"Бессмертная любовь" - читать интересную книгу автора (Коул Кресли)

Глава 27

Лахлан лежал в постели и водил тыльной стороной руки вверх от пупка Эммы до ложбинки между грудями, а потом снова вниз. Он чувствовал, как воздух в спальне электризуется, и теперь, после прошедшей ночи, понимал, что это от нее.

Он не мог понять, как Эмма может по-прежнему его желать и почему она казалась такой довольной. Она превзошла все его ожидания: такая прекрасная, такая страстная! И он наконец сделал ее своей. Снова и снова. В свете полной луны она подарила ему невообразимое, ошеломляющее наслаждение – и ощущение глубочайшей связи их душ.

Она подарила ему все это, а он лишил ее девственности в лесу, уподобившись зверю, каким она его и считала. Он ворвался в ее нежную плоть. Ему казалось… казалось, что он заставил ее закричать от боли.

А потом он оставил у нее на шее огромную отметину. Она сама никогда не увидит его знака (на это способны только оборотни) и не почувствует его, но ей предстоит вечно носить на себе его безумное клеймо. При виде него оборотни всегда будут знать, что он потерял разум от страсти к ней. Или же они решат, что он оставил настолько яркую метку как чрезмерно враждебную угрозу другим самцам. И то, и другое будет правдой.

И несмотря на все это, казалось, что Эмма им довольна: она радостно болтала и с мечтательным выражением лица гладила его по щеке.

– Ты сегодня не пила. У тебя нет жажды?

– Нет. Почему-то нет. – Тут она широко улыбнулась: – Наверное, потому, что вчера я украла так много.

– Маленькая нахалка. – Он наклонился и прихватил губами ее сосок, заставив ее вздрогнуть. – И ты прекрасно знаешь, что я отдавал добровольно. – Он взял Эмму за подбородок и заглянул ей в глаза. – Ты ведь это знаешь, правда? Когда бы тебе ни захотелось пить, даже если я сплю, я хочу, чтобы ты утолила жажду.

– Тебе это правда нравится?

– «Нравится» – это не то слово.

– Ты бы восстанавливался быстрее, если бы я не пила твою кровь?

– Возможно, но выздоровление не было бы таким сладким.

Эмма не успокаивалась.

– Лахлан, порой мне кажется, что я – твои вериги. – Не дав ему времени возразить, она добавила: – Когда я в первый раз пила, ты спросил, не думаю ли я, что ты превратишь меня в оборотня. А ты мог бы?

Увидев, что она говорит совершенно серьезно, он напрягся.

– Эмма, ты ведь знаешь: ни одно живое существо не может перемениться, сначала не умерев. – Катализатором превращения у вампиров, упырей, призраков – всех волшебных существ – была смерть. – Мне надо было бы полностью обернуться, отдаться зверю, а потом убить тебя, надеясь, что ты будешь заражена и сможешь возродиться. – И тогда надо будет молиться, чтобы Эмма приняла в свое тело частицу зверя, и что он с рыком в ней проснется, но не окажется чрезмерно сильным. – А если бы ты выжила, ты провела бы под замком многие годы, пока не научилась бы управлять… одержимостью. У большинства на это уходило лет десять. А некоторые так и не обретали умения себя контролировать.

Уныло повесив голову, Эмма пробормотала:

– И все равно это мне кажется стоящим делом. Ненавижу то, что я вампир. Ненавижу то, что меня ненавидят.

– Если бы ты стала оборотнем, это не изменилось бы: ты просто приобрела бы других врагов.

– Ты не стал бы менять то, что я вампир? – переспросила она недоверчиво. – Но все было бы настолько проще!

– К черту проще. Ты такая есть, и я не хотел бы ничего изменить в тебе. И потом – ты ведь даже не целиком вампир. – Встав на колени, он прижал ее к своей груди. Он провел пальцем по ее заостренному уху и нежно прикусил его, вызвав в Эмме сладкую дрожь. – Ты думаешь, я не видел, какое небо ты мне устроила прошлой ночью?

Она покраснела и одарила его смущенной улыбкой, а потом уткнулась лицом ему в плечо.

