"Леонид Ильич Борисов. Под флагом <Катрионы> (fb2) " - читать интересную книгу автора (Борисов Леонид Ильич)

Глава четвертая Остроумие сэра Томаса спасает пирата

Все известные Лу предки его фамилии, шотландцы по национальности, любили свою родину деятельно и самозабвенно. Вальтер Скотт был выразителем и певцом этой любви. Вальтер Скотт, как о том непрестанно напоминал жене, сыну и друзьям сэр Томас, находился в большой дружбе с его отцом — сэром Робертом. Вальтер Скотт вместе с дедушкой Лу охотился в горах Шотландии, был частым и весьма любознательным гостем на маяках, а вот на этом диване сидел, отдыхал и даже спал. Имеется точная запись всех тех дней, в которые высокий гость навещал семью сэра Роберта. Что касается дивана, то старая Камми расскажет, хитро поводя глазами и качая головой, какова инструкция, полученная ею относительно этой дряхлой скрипучей вещи, на которую далеко не каждому позволят сесть. Существуют метелка для смахивания пыли с этого дивана, тряпка — для того, чтобы чистить его старую кожу, и даже гвоздики, которыми следует прибивать заплаты на боках и спинке. Можно зацепить ногой или рукой за любой стул, стол, кресло; никто ничего не скажет, если вы начнете двигать стулом или креслом так, как это вам нравится. Вы даже могли пустить по адресу кресла или стула что-нибудь нелестное в смысле их возраста, но диван, на котором сидел и спал Вальтер Скотт, оберегался, как… как… сам сэр Вальтер не сумел бы найти сравнения.

Однажды на этот священный диван забрался Пират — любимый пес Лу. Старая Камми от ужаса села на пол.

— Здесь никому нельзя, Пират, — сказал Лу. — Уходи в сад, там тебе будет хорошо!

Пират даже головы не поднял. Взглянув на своего друга, он ударил хвостом по кожаной спинке дивана, удобнее устроился и закрыл глаза.

— Возьми его, Лу, за уши и тяни на пол, — простонала Камлш. — Великий боже, я слышу шаги сэра Томаса!..

Лу сел на ковер подле своей няньки. Открылась дверь, и в комнату вошел сэр Томас. Пират поднял голову и приветственно забил хвостом. Камми и Лу закрыли глаза.

— Вон отсюда! — загремел сэр Томас и энергически вытянутой рукой указал собаке на дверь. — Немедленно вон!

Пират недоуменно смотрел на хозяина и продолжал бить в барабан. Глаза у сэра Томаса стали большими и круглыми, высокий лоб избороздили глубокие морщины, рот был перекошен гневом и возмущением. Лу посмотрел на отца и подумал: «Какой папа смешной!» Камми, взглянув на своего господина, прошептала: «Сохрани его, великий боже!»

— Сию минуту вон отсюда! — еще раз крикнул сэр Томас и ударил кулаком по краю стола. Пират чуть приподнялся, вытянул шею и оскалил зубы. Этакого еще никогда не бывало. Сэр Томас замахнулся на Пирата, и пес в ту же секунду зарычал, а затем как ни в чем не бывало преспокойно положил голову на вытянутые лапы и, тяжело, осудительно вздохнув, пренебрежительно закрыл глаза.

Сэр Томас попятился к двери, поскрипывая сапогами. Пират открыл глаза и, скосив взгляд, только не произнес: «Давно бы так…»

А Лу вслух сказал:

— Мой папа очень остроумный человек!

Камми, поднявшись с пола, дрожащим голосом добавила:

— Оказывается, есть бог и у собак!

С этого часа псу разрешено было, когда только ему вздумается, лежать на историческом диване. Сэр Томас торжественно заявил жене, сыну, Камми, брату своему Аллану, его жене и сыну их Бобу, что Пират превосходно понимает человека — и живого и усопшего, — и, пожалуй, усопшего он понимает и чувствует его величие больше, чем живого, По мысли сэра Томаса, Пират отныне являлся стражем дивана, на котором… и т. д.

