"Вадим Бойко. После казни (документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

приказов, распоряжений, объявлений, инструкций. Я стоял в двух шагах от
него и мог свободно прочесть напечатанные тексты. Мое внимание привлекла
обведенная траурной каемкой листовка-некролог с портретом молодого
немецкого обер-лейтенанта Зигфрида Гоппе, который прославил себя
"необычайными подвигами" во имя "Великой Германии". Здесь же я прочел еще
один любопытный документ. Местная организация фашистской партии и
администрация шахты выражали сочувствие своему руководителю и
обер-инженеру Паулю Гоппе в связи с гибелью на Восточном фронте уже
второго его сына. "Дорогой Гоппе! Будьте мужественны и гордитесь! Ваши
сыновья отдали свою жизнь за фюрера и фатерлянд!"- говорилось в послании.
Работая на заводах Германии, я не раз видел подобные некрологи,
администрация с немецкой педантичностью вывешивала их ежедневно на досках
объявлений.
Тем временем из конторы вышли несколько немцев во главе с низеньким
хромым стариком. Он опирался на палку с набалдашником в виде
металлического молоточка. Таким молоточком железнодорожники выстукивают
бандажи колес. Судя по всему, старик был важной птицей.
Немцы пропустили его вперед, подобострастно обнажая головы и
кланяясь. Старик был хил, сутул, с дряблыми отвисшими щеками и вспухшими
венами на висках. Глубоко посаженные глаза с воспаленными белками
смотрели презрительно и зло. Несмотря на преклонный возраст, старик очень
напоминал лицом обер-лейтенанта Зигфрида Гоппе. Значок на лацкане и
траурная повязка на рукаве подтвердили мою догадку.
- Ахтунг!- неожиданно воскликнул начальник конвоя и подбежал к
старику:- Герр обер-инженер! Сто русских заключенных доставлены в ваше
распоряжение!
Обер-инженер небрежно выбросил руку в нацистском приветствии и
медленно прошел мимо рапортовавшего, не удостоив последнего даже
взглядом. Колючие глаза старика скользнули по нашим рядам и остановились
на одном узнике в первой шеренге. Подойдя ближе, Гоппе несколько раз
размашисто ударил его своим молоточком. Сухие, костлявые руки тряслись,
как в лихорадке, обвислые щеки покрылись розовыми пятнами, лицо
исказилось злобой:
- Эти свиньи не умеют стоять в строю! - прохрипел он, задыхаясь. -
Посадите его в карцер на двое суток без пищи и воды. И займитесь ими как
следует,- приказал он офицеру из своей свиты.- На разгрузку леса! Вагоны
очистить к восьми вечера, а с утра этих свиней - в первую смену, в забой.
Выполняйте!
Нас повели в глубину территории.
- Вот хромая холера! - пробурчал кто-то позади.- Ну и паук!
Кличка Хромой так и осталась за Гоппе.
В тупике стояли вагоны с крепежным лесом - сырыми сосновыми
кругляками. Прозвучал сигнал - и работа началась. Надрываясь, мы
перетаскивали их, складывая в штабеля. И если кто-нибудь на мгновение
делал передышку, сразу раздавался грозный окрик часового: "Лос! Лос!"*
Только в двенадцать ночи чуть живых нас погнали в лагерь. Он был рядом. Я
увидел густую паутину колючей проволоки высотой в добрых пять метров,
яркую полосу освещения, вышки с часовыми и понял, что бежать отсюда будет
нелегко.
* Скорей! Скорей! (нем.).