"Зной" - читать интересную книгу автора (Поплавская Полина)Глава 2Проснувшись на следующий день после полудня и вспомнив вчерашний вечер – с серфингом на длинных океанских волнах, с глоточками «Ангостуры»… и то, как они лежали вместе у кромки прибоя, а потом танцевали прямо на песке, босиком, касаясь друг друга разгоряченными бедрами, и песок осыпался с их высыхающих тел, – Арабелла не думала, что она не знает даже имени мужчины, с которым рассталась сегодня под утро. Не вставая с постели, она взбила подушки, поставила на живот ноутбук и принялась быстро стучать враз проснувшимися пальцами по послушным клавишам. Временами она закрывала глаза и погружалась в воспоминания. Наверное, это выглядело странно, но Арабеллу, всегда работавшую в одиночестве, это нисколько не заботило. Надо сказать, она и вообще имела множество странных привычек, которые позволяли ей делать страницы своих романов огненно-страстными и точными в описаниях. Соединяя в воображении запахи, звуки и цвет, она вспоминала то, что случилось с ней, и представляла то, чего не было. Временами она откидывалась на подушки, касалась губами своей кожи и ласкала себя, представляя, что ее руки – это красивые и сильные руки незнакомца, продержавшего ее в напряжении всю ночь. И ей хотелось рассказать о них словами такими же красивыми и сильными. Время бежало незаметно. Роман медленно расцветал в воображении Арабеллы, как бутон капризного цветка, и она, как заботливый садовник, стараясь не повредить тайне, скрытой в бутоне, становилась порой немногословной, полагаясь на чуткость будущего читателя. Влюбленный писатель, герой ее романа, пылко ухаживал за темноокой незнакомкой, забыв о том, что собирался посвятить лето уединенному творчеству… А сама Арабелла весь этот день почти не вставала с постели – даже затем, чтобы прикрыть жалюзи. …Наконец она захлопнула крышку компьютера и огляделась. Судя по длинной тени, лиловой на розовом, которая тянулась от ее согнутых ног по смятому покрывалу и ломалась, дойдя до стены, уже вечерело. После того, как тихое компьютерное жужжание смолкло, тишина в номере стала почти нестерпимой. Арабелла забыла включить кондиционер, и за день воздух в комнате раскалился. Но она почувствовала это только сейчас. Она порывисто встала и быстро пошла в ванную, где было огромное окно с витражом. Она скинула на пол сорочку, и ее тело покрылось разноцветными отсветами. Глядя на себя в зеркало, Арабелла стала медленно покачиваться, и по телу побежали разноцветные тени. Зеленые, лиловые, золотистые губы, пурпурная грудь – и вот уже голубая, – эта игра понравилась ей. Живот цвета индиго, а ниже – оранжевый цветок календулы. С трудом оторвавшись от собственного отражения, она села на край овальной ванны, открыла холодную воду и, наблюдая, как плещутся в ней разноцветные блики, задумалась. Ее воспоминания о прошлой ночи были такими же яркими, как отблески витража на воде, но и такими же неуловимыми. Она помнила все – каждое слово, взгляд, прикосновение. Этот немногословный человек так взволновал ее, что лежа с ним рядом на еще теплом песке, она просто изнывала от желания отдаться ему – он легко добился того, о чем другие не могли и мечтать. Но, словно не замечая ее возбуждения, он за всю ночь не позволил себе ничего, кроме нескольких поцелуев, от которых у нее до сих пор кружилась голова. А под утро, после всех жарких танцев и дурманящих голову напитков, он, поцеловав ее в лоб, словно ребенка, попрощался с нею – и Арабелла в одиночестве вернулась в номер, смотреть сны, полные телесной жажды и неукротимых фантазий. Но ее желание было настолько сильным, что вскоре она проснулась и стала ласкать собственное тело, пытая его в поисках наслаждения, и заснула лишь тогда, когда мучительная дрожь испепелила ее нутро. Хотелось ли ей снова увидеть его? И да, и нет. Ее рассудок был против, но тело… Оно властно требовало новой встречи. Полная ванна холодной воды, в которую Арабелла погрузилась с головой, вернула ее к жизни – когда она вынырнула, тело вновь было свежим. Она вылезла из ванны, встряхнула головой и пошла одеваться, оставляя на полу мокрые следы. Казалось, все было хорошо: она познакомилась с потрясающим