Если бы он сам этого не видел, ни за что не поверил бы. Хрустально-прозрачное небо с круглой луной – и молнии, бешено прорезающие его словно сетью. И после каждого разряда свет меркнул очень медленно. Лахлан даже не сразу заметил, что молнии вторят ее крикам.

– Ходили упорные слухи, что это – черта валькирий, но никто из нас не знал этого наверняка.

– Мужчины, которые это видят, обычно не остаются в живых – если они из тех, кто может об этом рассказать.

Лахлан на секунду поднял бровь, а потом сказал:

– Ты – не вампир. Но у тебя есть молнии, и глаза становятся серебристыми. Ты одна такая во всем мире.

Она поморщилась:

– Другими словами, я – урод.

– Нет, не надо так говорить! Ты просто сама по себе – вот как я думаю. – Он чуть отодвинул ее от себя, и уголки его губ приподнялись в улыбке. – Ты – моя маленькая полукровка.

Эмма сжала кулачок и ударила его по плечу.

– И мне молнии понравились. Так я буду знать, что ты не притворяешься.

Лахлан поцеловал ее, но при этом продолжал ухмыляться, так как Эмма снова его стукнула. Похоже, он находил это ужасно смешным.

– Ох! Мне жаль, что ты это видел!

Он одарил ее страстным взглядом.

– А если я окажусь на улице и почувствую, что воздух наэлектризован, я буду знать, что мне надо к тебе бежать. Ты меня выдрессируешь за один день. – Было видно, что он придумывает все новые сценарии. – Я рад, что мы живем так далеко от городов.

Мы живем. Он нахмурился:

– Но ты ведь была в ковене. Все заметили бы, если бы ты занялась с кем-то любовью.

Он всегда говорил так открыто – и это раздражало! Уткнувшись ему в грудь, Эмма огрызнулась:

– Мне об этом можно было не беспокоиться! И потом молнии над поместьем сверкают всегда. Их вызывает любая сильная эмоция, а там очень много жительниц. – Она повернулась к Лахлану. – Ты все еще считаешь, что должен удержать меня рядом с собой?

Он обхватил ее щеки ладонями.

– Ты необходима мне. Моя интуиция направила меня к тебе, к той единственной женщине, с которой я могу жить. Что бы ни случилось, ты всегда будешь для меня единственной. Не будь интуиции, я никогда не узнал бы в тебе подругу и не дал бы нам шанса. Никогда не заставил бы тебя дать его нам.

– Ты говоришь все это так, словно я уже приняла решение.

Его лицо стало серьезным, а взгляд – безрадостным.

– А это не так?

– А если бы это было не так?

Он положил ладонь ей на затылок, ив его глазах зажглись синие искры.

– Об этом нельзя говорить так легко!

– Разве такого никогда не бывало? – прошептала Эмма.

– Было. С Бауэном.

– Мне казалось, ты говорил, что его подруга умерла.

– Да. Убегая от него.

– О Боже! И что с ним стало?

– Он стал совершенно бесчувственным. Он похож на ходячий труп. Ты обрекла бы меня на такое же.

– Но если ты хочешь строить жизнь со мной, то моя жизнь связана с моими родными. Ты обещал, что отвезешь меня к ним. Почему не сейчас?

– Сначала мне нужно кое-что сделать.

– Ты собираешься мстить тем, кто держал тебя в заточении?

– Да.

– Это настолько для тебя важно?

– Без этого я не смогу стать нормальным.

– Наверное, Деместриу сделал с тобой что-то ужасное?

– Я не стану тебе рассказывать, так что не пытайся выяснить.

– Ты все время требуешь, чтобы я рассказывала тебе мои секреты, но не хочешь делиться своими.

– Этим я никогда делиться не стану.

– Месть тебе нужна больше, чем я?

– Я не стану тем, кто тебе нужен, пока не улажу это.

– Люди, которые отправляются убивать Деместриу, не возвращаются.

– Я вернулся, – возразил Лахлан самодовольно, со всей своей немалой заносчивостью.

Но посчастливится ли ему дважды? Он ведь может и не вернуться!

– И ты собираешься оставить меня здесь на то время, пока будешь заниматься возмездием?

– Да. Я доверю твою безопасность моему брату Гаррету.

