого хозяина, можно было ставить в пример, но в
общественном хозяйстве он работал лишь для того, чтобы иметь право на
приусадебный участок.
Дальше шли другие избы - новые и старые, и среди них дома и "наследных
принцев", на которые пытался было замахнуться Лисицын.
По пятницам перед выходными днями по тропке мимо чикинской скамейки с
вечерней "Ракеты" или "Зари" - смотря по расписанию - тянулись в Борок
горожане. Точнее, бывшие боровчане, живущие в городе. Еремей Кузьмич, сидя
на своем наблюдательном пункте, встречал их здесь, на угоре. Он знал каждого
в лицо и помнил его род с первого до третьего колена, включая детей и
внуков.
Еремей Кузьмич считался в Борке человеком трезвым, положительным и до