мужчиной и, конечно, произвела на него впечатление. Но что же так тревожило ее, не отпуская? Обычно ее любовные истории напоминали путевые записки: случайные встречи, мимолетные впечатления – и вот она движется дальше, в поисках новых впечатлений. То, что прошло, не оставалось в душе, а выплескивалось на страницы книг. Яркая внешность и безусловная литературная одаренность Арабеллы не спорили в ней, а отлично дополняли друг друга. Мужчины, с которыми она сближалась, покоренные ее богатым воображением, с удовольствием играли отведенную им роль и воодушевленно импровизировали, принимая то, что она им предлагала. Она сама решала, где они будут встречаться, как проводить время и когда расстанутся, чтобы больше уже не увидеться. Вряд ли кто-то из них понимал, какую игру ведет эта хрупкая на вид женщина. А она оттачивала перо, и творчество занимало ее больше, чем собственная жизнь. Но вчерашний незнакомец вел себя так, словно что-то знал о ней… Причем не просто знал, кто она, – такую возможность Арабелла вполне допускала, – но будто бы понимал в ней что-то, чего не понимала или не хотела понимать она сама. Мужская проницательность всегда пугала Арабеллу, утяжеляла ее чувства, делала ее внутренне неуклюжей. Поэтому она выбирала мужчин ярких, но легкомысленных: ей нравилось придумывать самой – и добиваться воплощения желаемого в отношениях именно с этим человеком. На сексе это не сказывалось: в постели она любила быть мягкой, послушной, женственной. А сильные чувства, которых она никогда не искала в жизни, она добавляла потом, на страницах романов – их достоверность уже оценили и читатели, и критики. Но этой ночью она внезапно почувствовала себя беззащитной под пристальным взглядом смуглого мужчины, и в ее сердце закралась незнакомая неуверенность в себе. Недоступность Арабеллы была впервые уязвлена. Этот человек взволновал ее гораздо сильнее, чем это бывало обычно. Арабелла никогда не лгала себе и поэтому понимала, что думает о сегодняшней ночи больше, нежели нужно для того, чтобы просто хорошо писать. Между ними еще почти ничего не произошло, но она чувствовала себя совершенно опустошенной. Прежде она испытывала такое, лишь дописывая роман и расставаясь с героями, ставшими частью ее самой. …Посмотрев в окно, она решила, что надо все-таки выйти на воздух. Немного подумав, Арабелла оделась так, словно собралась рекламировать Loriblu: синие туфли, чуть светлее – туника, голубая косынка на волосы. И даже запах духов «Tocadilly» был синеватым. Перламутровый макияж, зеркальные очки – на нее взглянула девушка строгих правил, но себе на уме. «Теперь его очередь ломать голову. Играющая на ветру туника, полупрозрачное голубое белье и легкое охлаждение с моей стороны – коктейль на сегодняшний вечер готов!» Глотнув напоследок немного виски, она вышла из номера. Спустившись вниз на лифте, в котором у нее мгновенно заложило уши, Арабелла прошла по коридору и оказалась в боковом вестибюле, который был интимней и спокойней главного холла с верандой и широким выходом на набережную. А здесь, в прохладной полутьме, тускло светились тяжелые пепельницы на низких чиппендейловских столах;[13] рядом стояли такие же основательные и одновременно воздушные стулья и settee,[14] круглые спинки которых, вырезанные из черного дерева, делали интерьер удивительно элегантным. У расставленных по углам секретеров была какая-то волнистая, беспокойная форма: их углы и ножки были скошены и изогнуты, ажурные украшения и резные дверцы, казалось, с трудом придерживались симметрии… В этот час здесь никого не было: вечерняя прохлада выманила большинство обитателей отеля на набережную, остальные же развлекались в холле и на веранде, играя в бинго[15] и в beggar-my-neigh-bour.[16] Воспользовавшись одиночеством, Арабелла обнаружила в полутьме обитый шелковым гобеленом небольшой диванчик и прилегла на него. На столе лежали несколько номеров «Чойса».