"Башня" - читать интересную книгу автора (Новиков Александр)Часть третья ДемонтажПолковник ехал на консультацию со специалистом. Спец был математиком. Уже после того, как произошло обрушение небоскреба «Федерация» в Москве, выяснилось, что никому не известный кандидат наук Заборовский предупреждал, что в конструкции небоскреба есть слабые места и он может рухнуть. Впрочем, эту тему быстро замяли, про Заборовского забыли. А Полковник нашел Заборовского. Договорился об «интервью». Математик согласился без энтузиазма. Встречу со спецом провели на Гражданке, в пятиэтажке, почти целиком заселенной выходцами из Средней Азии. С утра за адресом наблюдали. За полчаса до назначенного времени позвонил человек: математик прибыл. Все чисто, вас ждут. Только после этого подъехали Полковник и Зоран. Первым в дом вошел Зоран, Полковник поднялся в квартиру после того, как телохранитель появился в окне кухни. Дверь открыл хозяин квартиры, представился: – Виктор,– показал на дверь: вам сюда. Полковник вошел в комнату. Она была маленькой, тесной, заставленной какими-то коробками. Шторы были задернуты, горела керосиновая лампа. За столом сидел мужчина – худой, бородатый, лет шестидесяти на вид. Полковник знал, что он значительно моложе. На столе стояла пепельница, дымилась папироса. – Здравствуйте, Семен Ильич,– сказал Полковник. Мужчина поднялся.– Полковник подошел ближе и протянул руку.– Очень рад знакомству. Меня зовут Василий Васильевич. Я журналист. Заборовский посмотрел на Полковника и ответил: – В таком случае я балерина. Полковник покачал головой: – Какой вы колючий человек. А ведь я давно искал встречи с вами. – Зачем? – Очень нужна ваша помощь. – Что за помощь? – Может быть, мы присядем? Сели. Полковник сказал: – Очень нужна консультация специалиста, Семен Ильич. Семен Ильич взял свою беломорину, затянулся: – Какого рода? – Мне рекомендовали вас как крупного специалиста по небоскребам. – Ерунда. У нас в принципе нет ни крупных, ни средних – никаких нет у нас специалистов по небоскребам. – Почему? – Потому, что до недавнего времени и небоскребов-то не было. – Как же? А сталинские высотки? – Вот именно – высотки. Но не небоскребы. – А что – есть разница? Семен Ильич затушил папиросу, спросил: – Вам чего нужно? – Для начала понять разницу между небоскребом и высоткой. – Я называю высотками здания высотой не более ста двадцати метров. А небоскребы – это то, что выше. – Почему именно сто двадцать? – Потому что сто двадцать метров – нижняя граница облачности. Понятно? – Да. – Так что вам нужно от меня? – Семен Ильич, вы, насколько мне известно, всегда были противником строительства небоскреба «Пром-газ»,– сказал Полковник. Фраза была произнесена с вопросительной интонацией и требовала ответа. Семен Ильич вытащил из пачки «Беломора» новую папиросу, прикурил. Полковник заметил, что пальцы у него дрожат. Подумал: пьет? – Почему «был»?—спросил Семен Ильич.– Я и сейчас остаюсь противником этой пакости. Считаю, что это не что иное, как архитектурный эксгибиционизм. Петр прорубил окно в Европу, а «Промгаз» выставил в это окно член. – Образно. Скажите, а как бы вы отнеслись к перспективе демонтажа Башни? Семен Ильич посмотрел на Полковника черными. пронзительно-черными глазами и сказал твердо: – Раньше надо было думать. И действовать. А теперь. теперь уже. В общем, это на века. – На века,– повторил Полковник,– на века. А все-таки? – Что «все-таки»? – Демонтаж разный бывает. Заборовский хмыкнул и не ответил. Плыл сизый папиросный дым, за стенкой работал телевизор. Полковник задал вопрос по-другому: – Как вы считаете, Семен Ильич, возможно – в принципе – разрушение Башни? – Разрушение этой кукурузины? – произнес Забо-ровский, и взгляд его сделался отсутствующим. Полковник понял, что Семена Ильича нет сейчас в комнате. Подумал: а не совершил ли я ошибку, обратившись к нему? Ну-ка, что я о нем знаю? Заборовский Семен Ильич. Сорок восемь лет. Родился в Ленинграде. Математик. Кандидат наук. Имеет труды по сопромату. Известен как один из противников строительства Башни. Жена и сын погибли три года назад … кстати, надо бы разобраться, при каких обстоятельствах это случилось. Заборовский докурил папиросу и тут же достал из пачки новую. – Вы очень много курите,– сказал Полковник. – Что? – Я говорю: вы много курите. – Какое это имеет значение? – пожал плечами За-боровский. Он щелкнул зажигалкой и долго смотрел на