— Умный пес знает, что онживет в семье потомков Роб Роя, — добавил сэр Томас.

— Но этот умный пес хотел укусить тебя, — несмело возразил сэр Аллан. — Камми говорит, что пес оскалил зубы, когда ты…

— Это надо понимать иначе, — смущенно возразил сэр Томас. — И я понял. Мне нравится так понимать. — Он улыбнулся брату и строго поглядел на всехдругих.

Наблюдательный Лу по-своему истолковал происшествие: папа сомневается. Лу придавал огромное значение жестам; он знал, что именно жестикуляция выдает человека. Самый первый лгун на свете мог говорить какую угодно чушь и неправду, но жесты лгать не умеют. Папа иногда сомневается, что Стивенсоны являются потомками клана Мак-Грегора, из которых вышел великий Роб Рой. Папа добыл много архивных документов, подтверждающих его претензию на звание потомка столь знаменитого человека. Папа строит маяки, придумывает всевозможные виды и фермы маячных фонарей, но это всего лишь работа, дело, профессия, всё то, что дает деньги и позволяет безбедно жить, Лу отлично знает, что папа его меньше всего инженер. Он романтик, мечтатель, поэт, горячо любящий свою родную Шотландию и неопровержимо убежденный в том, что предком его был Роб Рой.

Романтик, чудак, поэт не сомневался в этом. Пожалуйста, взгляните на документы! А тут еще и эпизод с Пиратом, забравшимся на диван. Но… инженер, строитель маяков, талантливый оптик, реалист и математик не только сомневался, но даже пожимал плечами, как это умеют делать только иностранцы.

Потомок Роб Роя… Лу это нравилось. И он не пожимал плечами. А когда его двоюродный брат однажды продемонстрировал этот жест, Лу топнул ногой и сказал:

— Ты дурак, Боб! У каждого человека есть предки, каждый человек чей-то потомок. Наш дедушка был другом Вальтера Скотта. А почему? Потому, что Вальтер Скотт написал роман о его предке. Вальтеру Скотту лестно было дружить с нашим дедушкой.

— Тебе нравится так думать? — спросил Боб — курносый мальчишка, драчун и лентяй.

— Ты и я — мы потомки клана Мак-Грегора, — просто, сухо, с достоинством ответил Лу.

— Ой, хорошо! — воскликнул Боб, подпрыгивая. — Вот это ловко!

— Дурак, — сквозь зубы процедил Лу. — Ты самый недостойный из потомков Роб Роя!

— Я потомок Адама и Евы, — ухмыляясь сказал Боб. — Адам и Ева самые знаменитые люди на свете. Про них даже в школе заставляют учить. А Роб Рой был разбойник!

Лу рассвирепел и жестоко побил своего двоюродного брата. Боб пожаловался дяде Томасу. Удивительно, странно, загадочно: сэр Томас не наказал сына. Он позвал его к себе, в свой кабинет, сел в кресло подле стола, на котором под стеклянным колпаком стояла модель бригантины с желтыми парусами из шелка, а сыну указал на деревянную скамью под портретом какого-то адмирала.

— За что ты поколотил Боба? — спросил сэр Томас.

— За то, что он назвал Роб Роя разбойником. И еще за то, что Боб дурак.

Сэр Томас улыбнулся, и Лу пожалел, что Бобу досталось очень мало — только по спине и бокам. Следовало отхлестать его по физиономии.

— Будем считать, что ты побил Боба за оскорбление нашего предка, — сказал сэр Томас. — Бить его по другим причинам не следует, — этак можно избить девять десятых Эдинбурга.

Лу, ушам своим не веря, смотрел на отца. Он так и сказал: «нашего предка». Лу вскочил со скамьи и кинулся отцу на шею.

