"Юрий Бондарев. Родственники (про войну)" - читать интересную книгу автора

он всех их видел впервые. В середине ужина хозяин дома профессор Георгий
Лаврентьевич Греков отрывисто и нервно покашлял в ладонь, проговорил, ни к
кому не обращаясь: "Да, она была мужественной женщиной", - и сейчас же
излишне решительной походкой, свойственной часто людям маленького роста,
вышел из столовой.
После его ухода никто за столом не проронил ни слова, все, по-прежнему
склонясь над тарелками, с каким-то опасливым пониманием постукивали
вилками, и Никита вопросительно покосился на Ольгу Сергеевну, жену Георгия
Лаврентьевича. Весь ужин она сидела в скорбном молчании, неспокойными
пальцами комкая салфетку; в пунцовых мочках ее ушей, покачиваясь, сверкали
серьги, молодили ее когда-то красивое, теперь уже полнеющее лицо. Поймав
его взгляд, она с ласковой сдержанностью тронула его руку, сказала
вполголоса:
- Вы, кажется, устали, Никита? Вы, очевидно, плохо спали в вагоне. Если
не возражаете, я покажу вам комнату.
Тогда он поднялся, проговорил, ни на кого не глядя: "До свидания", - и
последовал за ней, ощущая взгляды на своей спине. И как только закрыл
дверь комнаты, непроницаемое безмолвие затопило квартиру: чудилось, гости
разошлись из столовой на цыпочках, и не слышно было, как прощались они.
"Что они говорят обо мне? - вспомнив свой приезд, хмурясь, подумал
Никита и прислушался. - Почему они не входят, не стучат, а стоят в
коридоре? И кто жил в этой комнате? Чьи это боксерские перчатки? Что я
должен делать теперь?"
Он встал с дивана, долго смотрел на тренировочную грушу, висевшую в
углу, на затянутые слоем пыли боксерские перчатки (они валялись на стуле).
Перчатки ссохлись, покоробились - лежали здесь давно. Он тихонько сдул с
них пыль, натянул корявую, до скрипа прокаленную солнцем перчатку на
правую руку и, не зная зачем, слабо ударил по груше. Она с тупым звуком
метнулась на подвеске, закачалась. Никита ударил еще раз и, стиснув зубы,
стоял, ожидая.
Было тихо, в окно веяло запахом накаленных крыш.
В дверь внезапно постучали. Никита стряхнул, отбросил в угол перчатку,
стал, торопясь, натягивать ковбойку.
- Простите... Доброе утро, Никита. Можно к вам? - И осторожно вошла
Ольга Сергеевна, послышался свистящий шорох ее платья. - Простите, ради
бога, Никита, я вас не разбудила?..
Не подымая головы, он все торопливо искал пуговицы на ковбойке. И, не
отвечая ей, видел совсем рядом ее освещенные солнцем полные колени,
выступавшие под коротким белым платьем, ее сильные, с высоким подъемом
ноги, золотистые волоски на них, будто высветленные солнечными лучами.
- Какое же это несчастье, какое несчастье!.. - негромко заговорила
Ольга Сергеевна. - Поверьте, я понимаю ваше состояние. Потерять мать...
Господи, как я это все понимаю! Я сама это пережила три года назад.
Ольга Сергеевна так близко стояла перед ним, что он явственно вдыхал
терпковато-теплый запах ее платья. Она вдруг неуверенно и робко погладила
его по голове, от ее руки повеяло свежим запахом земляничного мыла, и он
мгновенно ощутил свои жесткие волосы, еще не причесанные, и, дернув
головой, сказал шепотом:
- Спасибо, Ольга Сергеевна, не надо...
- Я понимаю, Никита. Я все понимаю.