"Леонид Ильич Борисов. Под флагом <Катрионы> (fb2) " - читать интересную книгу автора (Борисов Леонид Ильич)

Глава вторая Совершеннолетие сердца

— «… И научил свонх собак покусать мистера Блэндли и его слуг…»

— Как же это я мог научить, милорд? — прервал судью Джон Тодд и рассмеялся.

— Молчать! — властно произнес судья и, поправив на своей голове парик, продолжал чтение приговора: — «Кроме неоднократных потрав пастбища, принадлежащего мистеру Блэндли, Джон Тодд в грубейшей форме намекал вышеназванному лицу на то, что он, Джон Тодд, рано или поздно щелкнет его, то есть мистера Блэндли, по носу, что, очевидно, следует понимать метафорически и что, таким образом, усугубляет вину указанного выше Джона Тодда, так как под этим можно разуметь и поджог, и убийство, и буквальный щелчок по носу, каковой есть неоспоримое оскорбление, а посему…»

Луи прыснул в ладонь. Его примеру последовали соседи, а Джон Тодд покрутил головой и, не вникая в технику построения судейской фразы, сосредоточенно и терпеливо ожидал, что именно последует за «а посему».

— «… А посему, — повторил судья, многозначительно грозя указательным пальцем правой руки, — обвиняемый Джон Тодд, пастух, шестидесяти четырех лет от роду, неженатый и не имеющий лично ему принадлежащего имущества и денежного вклада в банке, приговаривается…»

Судья пожевал губами, переступил с ноги на ногу и, философически вздохнув, продолжал:

— «Пункт первый: к публичному извинению перед мистером Блэндли в течение двадцати четырех часов с момента чтения приговора…»

— Очень мне нужно его извинение! — громко заметил мистер Блэндли. — Совершенно излишний пункт!

— Ваша правда, сэр, — кинул в его сторону Джон Тодд. — Я не намерен извиняться перед вами!

— Не намерен? — прорычал мистер Блэндли. — Нет, ты извинишься, если этого требует суд!

— «Пункт второй, — повышая голос, продолжал судья, — возмещению убытков, причиненных мистеру Блзндли, для чего пастух Джон Тодд, не имеющий имущества и денежного вклада в банке, обязан работать в арестном доме и полученные там деньги в той или иной форме передать потерпевшим — как мистеру Блэндли, так и его слугам. Пребывание Джона Тодда в арестном доме продлится столько, сколько потребуется на то, чтобы возместить его долги…»

Судья посмотрел на Джона Тодда и совсем другим голосом — тоном друга и советчика — проговорил:

— Чем лучше будешь работать, тем скорее выйдешь на свободу!

— Вот это по-человечески, — внятно и душевно отозвался Джон Тодд. — После сотни казенных фраз наконец-то выскочила хоть одна, сказанная по-домашнему; и я благодарю за нее, милорд! Следовало бы выбить медаль с изображением вашего профиля, а сказанное вами пустить по ободку!

Он приблизился на шаг к судейскому столу и спросил:

— Что мне теперь делать, милорд?

— Стой и жди, — ответил судья, передавая бумагу с приговором сидящему подле него секретарю. — Из канцелярии тебе принесут предписание, с которым ты и направишься в арестный дом. Но прежде ты обязан принести извинения мистеру Блэндли.

— Этого я не сделаю, — решительным тоном заявил Джон Тодд и опустился на свое место, водрузив пастушеский посох между плотно сжатыми коленями. — Ни за что, милорд! Придумывайте дополнительное наказание, но единственное, что я могу сделать, — это щелкнуть мистера Блэндли по носу!

В зале наступила тишина. Мистер Блэндли, подобно школьнику, поднял руку, не отрывая взгляда своего от судьи.

— Мистер Блэндли придумал что-то очень смешное, — сказал Луи, обращая внимание судьи на поднятую руку. — Позвольте ему, милорд, дать согласие на один хороший щелчок по носу!

— Вы кто? — прохрипел судья и ударил кулаком по столу. — Я прикажу смотрителю зала вывести вас отсюда!

— Приказывайте! — сказал Луи. — Но я не могу молчать, когда вижу, что у нас в Шотландии так неуважительно относятся к юмору, милорд! Следует наказывать тех, кто лишен этого чувства.