Аудиенция была окончена.

Так сэр Томас, хотел он этого или не хотел, привил сыну любовь к прошлому Шотландии, поселил в его воображении некую тайну, которая так и осталась неразгаданной в продолжение всех сорока четырех лет его многотрудной, стремительной жизни.

— А ты, Камми, сколько раз видела Вальтера Скотта? — спросил Лу свою старую няньку. В гостиной пылал камин; Лу сидел на низенькой скамеечке, Камми — прямо на полу, вытянув ноги и глядя на огонь подслеповатыми слезящимися глазами. Между Лу и Камми лежал на боку Пират.

Прошел месяц с того дня, как Лу вернулся из поездки. Ухудшения в состоянии его здоровья не произошло, но не было и чего-либо отрадного. Лу по-прежнему был вялым, задумчивым, не по летам рассудительным, необычайно вспыльчивым и всегда неизвестно чем обеспокоенным. Боб бил стекла в домах, стреляя из рогатки. Лу водил дружбу с нищими, контрабандистами, капитанами кораблей. Пастух Джон Тодд учил Лу делать свистульки из камыша, лепить из глины лошадок и толстопузых королей, рассказывал интереснейшие истории из прошлого Шотландии…

— А ты разговаривала с Вальтером Скоттом? — задал Лу новый вопрос Камми после того, как она ответила, что Вальтера Скотта видела много раз; однажды он ее спросил: «Тебе не холодно, Камми?» — и она ответила: «Нет, сэр!» А он не поверил, он обнял Камми и сказал: «Не может быть, тебе холодно, милая Камми!» Было это лет пятьдесят назад.

— И ты помнишь? — удивился Лу.

— Старые люди хорошо помнят то, что случилось давно, и забывают вчерашний день, — чему-то улыбаясь, ответила старая нянька и погладила Пирата.

— Так… — протянул Лу. — Сколько же лет было тогда Вальтеру Скотту?

— Ему в то время было лет сорок. — Камми вздохнула и на несколько секунд закрыла глаза.

— А ты не слыхала, — вопросительно прерзал ее Лу, — не говорил Вальтер Скотт о Мак-Грегоре? О клане Мак-Грегора, понимаешь? Ты, Камми, что-нибудь знаешь о Роб Рое? Ничего не знаешь? И ничего не слыхала о Мак-Грегоре?

Камми продолжала гладить Пирата. Она думала о чем-то своем.

— Однажды Вальтер Скотт сказал мне, что я очень хороша, красива, как цветок!.. И это правда, Лу. Была молода, — мне в то время исполнилось двадцать три года. К твоему дедушке приезжал художник из Глазго. Он рисовал меня красками — желтой, синей, зеленой. Ах, Лу, Лу!

Камми взяла кочергу, сунула ее в огонь, разворошила золотистый клубок. Длинный палец пламени коснулся полена в углу, и оно, потрещав немного, жалобно пискнуло и покрылось лопающимися пузырьками влаги.

— Вот здесь, Камми, совсем темно, — сказал Лу, указывая на поленья, не охваченные пламенем. — Капитан ничего не видит, надо ему посветить, Камми. Смотри, какая борода у этого монаха! Роб Рой не любил монахов, Камми! Пират, возьми монаха!

Пират вскочил, оскалил зубы, вопросительно посмотрел на Лу и снова улегся.

— Пошевеливай, пошевеливай, Камми! — горячим шепотом проговорил Лу, ближе придвигаясь к камину. — Монах рассыпал золото! Вон сколько денег у него! А еще говорят, что Роб Рой разбойник! У Роб Роя никогда не было червонцев, — правда, Камми?

