"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

на локте, всмотрелся в лицо Лопатина. - Лично тебе? Ты же был женат на
красивой женщине в конце концов.
- Мою бывшую жену я сперва абсолютно не ревновал. До тех пор, пока она
не стала ночевать у так называемых подруг... Ну, тут я познал страдания
ревнивца, и тут я готов был убить всех этих подруг и себя. Я рычал в
бессилии, как стареющий лев, и метался по городу в поисках ее!..
Идиотическое было время! Но она - особ статья. Елена была просто милая
пресыщенная потаскушка. Сейчас я свободен, дружище, понимаешь ли ты.
Свободен от женщин и любви, а значит, и от ревности. Брак, Володя, мешал
мне, как... пудовые кандалы, как гири на ногах. Надо полагать, я не создан
для семейных сантиментов. Для меня была сущая каторга: капризы, упреки,
обязанности супруга, и не то сделал, не то купил, выпил лишнюю рюмку,
обкурил, понимаешь ли ты, всю квартиру и тому подобные воспитательные
удобства и бытовые детали.
- Я ревную ее, наверно, - очень тихо сказал Васильев, слушая и в то же
время совсем не слушая Лопатина, и, заложив руки за голову, договорил
неестественно спокойным голосом: - Это и есть медленная пытка, Саша...
- Не преувеличиваешь ли ты? - Лопатин удивленно не то застонал, не то
замычал и, подавляя эти невнятные звуки кашлем, гулко спросил: - И давно?
- Что давно?
- Ну... твоя пытка началась? Когда почувствовал... эти самые симптомы?
- Спрашиваешь, как будто врач.
- Как твой друг.
- Я почувствовал это в Венеции. Почему в Венеции - объяснить не могу.
Впрочем, там многое произошло, Саша. Со мной. И с нею. Нет, ничего не
случилось. Все как было. Но что-то произошло...
- Можешь не слушать меня, дурака глупого, но понять тебя трудно,
Володя.
- А ты думаешь, я все понимаю?


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поезд в Венецию прибыл поздним вечером. Густой туман тек вдоль
безлюдных платформ, по которым одна за другой катились к вагонам
пневматические тележки носильщиков, то и дело кричавших зычными голосами, а
из открытых окон почти пустого поезда редко высовывались с усталым ожиданием
лица, глядели на эти тележки, на мокро отблескивающий под огнями перрон, на
небольшую толпу пассажиров, потянувшихся из передних вагонов к
застекленному, сплошь окутанному серой мглой вокзалу.
В сопровождении проворного носильщика они спустились по скользким
ступеням на брусчатник привокзальной площади, и тут сразу горьковато запахло
осенью, мокрым камнем, близкой водой, все вокруг тонуло в таком плотном
туманном сумраке, что видна была только часть маленькой площади, за которой
чуть-чуть брезжили, плавали размытые пятна фонарей, а вверху, в дымящейся
пустоте, мутно-красный конус рекламы "кока-колы".
- Как сыро! - сказала Мария, закутывая горло воротником плаща. - Где же
твоя хваленая Венеция? Кажется, даже любимая Венеция? Ни зги не видно.
- Вечером в это время здесь туманы, Маша, - ответил Васильев. - Но
утром будет солнце, ты все увидишь.