"Хорхе Луис Борхес. Натаниел Готорн" - читать интересную книгу автора

интуиция.
Расселина эта, - сказал ее друг, - всего лишь устье мрачной бездны,
которая находится под нами, причем везде. Самая твердая основа счастья
человеческого - лишь утлая дощечка, перекинутая над этой пропастью, лишь на
ней и держится наш иллюзорный мир. Чтобы ее сломать, не надобно
землетрясения, достаточно покрепче наступить ногой. Потому ступать надо
очень осторожно. И все же в конце концов мы неотвратимо туда низвергаемся.
Со стороны Курция, когда он поспешил кинуться в бездну, то было глупое
бахвальство своим героизмом - как известно, весь Рим туда провалился.
Провалился с грохотом рушащихся камней Дворец Императоров. Провалились все
храмы, а затем туда сбросили тысячи статуй. Все армии и все триумфальные
шествия с ходу провалились в эту яму, и когда они низвергались, играла
военная музыка..."
Это - Готорн. С точки зрения разума (чистого разума, который не должен
вмешиваться в искусство) приведенный мною страстный пассаж не выдерживает
критики. Расселина, открывшаяся в середине Форума, имеет слишком много
смыслов. На протяжении одного абзаца она и расселина, о которой говорят
латинские историки, и также устье Ада, "где кишат странные чудища с жуткими
мордами", она также означает неизбывный ужас, сопутствующий жизни человека,
и еще Время, пожирающее статуи и армии, и еще Вечность, включающую в себя
все времена. Она - множественный символ, символ, вмещающий много смыслов, не
всегда совместимых. Для разума, для логического мышления такая пестрота
значений может быть шокирующей, но не для сновидений, у которых своя особая,
таинственная алгебра и на туманной территории которых одно может быть
многим. Мир сновидений и есть мир Готорна. Однажды он задумал описать сон,
"который был бы во всем как настоящий сон, со всей бессвязностью,
причудливостью и бесцельностью сна", и удивлялся, что доныне никто не сделал
чего-то в этом роде. В том же дневнике, где он записал этот странный
замысел - который тщетно пытается осуществить вся наша модернистская
литература и который, пожалуй, удался только Льюису Кэрроллу, - записаны
тысячи банальных впечатлений, конкретных мелочей (движения курицы, тень
ветки на стене), занимают они шесть томов, и их необъяснимое изобилие
приводит в отчаяние всех биографов. "Это похоже на любезные и бесполезные
письма, - пишет в недоумении Генри Джеймс. - которые мог бы писать сам себе
человек, опасающийся, что на почте их вскроют, и решивший не говорить ничего
компрометирующего". Я-то считаю, что Натаниел Готорн записывал на протяжении
многих лет эти банальности, чтобы показать самому себе, что он реально
существует, чтобы каким-то способом избавиться от ощущения ирреальности,
фантасмагоричности, часто его одолевавшего.
В один из дней 1840 года он записал*: "Вот я здесь, в моей привычной
комнате, где, кажется мне, я жил всегда. Здесь я написал уйму рассказов -
многие потом сжег, а многие, несомненно, достойны столь пламенной судьбы.
Комната эта волшебная, потому что ее пространство заполняли тысячи видений и
кое-какие из них теперь стали видимы миру. Временами мне казалось, будто я
нахожусь в гробу, хладный, неподвижный, окоченевший; временами же мнилось,
будто я счастлив... Теперь я начинаю понимать, почему я провел столько лет в
этой одинокой комнате и почему не сумел разбить ее невидимые решетки. Если
бы мне удалось сбежать раньше, я был бы теперь суровым и черствым и сердце
мое покрывала бы земная пыль... Поистине мы всего лишь призраки..."
______________