"Владимир Осипович Богомолов. Иван " - читать интересную книгу автора

Я звоню командиру полка.
- Как там у тебя? - прежде всего спрашивает он своим медлительным,
спокойным голосом.
- Нормально, товарищ майор.
- Там к тебе Холин приедет... Сделай все, что потребуется, и оказывай
ему всяческое содействие...
«Будь он неладен, этот Холин!..» Меж тем майор, помолчав,
добавляет:
- Это приказание «Волги». Мне сто первый звонил...
«Волга» - штаб армии; «сто первый» - командир нашей
дивизии полковник Воронов. «Ну и пусть! - думаю я. - А бегать за
Холиным я не буду! Что попросит - сделаю! Но ходить за ним и напрашиваться -
это уж, как говорится, извини-подвинься!»
И я занимаюсь своими делами, стараясь и не думать о Холине.
После обеда я захожу в батальонный медпункт. Он размещен в двух
просторных блиндажах на правом фланге, рядом с третьим батальоном. Такое
расположение весьма неудобно, но дело в том, что и землянки и блиндажи, в
которых мы размещаемся, отрыты и оборудованы еще немцами - понятно, что о
нас они менее всего думали.
Новая, прибывшая в батальон дней десять назад военфельдшер - статная,
лет двадцати, красивая блондинка с ярко-голубыми глазами - в растерянности
прикладывает руку к... марлевой косынке, стягивающей пышные волосы, и
пытается мне доложить. Это не рапорт, а робкое, невнятное бормотание; но я
ей ничего не говорю. Ее предшественник, старший лейтенант Востриков -
старенький, страдавший астмой военфельдшер, - погиб недели две назад на поле
боя. Он был опытен, смел и расторопен. А она?.. Пока я ею недоволен.
Военная форма - стянутая в талии широким ремнем, отутюженная
гимнастерочка, юбка, плотно облегающая крепкие бедра, и хромовые сапожки на
стройных ногах - все ей очень идет; военфельдшер так хороша, что я стараюсь
на нее не смотреть.
Между прочим, она мне землячка, тоже из Москвы. Не будь войны, я,
встретив ее, верно б, влюбился и, ответь она мне взаимностью, был бы
счастлив без меры, бегал бы вечером на свидания, танцевал бы с ней в парке
Горького и целовался где-нибудь в Нескучном... Но, увы, война! Я исполняю
обязанности командира батальона, а она для меня всего-навсего военфельдшер.
Причем не справляющийся со своими обязанностями.
И я неприязненным тоном говорю ей, что в ротах опять «форма
двадцать»{2}, а белье как следует не прожаривается и помывка личного
состава до сих пор должным образом не организована. Я предъявляю ей еще ряд
претензий и требую, чтобы она не забывала, что она командир, не бралась бы
за все сама, а заставляла работать ротных санинструкторов и санитаров.
Она стоит передо мной, вытянув руки по швам и опустив голову. Тихим,
прерывистым голосом без конца повторяет: «Слушаюсь... слушаюсь...
слушаюсь», - заверяет меня-, что старается и скоро «все будет
хорошо».
Вид у нее подавленный, и мне становится ее жаль. Но я не должен
поддаваться этому чувству - я не имею права ее жалеть. В обороне она
терпима, но впереди форсирование Днепра и нелегкие наступательные бои - в
батальоне будут десятки раненых, и спасение их жизней во многом будет
зависеть от этой девушки с погонами лейтенанта медслужбы.