Камми, покачала головой и сказала, что тот, у кого много денег, никогда не сделает ничего хорошего; деньги — это болезнь, вроде рака, которым страдает сейчас главный судья Эдинбурга; больно в одном месте, а причина боли — в другом. Доктор лечит вот здесь, а рак протянул клещи туда и сюда. Но быть бедным тоже плохо. Надо, чтобы у каждого лежал на завтра на столе большой кусок хлеба, а в котелке кипела похлебка из мяса. Художник, который рисовал портрет Камми, довольствовался хлебом и похлебкой. Камми на полотне вышла как живая. Портрет купил Вальтер Скотт. Художник израсходовал эти деньги на вино.

— А когда у него не стало денег на вино, — эпическим тоном продолжала Камми, — кусок хлеба и похлебку он мог получить в доме своих друзей, а друзей у него было две тысячи человек. Этот художник делал картинки для книг, которые сочинял Вальтер Скотт. Я видела у него портрет Роб Роя, он…

— Что ж ты раньше не говорила! — воскликнул Лу. В голосе его зазвучало что-то страдальческое; он произнес эту фразу с болью и тоской. — Где же теперь этот портрет, у кого?

— Ты не даешь мне договорить, — с материнским упреком проговорила Камми. — Этот портрет Вальтер Скотт подарил твоему дедушке, а дедушка…

— Кому?

Лу вскочил. Поднял голову Пират, настороженно поводя глазами и наставив уши. Камми простонала от досады:

— Экий ребенок, господи!.. Дедушка подарил его сэру Томасу, твоему отцу. Сэр Томас отдал его родным Вальтера Скотта.

— А ты не заметила, Камми, Роб Рой похож на меня? Или на папу? На дедушку?..

Пожав плечами, Камми искоса оглядела Лу.

— Знаю, что тебе надо, — сказала она. — Только меня об этом лучше не спрашивай. Ты мне расскажи, что случилось на маяке, — как это допустили, чтобы люди умерли от голода…

— Роб Рой умер в тысяча семьсот тридцать третьем году… — не слушая Камми, бормочет Лу. — Сто тридцать лет назад. Мой дедушка родился… нало узнать, когда родился дедушка. И был ли у него брат…

— Была сестра, — говорит Камми.

— Сестра — это не то, сестра — это не по мужскойлинии, — машет рукой Лу и смотрит на огонь в камине, и видит что-то такое, чего не увидит никто и никогда: горные реки своей родины, хижины бедняков, бородатых людей с пистолетами за поясом. Лу прислушивается: он слышит речь этих людей, их смех, прибаутки и песни. В соседней комнате — кабинете сэра Томаса — возле большого квадратного окна, выходящего в сад, в глубоком кресле сидит отец Лу. На маленькой скамеечке у его ног, положив руки на его колени, сидит мать Лу. Она просит мужа внимательнее отнестись к сыну, серьезнее заняться его воспитанием, отвлечь его от пагубы романтизма, от всех этих старинных баллад, сказаний, легенд. Лу уже тринадцать лет, а он не ходит в школу…

— Я занимаюсь с ним дома, — говорит сэр Томас и нервно поглаживает своей ладонью руку жены. — Я не доверяю педагогам, их сухому преподаванию, равнодушию к ребенку. Как можно любить детей, когда в классе у тебя двадцать парт и за каждой двое?..

— Л у всерьез убежден в том, что он потомок клана Мак-Грегора, — жалуется жена, тяжело вздыхая и с мольбой глядя в глаза мужу. — Мальчик превращается в мечтателя. Что будет с ним!..

— С ним будет то, что положено судьбой, — спокойно отвечает муж. — В детстве мне пророчили виселицу, моя дорогая. Что касается клана Мак-Грегора, то… почему бы и нет! — Сэр Томас нагибается и целует жену в лоб. — Вот если бы я утверждал, что мы потомки Шекспира!.. То есть, не мы, а я и мой сын. Мне нравится думать так, как я думаю.

— Но твой брат смеется над этим, — нестрого вспылила жена. — Он всегда на земле, а ты где-то под облаками и туда же увлекаешь и Лу. У него слабое сердце, больные легкие. Я боюсь — он станет богемой, будет сочинять романы!

