"Юрий Бондарев. Река" - читать интересную книгу автора

- Что он еще сказал?
- Ничего. - Она выпрямилась. - Сказал, что у вас энцефалит. Поставил
диагноз. И уехал. Обещал прислать катер.
- Ничего не понимаю. Энцефалит? Можно мне курить, доктор? Обещал
прислать катер?
Он потянулся за трубкой, которая вместе с планшетом лежала в изголовье
топчана возле его часов, взял ее, стал набивать дрожащими от слабости
пальцами, и ей показалось, что даже пальцы у него исхудали. Она легонько
высвободила трубку из его рук, мягко сказала:
- Это... потом. Хорошо?
- Вы понимаете, в чем дело? - спросил Кедрин. - Мы приблизительно на
трети дороги от партии. Катер в ремонте. Не понимаю, как может вернуться
Свиридов? На веслах? Это пять дней...
- Пока об этом говорить не будем, - сказала Аня. - Мы обождем. Вам
нужно окрепнуть.
- Вы думаете, у меня... серьезная болезнь? - Он прищурился. - Вы мне
сразу скажите - долго с ней возиться? Почему вы сказали об энцефалите?
- Нет, - твердо ответила она. - Мне кажется, теперь вы поправитесь
скоро. У вас была тяжелейшая простуда, к энцефалиту это не имеет никакого
отношения.
- Не хотелось бы иметь с ним дело...
Кедрин посмотрел на какие-то лекарства и ампулы, разложенные на газете,
на новенький шприц в металлической коробочке, потом посмотрел на ее
осунувшееся, словно омытое бледностью, лицо, на темные круги под
засветившимися глазами и, встретясь с ней взглядом, вполголоса проговорил:
- Мне кажется... Вы устали со мной? Да?



7

На исходе следующего дня Кедрин попробовал встать, но его покачивало из
стороны в сторону и при малейшем движении, даже от поворота головы, сразу
же бросало в горячий пот, позывало на тошноту. Сильное его тело,
высушенное жаром, не слушалось, не подчинялось ему, колени подгибались, и
лишь с помощью Ани он доковылял до окна, сел, хрипло переводя дыхание;
она, придерживая его, сказала:
- Вам все-таки полежать надо. Окрепнуть.
Он шепотом ответил:
- Клин клином... как говорят... Будем учиться ходить.
Трудно дыша, он с любопытством выздоравливающего поглядывал на
забрызганное слюдяное окошко, вделанное в брезент палатки, и
прижмуривался, как от ослепительного света; его глаза после болезни
казались неузнаваемо теплыми и глубокими, беспричинная улыбка то и дело
возникала в них вместе с мальчишеским удивлением.
А по оконцу косо ползли капли, снаружи на мокрых ветвях дрожали,
мотались глянцевито-влажные листья под дождем, и все время шуршало над
головой, стучало по брезенту палатки. Листья, сорванные ветром, летели
мимо оконца, один желтый, большой, на секунду прилип, прижался к слюде и
медленно соскользнул тенью.