— Вы кто? — взвизгнул судья, перегибаясь через стол и сверля Луи взглядом. — Еще одно слово…

— Потребуется не одно слово для того, чтобы ответить вам, милорд, — не унимался Луи. Его, что называется, понесло, — в него вселился бес и нашептывал такое, чего ни при каких условиях нельзя произносить в зале судебного заседания, в лицо самому судье. — Я эдинбургский школяр Роберт Льюис Стивенсон, — проговорил он не без гордости и достоинства. — Я хочу напомнить вам, милорд, что мой друг Джон Тодд щедро наделен чувством юмора, за что его нельзя наказывать и требовать нелепейшего извинения перед мистером Блэндли — человеком, абсолютно лишенным этого божественного чувства.

— Роберт Льюис Стивенсон! — громко возгласил судья, чувствуя, что ему необходимо спасать и себя и престиж суда, и не зная, как именно сделать это. — Вы оскорбили суд, лично мою особу и… — Он схватил звонок и забил тревогу.

— Это всё одна шайка разбойников, милорд! — плаксиво заревел мистер Блэндли, не опуская руки. — Звоните, звоните, и да услышат вас господь бог и его ангелы! Только это я и хотел сказать!

— Благодарю вас, мистер Блэндли, — сказал судья и после короткой паузы снова начал звонить.

Явился смотритель зала. По молчаливому знаку судьи он взял Луи под руку и с неуклюжей, казенной вежливостью пригласил его пройти в канцелярию.

Здесь был состряпан документ, везде и всюду именуемый протоколом. Джона Тодда тем временем куда-то увели. Луи дал подписку в том, что до вызова в суд он никуда не уедет из Эдинбурга.

Он покинул родной город и родительский дом на следующий же день. Он надел грубую черную куртку, голову прикрыл широкополой шляпой, в заплечный мешок положил два хлеба, кусок сыра, три большие репы. В руки взял суковатую палку — подарок Джона.

— Куда? — спросил сэр Томас.

— В горы, папа.

— А ученье? — Сэр Томас встал у двери.

— Я учусь, — опуская глаза, ответил Луи.

— Нехорошо, — печально произнес сэр Томас, укоризненно качая головой. — К чему ты себя готовишь? Что ты, наконец, делаешь? Мне стыдно за тебя, мой мальчик! Ну, куда ты собрался? Когда явишься домой?

— Папа, это сильнее меня, — проговорил Луи, и в эту минуту он не лгал.

Но до гор, до сердца его родной Шотландии, было далеко, а потому он сказал неправду, отвечая отцу, хотя сэр Томас и не видел в этом лжи: он прекрасно понимал, что «идти в горы» на языке сына означало более трудное и опасное путешествие, чем буквальная поездка на север. Есть Гремпиенские горы с вершиной Бен-Новис, но пешком до них дойдешь не так-то скоро. И есть мечты, воображение, а оно крылато, оно способно в течение одной секунды перенести человека из Эдинбурга в Нью-Йорк, Египет и даже на Марс. Самая отдаленная точка на карте мечтаний Луи находится в горах, где сосредоточено прошлое Шотландии, и у этого прошлого есть образ — человек. Имя ему — Роб Рой. В эти горы и уходит Луи каждый раз, как только ему что-либо не понравится в реально существующей действительности.

Отец хорошо знал сына: сегодня он уходит в горы, завтра вернется домой. Но где именно проводит эти сутки Луи, о том известно только ему одному.

На этот раз он не вернулся и на третий день. А на четвертый посыльный Эдинбургского суда вручил сэру Томасу повестку, адресованную сыну: «Явиться в канцелярию суда ровно в полдень 12 августа 1868 года».

— Недоразумение, ошибка, — решил сэр Томас и показал повестку жене.

— Сходи в суд и узнай, в чем дело, — сказала жена.

Председатель суда, прокурор и канцеляристы хорошо знакомы сэру Томасу, хотя он никогда не имел с ними дела. И вот оказывается, что Луи оскорбил судью, вступил в пререкания с ним,когда тот исполнял свои высокие обязанности, и за это суд может наказать виновного, подвергнув его или двухмесячному заключению в тюрьме, или штрафу в размере двадцати фунтов стерлингов. Страшно подумать — тюрьма…

Может быть, есть третье «или»?..