— Он будет строить маяки или сделается адвокатом, — отозвался муж. — Приватно можно заниматься и литературой. Роб Рой сочинял песни, сам писал для них мелодии — выдумывал мотивы, понимаешь? Надо бояться за нас самих, не за сына. Пока мы живы…

— Мы не бессмертны, Томас!

— Упаси нас боже от бессмертия и дай нам долгую жизнь! — не совсем серьезно, но и не шутя произносит сэр Томас.

— Ты фантазер, мечтатель! Я существо реальное, земное, но я не авторитет для нашего Лу. На первом месте ты, потом Камми. Я значу меньше, чем Пират! А я ведь мать, Томас! Ты слышишь — Лу кашляет…

— Вот это меня тревожит, — озабоченно говорит сэр Томас, прислушиваясь. Часы бьют десять раз. Лу кашляет. Его мать молитвенно складывает ладони и, устремив взор к потолку, шепчет:

— Боже, спаси и сохрани моего сына! Пошли ему счастливую, долгую жизнь!..

Лу натужно кашляет. Так продолжается семь дней, а на восьмой заболевает его мать. Домашний врач советует сэру Томасу немедленно отправить жену и сына во Францию или Италию, — воздух Шотландии губителен для их здоровья. Небольшое путешествие спасет больных.

— Откажите себе во всем, но послушайтесь меня, — добавил врач и — для того чтобы придать большую ценность своему совету — ушел не прощаясь.

Сэр Томас подсчитал свои сбережения. Денег хватило бы и на путешествие по всей Европе в течение года. Но неизвестно, спасет ли оно жену и сына раз и навсегда. Вернее всего — не спасет. Но что-то надо делать. Врач опытен, умен, талантлив. Деньги, лежащие без употребления, подобны сторожевой собаке, которую держат в подвале под замком. Но кто же поедет с больными? Только начни думать — и сию же минуту услужливо суются десятки каверзных, досадных «но». Сэр Томас поймал себя на одной мысли: все эти «но», в сущности, есть довод эгоизма, не больше и не меньше. Стоит только подумать о благе своих близких, и «но» не решаются подходить и на пистолетный выстрел. Почему до сих пор не существует философии синтаксиса и стиля?

— А вот я примусь за нее! — себе самому грозя, сказал сэр Томас. — Но мои жена и сын поедут в Неаполь, Рим, Флоренцию, Париж и Ниццу! Но денег хватит вполне. Но в следующий раз с ними поеду и я! Но я ведь тоже не из камня! Но и мне необходима Европа! Я тоже хочу отдохнуть и рассеяться! Но…

Первая глава практической философии синтаксиса и стиля потребовала опытного редактора. Он произнес всего лишь одну фразу:

— Они пусть уезжают, не маленькие, у них будут с собою деньги, лучшие из слуг, а я тут не оставлю вас, сэр!

— Но, Камми, было бы лучше, если бы ты поехала с ними. Как угодно, но…

— Никаких «но», сэр, — ухмыляясь возразила Камми. — Они едут, мы остаемся. Мы здоровы, они больны. Вы им дадите денег, с деньгами люди живут без «но».

Спустя неделю сэр Томас провожал жену и сына.

Через три месяца он встречал их на той же пристани в заливе Форс оф Форс. Жена пополнела, порозовела. Лу вытянулся, волосы его лежали на белом воротничке черной бархатной куртки.

— Мое дитя! — воскликнул сэр Томас, горячо целуя сына. — Как я тосковал по тебе, мой мальчик! Мой маленький Лу!

— Лу, папа, кончился, — деловито проговорил Лу. — Перед тобою человек, повидавший Европу.

— Понравилось, Лу?

— Спасибо, папа, очень хорошо, но в Шотландии лучше. Завтра же отправляюсь на север, в горы, на родину Роб Роя!..