[17] Арабелла взяла наугад один, полистала. Но это занятие ей вскоре наскучило и, медленно поднявшись, она подошла к одному из секретеров и приоткрыла стеклянную дверцу. На полке стояло несколько томиков с рассказами Дафны дю Морье. Арабелла знала это собрание: точно такое же стояло у ее мамы в спальне, на этажерке у изголовья – мама любила читать перед сном. И Арабелла обожала, вернувшись в субботу из пансиона, читать эти рассказы, в которых переплеталось обычное и странное, размеренная семейная жизнь и печальные мелодрамы. Сейчас она уверенно сняла с полки один из томов и, раскрыв его на нужной странице, присела было на стул, но потом передумала и вышла из гостиной – в ту дверь, которая вела в небольшой сад, заботливо укрытый стенами отеля от морских ветров. Это было именно то, что нужно: старый садовник, увлеченный своим делом молчун, о котором здесь, в Фолмуте, ходили легенды, сделал свой сад похожим на знаменитый Белый сад в Сиссингхерсте. Тут тоже цвели только белые цветы: белые лилии, белые анемоны, белые примулы окружили Арабеллу и опьянили ее своим ароматом. Аккуратно переступив через декоративный ручей, струящийся из темного грота, она опустилась прямо на шелковистую траву, которой порос правильной формы холм, и снова раскрыла книгу. Изящные образы, обворожительная интонация, которая так захватывала ее, девочку-подростка, когда она тайком от взрослых читала рассказы о любви и неутолимой страсти, замирая на страницах, посвящавших ее в тайны взрослых, вновь нахлынули на Арабеллу. Но теперь она еще и завидовала тому, как легко умела Дафна писать о сложных чувствах и ощущениях – будто подслушивая слова у самой природы. Это был один из любимых рассказов Арабеллы. «Интересно, что чувствовала Дафна, когда писала его? И приходилось ли ей самой испытывать то, о чем она писала? А может быть – так вообще не бывает? Порой мне кажется, что я живу по-настоящему только тогда, когда пишу мои книги…» Задумавшись, Арабелла улеглась на траву, закинув руки за голову, и стала смотреть на цветы через синие стекла очков. Она держала их в руке и наводила на клумбы, фонтан, белые скамейки, уютно устроившиеся в тени беседок. «Синий сад, синий вечер, синяя грусть… Неужели мой незнакомец равнодушен ко мне?» Стрекоза, словно выпорхнувшая из рассказа Дафны дю Морье, пролетела мимо, и Арабелла, вспомнив о книге, перевернула страницу. Зачитавшись, она забыла о времени, и когда чьи-то руки легли ей сзади на плечи, сначала она подумала, что это влюбленный в капризную маркизу герой пришел на свидание на заросшую папоротником поляну… Но потом руки мужчины – а это были руки вчерашнего незнакомца, уже описанные ею в новом романе! – уверенно скользнули вниз и сильно сжали ее грудь. А еще через мгновение он навалился на Арабеллу всем телом и, прижатая животом к теплой земле, поросшей ласкающей травой, она не почувствовала ничего, кроме неприятного жжения и досады. – По-моему, вы изнасиловали меня, – сказала она минуту спустя, повернув голову и глядя на мужчину, имени которого не знала. Он застегнул молнию своих тонких обтягивающих брюк и сел на траву. – Я сделал то, чего вы хотели всю прошлую ночь. Арабелла поднялась и, присев на колени, наконец взглянула на него прямо. Отвращение, которое она испытала только что, вдруг странно увязалось с ее прежним восхищением этим человеком, которое неожиданно всколыхнулось в ней, подавив все неприятные ощущения. – И вам понравилось? – Она надела очки и захлопнула книгу. – А вам? – Пойдемте отсюда. Как это было не похоже на ту жизнь, которую Арабелла, тщательно выверяя каждое слово, жест, поступок, воссоздавала на своих страницах!.. Она шла по дорожке, посыпанной белым песком, и то и дело одергивала свою тунику. Незнакомец шел сзади и как ни в чем не бывало насвистывал что-то себе под нос. Они вошли в темный вестибюль. Арабелла, не оглядываясь и не задерживаясь, пошла к выходу в коридор отеля, но незнакомец удержал ее за руку. – Теперь ты понимаешь, как я чувствовал себя вчера? – спросил он, поворачивая ее к себе. – Ты изнасиловала меня еще там, в баре! Ты водила меня за собой, как щенка, и мне все время хотелось уйти, а ты тянула меня за собой, не отпуская… Сегодня я просто объяснил тебе свои ощущения – иначе бы ты не поняла. А ведь мы оба дорожим ими, наблюдаем, прислушиваемся… Разница только в том, что ты, Арабелла Пенлайон, делаешь это с оглядкой на свои романы, а я… Впрочем, тебе это не интересно, ты ведь даже не знаешь моего