"Ирина Борисова. Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)" - читать интересную книгу автора

ковру, он был мягкий, ей захотелось лечь на него. Она сначала опустилась на
колени, потом вытянулась, почувствовав все телом мягкость и теплоту ковра.
Лежать было удобно, но она вспомнила, что так давно не делала упражнение
"велосипед", которое велели делать в женской консультации. Она перевернулась
на спину и начала вращать ногами вперед, к себе, от себя. Она делала
упражнение и приговаривала в такт: "ушел, вернется, должен, ушел,
вернется..." Она делала долго и в конце - уже через силу, дурея от тяжелой
монотонности, но когда закончила, почувствовала удовлетворение от усталости
и боли в мышцах. Она встала, прошлась по комнатам, и мебель, незыблемо
стоящая вокруг, внушала уверенность и успокоение. "Иначе и быть не может,
как же иначе-то?" - спрашивала мебель, но следы собачьих лап, на которые она
наткнулась в коридоре, ответили: "А вот так, а вот так!" Она бросилась за
тряпкой, вымыла коридор, убрала со стула колготки, вытерла пыль, закрыла
пианино, надела самые красивые брюки, узкую кофточку, которая еще
застегивалась, и стала ждать.

Пожар

- Ах, как горело! Боже мой, Лялька, как горело! - по-женски всплеснув
ладонью, вскрикивает Петечка.
- Разве ты видел? Ты ж вчера работал? - аккуратно проводя по трафарету
длинную черту, спрашивает Лариса Борисовна.
- Так сказали ж! - обиженно протягивает Петечка, недовольный тем, что
сбили настроение рассказывать о случившемся в институтском садоводстве
пожаре, которого он хоть и не видел, но столько слышал, что может рассказать
о нем лучше иных, которые видели. Он еще некоторое время смотрит на
вычерчивающую линии Лялю, но та глядит уже в схему, и Петечка досадливо
машет рукой, вскакивает, быстро выходит в коридор, залпом выпивает там
стакан пресной газировки, некоторое время стоит, размышляя, идти ли за
документацией, но, увидев, как в конце коридора хлопает дверь в курилку,
щелкает пальцами и почти бегом устремляется туда.
В Петечкин день рождения начальник Валериан Владиславович жал ему руку
и, подняв палец, говорил. "Смотри, Петя, через год ты уже по годам Иисус
Христос - должен всего достичь!" "И правда!" - изумлялся Петечка. "Тридцать
три стукнет - как же это, Лялька, а?" - Эх, Дедушев, Дедушев, иди-ка лучше я
тебя поцелую! - сочным голосом пела Лариса Борисовна и остальные женщины
подхватывали: "И нас, Петечка, и нас!"
Лет двенадцать назад Петечка и Ляля пришли в лабораторию после
техникума, но с тех пор Ляля родила мальчика и еще двойню, потихоньку
добралась от сорок четвертого до пятьдесят второго размера и превратилась в
Ларису Борисовну, а Петечка, хоть и побывал в армии, окончил вечерний
институт и тоже обзавелся дочкой Машей, почему-то не приобрел ни солидности,
ни имени Петр Николаевич. Он, казалось, совсем не изменился, разве кудри
немножко поредели, но по-прежнему вприпрыжку бегал на работу, и глаза его
круглились и по-юношески блестели, когда он пересказывал страшные случаи и
шпионские фильмы. В золотые для него времена, когда в лаборатории шел этап
эскизного проекта, и надо было разрабатывать схемы - делать то, что Петечка
умел и любил, он, не видя перед собой ничего, кроме разложенного на столе
полотна и вцепившись в реденькую шевелюру, быстро чиркал карандашом и
приговаривал вслух: "здесь, значит, реле...релюха... реленция...". Лариса