"Александр Бондарь. На развалинах Старой Крепости" - читать интересную книгу автора

любопытством посмотрела на подругу.
- Не знаю, Нина.
- Я встал, можно звонить подъём? - басистым голосом сообщил, выдвигаясь
из-за двери, дежурный.
- Можно, - сказала Натка. - Звони. "Какой же он неуклюжий!" - подумала
она, глядя, как, размахивая короткими руками, Баранкин уверенно направился
туда, где торчала кнопка звонка.
Баранкин надавил кнопку, крепко прижал её и не отпускал больше минуты
так, что разом обернувшиеся Нина и Натка закричали
ему, чтобы он прекратил звонить.

Среди соснового парка, на песчаном бугре, ребята, разбившись кучками,
расположились на отдых.
Занимался каждый - кто чем хотел. Одни, собравшись возле Натки, слушали
её рассказы, другие играли в карты, несколько мальчишек с расстановкой,
прицеливаясь, бросали ножик в расчерченный на земле круг, трое или четверо,
отойдя чуть в сторону, курили.
Амьер и Толька Шестаков сидели недалеко от Натки. Но они её не слушали.
Бросив пару шишек в спину Баранкину, который, конечно же, не понял, кто в
него бросил эти шишки, Амьер и Толька отвернулись - и от Баранкина и от
Натки.
- Толька, - спросил Амьер, - а ты слышал, как ночью сегодня стреляли? Я
сплю, вдруг бабах... бабах... Как на фронте. Это корабли в море стреляли. У
них манёвры, что ли. А я, Толька, на войне родился.
- Ну, да. рассказывай! - равнодушно ответил Толька. - Ты всегда
что-нибудь придумаешь.
- Ничего не придумываю, мне мама всё рассказала. Они тогда возле
границы с Ираном жили. Ты знаешь, где Иран? Нет? Ну, так я тебе потом на
карте покажу. Там бои были сильные - иранцы как раз наступали. Грохот был
или день, или два. И день и ночь грохот. Сестру и бабушку мать в подвал
спрятала. Сидят они в подвале и всё молятся. Как чуть стихнет, сестра наверх
вылезает. Как опять грохот, она снова в погреб.
- А мать где? - спросил Толька. - Ты всё рассказывай по порядку.
- Я и так по порядку. А мать всё наверху бегает: то хлеб принесёт, то
консервы, то чемоданы укладывает. Вдруг к ночи стихло. Сестра сидит. Нет
никого, тихо. Хотела она вылазить. Толкнулась, а крышка подвала заперта. Это
мать куда-то ушла, а сверху ящик поставила, чтобы сестра никуда не вылазила.
Потом хлопнула дверь - это мать. Открыла она подвал. Запыхалась, сама
растрёпанная. "Вылезайте", - говорит. Сестра вылезла, а бабушка не хочет. Не
вылазит. Еле уговорили её. Входит отец с автоматом. "Готовы? - спрашивает. -
Ну, скорее". А бабушка не идёт и говорит, что хочет здесь умереть. Еле-еле
согласилась. Вышли наши на улицу и - в машину. А кругом всё горит: деревня
горит, мечеть горит... Это от снарядов. А дальше у матери всё смешалось: как
отступали, как их окружали, потому что тут на дороге я родился. Из-за меня
наши в плен к иранцам чуть не попали. Еле выбрались.
- Так ты сам где родился: в Ираке или в Кувейте?
- В Ираке. В Кувейт наши потом перебрались, в девяносто первом - за
неделю до прихода американцев. Отец в полиции работал. А после - в
партизанском отряде; они американских солдат взрывали. Когда отряд
разгромили, отец бежал и пробрался с Ирак.