"Герман Борх. 1918 - Хюгану, или Деловитость (Лунатики #3) " - читать интересную книгу автора

благотворительность не знает границ,.." Он рискнул примирительно улыбнуться
и присел возле грубо сколоченного кухонного стола, служившего господину Эшу
рабочим местом.
Эш не слушал его, а с брюзгливо перекошенным лицом расхаживал по
комнате тяжелыми неустойчивыми шагами, которые не очень-то сочетались с его
худобой, Стертый пол скрипел под его ногами, а Хугюнау рассматривал дыры и
строительный мусор между половицами, а также тяжелые черного цвета
полуботинки господина Эша, которые странным образом были завязаны не
шнурками, а напоминающей сбрую тесьмой с пряжкой, из-под края которых
выбивались серые носки, Эш говорил сам с собой: "Вот и закружились эти
стервятники над бедными людьми.,, но когда хочешь обратить внимание
общественности на нищету, то сразу же сталкиваешься с цензором". Хугюнау
закинул ногу на ногу, Он начал рассматривать вещи, лежавшие на столе. Пустая
чашечка из-под кофе с засохшими коричневатыми следами напитка на стенках,
бронзовая копия нью-йоркской статуи Свободы (ага, пресс-папье!), керосиновая
лампа, белый фитиль которой издалека очень сильно напоминал заспиртованного
зародыша или ленточного червя, Из угла комнаты снова послышался голос Эша:
"Цензору надо было бы самому как-нибудь познакомиться со всем тем горем и
нищетой.,, ко мне приходят люди... именно поэтому было бы предательством..."
На довольно ненадежного вида полке лежали бумаги и кипы сшитых газет,
Эш снова возобновил хождение по комнате. В середине покрашенной в желтый
цвет стены, на случайном гвоздике висела маленькая пожелтевшая картинка в
черной рамке, "Баденвайлер с Замковой горой"; это была, наверное, видовая
открытка. Хугюнау подумал: такие картинки или бронзовые статуэтки очень мило
смотрелись бы и в его кабинете. И как он ни пытался восстановить в памяти
тот кабинет и все, что там происходило, это не удавалось, все казалось таким
далеким и чужим, что он оставил всякие попытки, и его взгляд начал искать
взволнованного господина Эша, коричневый бархатный пиджак и светлые
полотняные брюки которого столь же мало подходили к его грубой обуви, как и
бронзовая статуэтка к кухонному столу. Эш, наверное, ощутил на себе его
взгляд, потому что заорал: "К черту, чего это вы здесь вообще расселись?"
Хугюнау, конечно же, мог уйти, но куда? Придумать новый план - не
такое уж легкое дело. Хугюнау ощущал себя человеком, вытолкнутым какой-то
чужой силой из жизни, и безнаказанно вернуться туда не было никакой
возможности. Поэтому он со спокойным видом остался сидеть и начал протирать
очки, как он имел обыкновение делать при сложных деловых переговорах, дабы
сохранить самообладание. Расчет и в этом случае оказался верным, ибо Эш с
раздраженным видом бесцеремонно уставился на него и начал снова: "Откуда вы,
собственно, взялись? Кто вас прислал сюда?., Вы не здешний, и вам не
запудрить мне мозги, будто вы сами намерены стать здесь виноградарем... Вам
нужно здесь только пошпионить. В тюрьму бы вас засадить!"
Эш стоял перед ним. Кожаный поясной ремень выбился изпод бархатной
коричневой жилетки. Одна штанина была более светлого цвета. И тут не поможет
никакая химчистка, подумал Хугюнау, надо было бы покрасить брюки в черный
цвет, может, сказать ему это, что он, собственно, хочет? Если действительно
вышвырнуть меня отсюда, то зачем тогда провоцировать меня на спор... он
хочет, значит, чтобы я остался? Что-то здесь не клеилось. В глубине души
Хугюнау испытывал какое-то дружеское чувство к этому человеку и в то же
время нюхом чуял выгоду. И он попытался обходным путем убедиться в этом,
"Господин Эш,-- произнес он,-- я пришел к вам с совершенно лояльным