– Оставишь миленькую леди в замке? – Эмма засмеялась, но смех ее был горьким. – Иногда меня потрясает, насколько ты законсервировался в прошлом. – Он нахмурился, явно не понимая ее слов. – Даже если бы меня удалось уговорить здесь бездельничать, в этом плане есть недостаток. Сейчас ковен занимается своими проблемами, но пройдет какое-то небольшое время – и они явятся за мной. Или сделают что-то похуже.

– Что значит «похуже»?

– Они найдут способ ранить тебя. Найдут какую-нибудь слабость и будут эксплуатировать ее беспощадно. Они не станут останавливаться. Кажется, в соседнем приходе живет группа оборотней? Моя тетка, которую я люблю больше всех на свете, накинется на них с такой жестокой яростью, что ты будешь поражен.

Лахлан заскрипел зубами.

– Знаешь, что в твоих словах беспокоит меня сильнее всего? Это я должен быть тем, кого ты любишь больше всех на свете. Я!

Эмма закусила губу: ее поразили не только его слова, но и то чувство, которое неожиданно затопило все ее существо.

– А что до остального, то если в моем клане имеется кто-то настолько слабый, что его могут захватить в плен или убить волшебные крошки-фейри… женщины, то тогда их все равно стоит выбраковать из стаи.

Это заявление грубо вернуло Эмму к теме разговора.

– Они только кажутся крошками-фейри. При этом они регулярно убивают вампиров. Моя тетя Кэдрин уничтожила больше четырех сотен вампиров.

Лахлан презрительно скривил губы:

– Твоя тетя рассказывала тебе сказки!

– Этому есть доказательства.

– Они подписывали бумагу перед тем, как она отрезала им головы?

Эмма вздохнула.

– Когда Кэдрин убивает, она у вампира выламывает клык, который нанизывает к остальным. Связка тянется вдоль всей ее комнаты.

– Ты только внушаешь мне к ним симпатию. Напомню, что я рад был бы видеть их всех убитыми.

– Как ты можешь это говорить, когда я тоже вампир? Или наполовину вампир. Называй это как хочешь! Один из них – мой отец. – Он приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать в ответ, но Эмма заявила: – Ты не можешь пощадить только его одного. Потому что я не знаю, кто он… или кто он был. Именно поэтому я и приехала в Париж, в поисках информации.

– А твоя мать?

– Мне известно только то, что какое-то время она жила с моим отцом в Париже. Но уже одно то, что я настояла, чтобы меня отпустили в эту поездку одну, должно было бы сказать тебе, насколько это для меня важно.

– Тогда я тебе помогу. Когда я вернусь и после того, как ты увидишься с родными, мы раскроем эту тайну.

Он был так уверен в том, что это будет сделано! «Король так сказал».

– А как звали твою мать? Я знаю имена примерно двадцати валькирий. Даже помню некоторые легенды, которые рассказывают у камина. Она была такой же кровожадной ведьмой, как Фьюри? У нее есть какое-то прозвище, как у Мист Желанной или Даниэлы Ледяной Девы? Может быть, Сносящая Головы?

Эмма вздохнула: этот разговор начал ее утомлять.

– Ее звали Елена. Просто Елена.

– Никогда о такой не слышал. – Он вдруг замолчал, а потом спросил: – А как же твоя фамилия? Трой? Ну что ж: у твоих теток, похоже, есть чувство юмора.

Эмма бросила на Лахлана быстрый взгляд и снова отвела глаза.

– О нет! В это я не поверю ни за что! Прекрасная Елена Троянская была в лучшем случае человеком. А скорее всего – мифом или персонажем пьесы.

Она покачала головой:

– Ничуть. Она была Еленой Троянской, родом из Лидии. И она не больший миф, чем моя тетя Атланта в Новой Зеландии или моя тетя Мина из легенды о Дракуле, которая сейчас живет в Сиэтле. Сначала были они. А перевранные истории появились потом.

– Но… Елена? Ну что ж: тогда хотя бы понятно, откуда у тебя такая внешность… – промямлил Лахлан, явно потрясенный услышанным, и тут же нахмурился. – И какого черта она снизошла до вампира?

Эмма содрогнулась.

– Ты хоть сам прислушайся, с каким отвращением ты это произнес! Ты имел в виду – «снизошла до моего отца»! – Она прижала ладонь ко лбу. – А что, если он – Деместриу? Ты об этом не задумывался?