имени! Для тебя я – безымянный персонаж, прототип одного из дружков твоей будущей героини. Скажи, тебя перетрахали все твои персонажи? И они всегда делали это так, как хотела ты? Говоря это, незнакомец медленно надвигался, заставляя Арабеллу пятиться назад. Одной рукой он держал ее выше локтя, а другая тем временем незаметно проскользнула под тонкую тунику и уверенно двигалась по ее ошеломленному телу, заставляя его выгибаться. Ей казалось, что сейчас оно само рванется в объятия к незнакомцу, желание уже было сильнее рассудка… Но медленно пятясь к дивану, на котором она еще недавно полулежала в одиночестве, Арабелла поняла, что пока одна его рука ласкает ее, вторая делает все для того, чтобы держать ее на расстоянии от его тела, не подпустить слишком близко… И осознание этого мгновенно распалило ее больше, чем любые, самые горячие ласки. А когда она почти упала на диван, незнакомец, не сводя с нее своих темных глаз, выражения которых она не понимала, присел прямо на стол, сказал еще несколько слов и замолчал. И только услышав полную тишину, Арабелла поняла, что уже давно не слышала его, поглощенная собственными ощущениями. Она безумно хотела его. Но он по-прежнему только смотрел на нее, и тогда ей показалось, что душа ее затрепетала и выбрызнулась наружу слезами. До этого Арабелла никогда не плакала в присутствии мужчин. Упоенная своим новым состоянием, она даже не обратила внимания, что незнакомец, изменившись в лице, опустился на колени рядом с диваном и прикладывает свой пряно пахнущий платок к ее лицу. Она очнулась, лишь когда сквозь собственные рыдания услышала его голос – теперь он звучал нежно, проникновенно: – Прости, малышка. Оказывается, ты – живая, а я думал – самоуверенная кукла… Перестань, успокойся, иди ко мне… В его ласковых увещеваниях прозвучала жалость к ней, Арабелле Перлайон, и это моментально отрезвило ее – вот уж в его жалости она нисколько не нуждалась! «Когда он молчал, было гораздо лучше… Эти слова! Господи, почему они так действуют на меня?..» Ее слезы высохли сами собой, а незнакомец, имени которого теперь она уже и не хотела знать, все еще продолжал успокаивать ее, упиваясь своей мнимой властью и не заметив, что она рассеялась раньше, чем он успел отнять от лица Арабеллы надушенный платок. И тогда она, легко коснувшись рукой его модно недобритой щеки, улыбнулась, поднялась с дивана и медленно пошла к выходу. У самой двери она обернулась и, в последний раз взглянув на все еще стоявшего на коленях мужчину, спокойно вышла в коридор отеля. У себя в номере она задумалась: что же, собственно, с ней произошло за эти последние два дня? С ней явно что-то было не так. «Подумаешь, неудачный курортный роман, – успокаивала она себя. – Да и какой это роман – ничего и не было, если не считать этой мерзости на газоне! Правда, я так хотела его – вчера вечером, и ночью, и сегодня утром… Но, может быть, его хотела не я, а мое воображение романистки?..» Пожалуй, Арабелла впервые задавалась таким вопросом. Она закурила и села прямо на ковер у кровати. «Но ведь пока этот идиот не взялся жалеть меня, я действительно была в его власти. Раньше со мной такого не бывало». Она поискала, куда бы стряхнуть пепел, и, увидев на прикроватном столике фантик, обернула его вокруг пальца, чтобы сделать кулечек, но вдруг поняла, что это та самая записка и описание, с которых все началось. «Сейчас меня посетит какой-нибудь замечательный образ… Допустим, так: она сжигала свою жизнь, а пепел заворачивала в красивые фантики воображения… Нет, лучше – в красивые фантики творчества. Или – литературы? И это действительно так… Больше ничего не надо – только литература, слава, успех!.. Да, но при этом каждый смазливый подонок будет тыкать тебя носом в твои тексты! И наблюдать за тобой, как плешивый орнитолог за зазевавшейся птахой!» Арабелла вскочила и бросилась на кровать, но чуть было не обожглась зажатой в кулаке тонкой сигаретой. Забежав в ванную, она бросила ее в унитаз и, брезгливо стянув с себя одежду, встала под душ. Ей захотелось немедленно смыть с себя запах незнакомца, который сейчас казался ей грязью жизни – той самой жизни, что до сих пор была такой радостной и блестящей. |
||
|