Канцелярист замялся и посоветовал обраться к председателю суда. Сэр Томас почувствовал облегчение: значит, третье «или» существует. Весь вопрос в том, сколько именно возьмет председатель суда. Гм… Не проще ли уплатить штраф или… Черт возьми, есть и четвертое «или»!

— Моему сыну шестнадцать лет, — заявил сэр Томас председателю суда. — Он не может быть привлекаем к суду. Произошло недоразумение.

Председатель ознакомился с сутью дела и возразил: недоразумения нет, — сын сэра Томаса вызывается в канцелярию суда для нотации, внушения, соответствующего выговора. И всё, больше ничего. Что касается разъяснений канцеляриста… Председатель суда улыбнулся и сказал, что один только бог помогает безвозмездно, но люди, в частности служащие в канцеляриях, получают очень маленькое жалованье…

Луи тем временем странствовал по большим дорогам Шотландии. Он заходил в харчевни, пил и ел с купцами, бродягами, контрабандистами, ворами, монахами, нищими, капитанами в отставке, искателями кладов. В одной харчевне он познакомился с человеком, который много лет назад сам зарыл в землю золото и драгоценности, спасаясь от описи имущества, два года скрывался за границей, а теперь явился на родину, чтобы вырыть свое богатство и жить без нужды и забот.

— Мне нужен помощник, — сказал новый знакомый Луи. — Ты внушаешь мне доверие. Мне нужно, чтобы ты помалкивал и ходил вокруг меня, пока я буду орудовать лопатой.

Луи был обрадован и польщен. Наконец-то вплотную подошло нечто таинственное и поэтическое, запахло концом восемнадцатого века, непроглядным мраком на краю кладбища, луной и колокольным звоном ровно в полночь. И всё это при его непосредственном участии. Выкапывать клад!.. Господи, да какой маяк в состоянии сравниться с таким приключением!.. Сердце Луи забилось, как звонок в руках судьи.

— Я, кстати, умею подражать лаю собак, — похвастал Луи. — Вы можете быть совершенно спокойны: никто не подойдет, никто не помешает вам, сэр!

— Сегодня я еще бродяга, — сказал кладоискатель. — Сэром я буду завтра. Тебе, мой друг, за работу я дам крупную жемчужину в золотой оправе. Тебе сколько лет, четырнадцать? Как, уже шестнадцать? А ты на вид совсем мальчик, и в голове у тебя ветер.

— И с каждым месяцем он становится всё сильнее, — добавил Луи. — Еще два-три года, и ветер превратится в бурю, сэр!

И, возбужденный до последней степени, прошептал:

— Жемчужину я подарю маме. Папе скажу, что я нырял за нею трижды.

В одиннадцать часов, когда всё кругом погрузилось в сон, кладоискатель и его помощник углубились в буковую рощу неподалеку от разрушенного замка времен Карла I. Шел дождь, где-то лаяли собаки. Ни луны, ни колокольного звона. Кладоискатель подошел к дереву с какой-то зарубкой, отсчитал от него три шага на восток и, перекрестившись, вонзил железную лопату в землю. Луи расхаживал вокруг и около, поеживаясь от холодных капель, падавших ему за ворот. Фонарь, поставленный кладоискателем подле того места, где были зарыты драгоценности, светил тускло и печально, но Луи чувствовал себя счастливым: еще пять, десять минут — и в руках его будет обещанная жемчужина в золотой оправе. Он настолько утвердился в этой мысли, что уже видел лицо матери, ее восхищенную улыбку, слышал ее слова: «Сын мой, откуда у тебя эта чудесная жемчужина?» — «Это тайна, мама! Я едва не утонул, ныряя за нею».

— Это тайна, мама, — вслух произнес Луи, и вслед за этим последовало восклицание кладоискателя:

— Тысяча чертей!

Луи в два прыжка достиг глубокой ямы и человека в ней, с квадратной металлической шкатулкой в руках. Она была открыта. В ней ничего не было, если не считать клочка бумаги с какими-то написанными карандашом словами. Кладоискатель тыльной стороной ладони отер пот со лба и сказал:

— Читай, что тут…

«Приношу сердечную благодарность за неоценимую помощь в моем бедственном положении! Вы видели чужие края, а я подыхал с голоду на родине. Желаю здоровья и радости. С почтением — кладоискатель Джон Ячменное Зерно. 18 мая 1884 года».

— Джон Ячменное Зерно — это очень хорошие стихи Роберта Бёрнса, — заметил Луи. — Вы их знаете?