– Деместриу? Я знаю, что этого быть не может. Я помогу тебе найти твоего отца: ты получишь ответы на все вопросы. Я клянусь тебе в этом. Но ты не дочь Деместриу.

– Почему ты в этом так уверен?

– Ты – добрая, прекрасная и не сумасшедшая. Его потомство будет таким же, как он. – Глаза Лахлана стали синими. – Злобными, грязными паразитами, которым самое место в аду.

По спине Эммы пробежал озноб. Настолько глубокая ненависть… Она неизбежно должна распространиться на любого вампира.

– Мы себя обманываем, Лахлан. Между нами ничего не получится, – произнесла она тоном, в котором даже сама услышала полную безнадежность.

– Нет, получится. Нам предстоит преодолеть трудности – и они будут преодолены!

Когда он заявил это вот так – Эмма не ощутила ни малейшего признака сомнений, она и сама почти поверила в то, что два настолько различных существа смогут быть вместе.

Неожиданно Лахлан проговорил сдавленным голосом:

– Господи, Эмма, я не стану спорить с тобой, когда так долго, не мог тебя найти. – Протянув руки, он обнял ее. – Давай больше не будем об этом говорить. Я хочу кое-что тебе показать.

Он поднял ее с кровати, поставил на ноги и повел к двери, хотя Эмма была обнажена.

– Мне надо надеть сорочку!

– Здесь никого нет.

– Лахлан! Я не хочу, чтобы меня заставляли ходить голой против моего желания! Договорились?

Он улыбнулся, словно находил ее скромность трогательной.

– Тогда надень тот шелк, который я вскоре с тебя сорву. Ты совершенно не жалеешь свою одежду.

Эмма бросила на него возмущенный взгляд, прошла к комоду и выбрала ночную сорочку. Когда она повернулась, то увидела, что Лахлан натянул джинсы. Она уже обратила внимание на то, что он начал стремиться к тому, чтобы ей было уютнее.

Лахлан повел ее вниз, мимо галереи, так что они оказались в конце замка. Там он прикрыл ей глаза ладонями и ввел в комнату, где воздух был влажным, а ароматы – роскошными и многообразными. Когда он убрал ладони, Эмма ахнула. Он привел ее в старинный солярий, но теперь туда проникал лунный свет, заливавший то, что в нем росло.

– Цветы! Живые цветы! – выдохнула она, изумленно осматриваясь. – Ночной сад!

Эмма повернулась к нему. Ее нижняя губа мелко дрожала.

– Это для меня?

«Всегда для тебя. Все для тебя!». Лахлан кашлянул в кулак:

– Это – твое.

– Как ты узнал?

Эмма подбежала к нему и бросилась в объятия. Крепко обнимая его (а она становится сильной!), она начала шептать ему на ухо слова благодарности, сопровождая их легкими, дразнящими поцелуями. Это немного ослабило сосущее, звериное отчаяние, которое все еще не отпустило Лахлана. Он был потрясен, когда понял, насколько она уверена в том, что их отношения оборвутся.

Он надеялся, что после прошлой ночи и этой их узы будут надежно скреплены. Что до него, то он безвозвратно принадлежал ей. И при этом она смеет представлять себе будущее без него? Когда она отстранилась, он неохотно отпустил ее.

Ему необходимо использовать все доступные средства для того, чтобы убедить Эмму. Пока она порхала среди растений, нежно водя кончиками пальцев по их гладким Листьям, ему хотелось начать убеждать ее прямо здесь и сейчас. Когда она притянула один из цветков к губам и провела по ним лепестками, блаженно закрыв глаза, его тело затопило желание. Он заставил себя откинуться на шезлонге, но, наблюдая за ней, чувствовал себя так, будто непристойно подглядывает за чем-то сокровенным.

Она подошла к мраморной стойке, тянущейся вдоль одной из стеклянных стен, и, опираясь на нее одной рукой, встала на цыпочки и потянулась к растениям, свисающим с кашпо.

Лахлан подошел к ней сзади и решительно взял за бедра. Она неподвижно застыла и, чуть задыхаясь, спросила:

– Ты собираешься снова меня любить, да?

Вместо ответа он посадил ее на стойку, сорвал с нее сорочку и уложил прямо на цветы.