"Алекс Бор. Ах, прица-тройка, перестройка! (фрагмент ненаписанного романа)" - читать интересную книгу автора

состояться неделю назад, оказалось сорванным. На него соизволили прийти
меньше трети студентов. О чем это говорит? - Кузькин замолчал, выдерживая
длинную паузу, словно приглашая нас задуматься над поставленным вопросом.
- Это говорит о том, что комсомольцам филологического факультета
безразличен не только Ленинский союз молодежи, что весьма прискорбно, но и
ваши товарищи, члены комсомольского бюро. Почему вы настолько эгоистичны,
что не хотите помочь им? Да, мне хорошо известно: учеба отнимает много
времени, но ведь отчетно-выборное собрание проводится всего один раз в
году, и поэтому, если вы сознательные граждане своей страны, то должны
найти время и прийти на собрание. Оно нужно в первую очередь вам, а не
мне...
Когда Кузькин закончил свою тронную речь, произнесенную в лучших
традициях древнегреческого ораторского искусства, и покинул аудиторию,
уступив место преподавателю истории КПСС - маленькому вертлявому мужичку с
обширной лысиной на овальной голове, - я достал из своего потрепанного
дипломата, который верой и правдой служил мне еще в девятом и десятом
классах, "Отверженных" Гюго и погрузился в чтение. Историю КПСС я не
любил, особенно после того, что стало известно за последние два года, да и
лекции по этому предмету были не на высоте. Впрочем, не только по истории
КПСС, но и по большинству общественно-политических предметов, которыми нас
зачем-то пичкали, словно мы учились не на филологическом факультете, а в
институте марксизма-ленинизма. Честно говоря, моим однокурсникам история
КПСС был аи даром не нужна, так что мы использовали лекционное время по
своему усмотрению - кто читал книги по программе, кто писал письма или
конспекты, а кто и просто дремал, примостившись на "камчатке"...
Когда закончилась лекция, ко мне подошла Наташка Геворкянц, комсорг
нашей группы.
- Скажи мне, Андрюшенька, - елейно начала она, - ты пойдешь сегодня на
комсомольское собрание?
Меня всегда раздражало это слащаво-приторное "Андрюшенька" в устах
Наташки. Да и сама Геворкянц мне совсем не нравилась, хотя Наташка,
армянка по национальности, была очень симпатичная и обаятельная девушка, и
любой молодой человек, хоть немного разбирающийся в женщинах, нашел бы ее
сексуальной. И правда: невысокая, ростом почти с меня, она не была ни
излишне полной, ни излишне худой. Легкая светлая кофточка и длинная - до
щиколоток - юбка придавали ее фигурке стройность и легкость. Очень темные
- почти угольно-черные - глаза и редкие дуги черных бровей придавали
очарование ее симпатичному лицу, резко выделяющемуся своей белизной в
обрамлении черных волос, волнами опадающих на узкие плечи. Если к портрету
прибавить обаятельную, чуть грустную улыбку, то в Геворкянц можно было
даже влюбиться. Однако именно эта ее улыбка меня больше всего и раздражала
в Наташке. Что-то было в этой улыбке слащавое, скользкое...
Однажды, еще на первом курсе, шутки ради я как-то прижал Геворкянц в
коридоре. В порядке, так сказать, эксперимента - меня интересовала реакция
на мое столь бестактное поведение. Не знаю, почему, но я был уверен, что
реакция не станет очень бурной: не предвидится ни громких криков "Нахал!",
ни попыток залепить пощечину. Именно поэтому я и решился на столь
рискованный эксперимент...
Моя уверенность полностью оправдалась. Когда спина Геворкянц была
впечатана к холодному пластику стены, а я почувствовал ее мягкую,