Он уже забыл о жемчужине в золотой оправе, совсем другие мысли овладели им. Он еще раз вслух прочел записку и рассмеялся.

— Украл!.. Вырыл… Подсмотрел… — проговорил незадачливый кладоискатель и, всхлипнув, грузно опустился в яму. — Зарой меня, странник! — обратился он к Луи и посмотрел ему в глаза с мольбой и мукой. — Мне уже не жить…

— Глупости, ничего не случилось, — возразил Луи и, присев на корточки возле ямы, принялся утешать своего случайного друга: — Я бы на твоем месте, приятель, продолжал рыть поблизости, — в этой роще полно кладов! Если зарывал ты, значит, делали это и другие. Не горюй, приятель! Джон Ячменное Зерно…

— Он не дурак, — покачал головой кладоискатель. — Он живет по-царски, он построил себе дом и завел лошадей…

— Всё равно рой, ищи, — настаивал Луи. — Вот что, ты держи фонарь, а рыть буду я! Это так интересно, приятель!

— Зарой меня, умоляю! Скорее, скорее! Бери лопату и зарывай!

Луи взял лопату и кинул в яму несколько мокрых тяжелых комьев земли. Кладоискатель попросил оставить эту глупую затею; он испуганно протянул руки и с помощью Луи выкарабкался из ямы.

— Сам виноват, — сказал Луи, в одной руке держа фонарь, другой обнимая кладоискателя, чтобы тот не упал. — Зарывать надо было без помощников, а если их не было, то без фонаря. В таких случаях глаза светят, приятель! Ну, куда теперь пойдем?

Кладоискатель попросил оставить его наедине с его горем. Луи охотно согласился, но, расставаясь со всей этой трагикомической чепухой, он попросил премьера ночной сцены назвать свое имя, — на память, мало ли что…

— Давид Эбензер, — не сразу последовал ответ. — Помяни меня в своих молитвах, друг!

— Будет исполнено, — серьезным тоном сказал Луи и зашагал в ту сторону, которая казалась ему правильной. Спустя полчаса он пришел в маленький, раскинувшийся на берегу озера городок. Жители его спали. К кому стучаться, куда идти, где искать ночлега? В кармане пять шиллингов; этих денег вполне достаточно для того, чтобы заплатить за ночлег и ужин. У дежурного полисмена на вокзале Луи спросил, далеко ли до Эдинбурга и как туда добраться, — он имел в виду направление, но полисмен понял его по своему:

— Добраться можно по железной дороге, в собственном экипаже, пешком, верхом на доброй лошадке и вот в этом фургоне, — через час он повезет в Эдинбург двух молодоцов, на которых ты очень похож. Стой, тебе говорят! Подними руки!

Полисмен быстро и умело обыскал Луи, спросил о жене, детях и родителях, затем сунул руку в грудной карман своего мундира, а Луи в ту же секунду шагнул назад и побежал вправо от вокзала. Направление оказалось правильным: в ночной харчевне, куда за один шиллинг его впустили до семи утра, ему посоветовали держаться всё время берега озера, потом реки. Хозяин харчевни поклялся, что к вечеру Луи непременно доберется до Эдинбурга.

Утром дождя не было, светило солнце, и Луи, заложив руки за спину и насвистывая, неторопливо брел дорогой, которую запросто называли «Тихое Колесо»: по ней ходили омнибусы на резиновых шинах. Он делал привалы в придорожных лесах, заходил в дома и просил дать ему кружку воды. В кармане оставалось четыре шиллинга, и он решил приберечь их на тот случай, если сильно захочется есть. Он шел и думал об отце и матери, о Камми и Джоне Тодде, о приятелях своих, о будущем. Настроение его было прекрасное. До тех пор, пока существуют города, дороги и веселые чудаки в харчевнях, жить на этом свете хорошо и интересно. Будущее? Что это такое? Отец, говорит, что это карьера инженера или адвоката. Мать, соглашаясь с отцом, добавляет: «Надо, чтобы Луи был счастлив». Камми говорит, что будущее — это заботы и ревматизм во всех косточках. Джону Тодду кажется, что будущее необходимо завоевывать силой и неустанной борьбой. Большинство людей представляет себе будущее в образе кошелька, наполненного золотом. Если это так, то беспокоиться не о чем, — Луи деньги не нужны. Все это верно, но, помимо забот о благосостоянии, будущее означает также и «кем быть». Вот тут стоит подумать.

Но думать не хочется, — так хорошо шагать, раскланиваться со встречными, чувствовать, как солнце припекает затылок, как постепенно устаешь и хочется есть.

— Далеко ли до харчевни? — спросил Луи старика, сидевшего на придорожном камне.

Старик молча указал рукой куда-то влево и тотчас опустил голову и закрыл глаза.

— Что с вами? — обеспокоенно спросил Луи. — Вы нездоровы?

— Я нездоров, — ответил старик, не поднимая головы. — Мне восемьдесят шесть лет. У меня никого нет, и я никому не нужен…

— Глупости, приятель, — возразил Луи. — Вы нужны мне.

Старик поднял голову. Все лицо его было перерезано глубокими морщинами, глаза слезились, губы сводила судорога.

— Если я тебе нужен, — с трудом проговорил старик, — дай мне на хлеб, а я…

— Возьми, приятель, — сказал Луи и отдал старику свои четыре шиллинга. — Поди и поешь. До свидания, Джон Ячменное Зерно!

— А я укажу тебе клад, — закончил старик начатую фразу. — В роще Дувер, говорят, зарыто золото. Я знаю место. Хочешь, пойдем вместе?

Луи расхохотался, пренебрежительно махнул рукой и зашагал дальше. Пусть старику достанется зарытое золото. Луи оно не нужно. Всё хорошо и без него. Вот только опять больно в правой половине груди. Кажется, что на грудь надевают обручи. Трудно дышать. Кончается день. Очень хочется есть…

— Раз-два, раз-два, — командует Луи и по-солдатски размахивает руками. — Правое плечо вперед — раз, два! Ночлег, еда и веселые сны обеспечены! Всё хорошо. Дома у меня есть книги. Приду и буду читать.

Прошло еще два часа, и вот с пригорка показались железные и черепичные крыши Эдинбурга. Еще час — и Луи подошел к своему дому со стороны сада. Он прошел в кухню, опустился на скамью у окна, снял заплечный мешок, вытянул ноги, закрыл глаза. На него молча смотрят Камми, садовник Ральф, стряпуха Полли. Камми прислушивается к дыханию своего питомца. Нет, он не спит, он просто устал. Нужно ли сообщать сэру Томасу о возвращении сына? Нет, не надо этого делать, — у сэра Томаса гости, маленький совет, на котором обсуждается поведение Луи и наилучший способ воспитания единственного в семье сына. Камми на этот раз не допущена на совет, а она-то знает, что делать: поменьше слов, побольше ласки; Луи очень хороший мальчик, у него доброе сердце, большая душа, и он болен. Ему шестнадцать лет, а он как тринадцатилетний, — вот только любит бродяжить, читать, мечтать… Пусть бродит, читает, мечтает.

Луи отдышался, пришел в себя и попросил поесть:

— Побольше… Всего, что наготовлено…

Полли незамедлительно поставила на стол десять тарелок со всевозможной едой. Луи обратился к садовнику с вопросом: как чувствует себя Пират, здоров ли Боб, дома ли папа, что делает мама — плачет или сидит за книгой?

— Приходили из школы, Луи, — с незлобивой серьезностью говорит Полли, — напомнили сэру Томасу, что занятия у них каждый день. А ты опять пропустил уроки!

— Камми, принеси мне книгу с золотым обрезом, с портретом на обложке, — не слушая Полли, обращается Луи к своей няньке. — На книге написано: Роберт Бёрнс. Принеси, Камми! Я буду читать вслух, вам будет очень весело.

Камми не двигается с места. Никаких книг она не принесет сюда, книги должны стоять на полках, а если кто-нибудь захочет почитать, то человек должен прийти к книге, а не книга к человеку. Кроме того, сейчас нельзя вообще входить в комнаты: сэр Томас сразу догадается, что сын вернулся. А у них там семейный совет. О чем же в таком случае они будут рассуждать?..

О том, что Луи вернулся, сэру Томасу уже известно: Пират прибежал из сада и бегает по кабинету, помахивает хвостом, смотрит в глаза Большому Хозяину и взглядом дает понять, что на дорожке сада от ворот до двери в кухню пахнет Маленьким Хозяином — самым главным человеком в доме.