огонек пламени. Потом закурил, затянулся, выпустил облачко дыма и снова щелкнул зажигалкой. Глядя на огонек пламени, произнес: – Значит, вас интересует разрушение кукурузины? Полковник тоже посмотрел на пламя зажигалки – голубое, идеально ровное. Сказал: – Да. Это возможно… в принципе? Заборовский отпустил рычажок клапана, пламя зажигалки погасло. Он откинулся к стене, сказал: – То есть вами движет чисто академический интерес? – Допустим. – Допустим. допустим, допустим. Ну что ж, попробую ответить. – По возможности доступно. – А вы, кстати, кто по образованию? – Я получил гуманитарное образование. – Понятно. Я почему-то так и думал. Небоскреб – это же. Это же сложнейшее, черт побери, сооружение. Итак, слушайте «лекцию». Вообще, нужно иметь в виду, что у нас, собственно, никаких небоскребов не было. При Отце Народов – да, стали строить в Белокаменной высотки. Строили из кирпича на стальном или железобетонном каркасе. Небоскребами я бы их не называл. Потому что даже при приличной высоте – например дом на Котельнической набережной имеет высоту сто семьдесят шесть метров – почти треть этих метров приходится на шпиль. Это образец того, что я называю идеологической архитектурой. Впрочем, в архитектуре это часто бывает. Вообще, должен заметить, что с экономической точки зрения в небоскребах не много смысла. Их строительство очень дорого, а эксплуатация еще дороже. Поясню простым примером: поднять литр воды на десятый этаж здания стоит, условно говоря, рубль. А чтобы поднять тот же литр на пятидесятый этаж, сколько надо потратить? – Понятия не имею,– признался Полковник. – Правильный ответ… С точки зрения формальной кажется, что если стоимость подъема на десятый этаж – рубль, то на пятидесятый в пять раз больше – пятерка. Но на самом деле заплатить придется все двадцать пять. И так по многим позициям. Посему строительство небоскреба – голый понт. И даже дороговизна земли в центре большого города далеко не всегда оправдывает строительство трехсот-четырехсотметро-вой горы… А ведь начиналось все скромно. История небоскребов началась с того момента, как американец Элиша Отис изобрел механизм, предотвращающий свободное падение лифта в случае аварии. Он демонстрировал свое изобретение на выставке в Нью-Йорке таким образом – вставал на открытую платформу в шахте лифта и топором рубил канат. Архитекторы только и ждали, когда появится надежный лифт. Потому что без лифта многоэтажное здание никому не нужно. Итак, в шестидесятых годах девятнадцатого века в Чикаго построили первый небоскреб. Он был аж в девять этажей. Вы улыбаетесь, а ведь с этого все и началось. Автором здания был Уильям де Барон Дженни. Он, кстати, воспитал будущих мэтров высотной архитектуры – Салливана и Ллойда. Уже в тысяча восемьсот семьдесят третьем Салливан в том же Чикаго забабахал шестнадцатиэтажное здание. И – пошло-поехало. В начале двадцатого века строили уже в двадцать, тридцать, сорок. «Вулворт» – пятьдесят два этажа в псевдоготическом стиле! А в 1934 году построили знаменитый Эмпайр-стейт-билдинг. Сто два этажа. Вместе с антенной – четыреста пятьдесят метров! Практически как ваша кукурузина. Верно? – Верно. – Вот! Теперь дам общее – самое общее! – представление о том, что есть небоскреб. Вы хоть представляете себе, насколько это сложная хреновина? – Э-э. – Вот именно: э-э. При проектировании даже относительно невысокого здания – допустим, метров сто – ГАП сталкивается. – Простите. Гап – это кто? – ГАП? ГАП – это главный архитектор проекта. так вот, архитектор сталкивается с массой проблем, каждая из которых сама по себе весьма серьезна. При этом следует иметь в виду, что нередко решение одной проблемы вступает в противоречие с решением другой. Зданию нужно задать пространственную устойчивость при необходимости соблюсти приемлемую массу. Нужно создать жесткость и способность сопротивляться внешнему воздействию стихии. При этом нужно иметь в виду, что высотное здание – это не только архитектура в чистом виде. Это еще и сложнейшая инженерия. То есть,– Заборовский начал загибать пальцы,– водоснабжение, канализация, вентиляция, отопление, мусоропроводы, электрика, схемы управления, лифтовое хозяйство, противопожарное обеспечение, возможность экстренной эвакуации людей. Во – пальцев не хватило, а я еще не все перечислил. Вы можете сказать: эка невидаль – канализация. Вот, понимаешь, сложная инженерия. Отвечу: да, сложная! Это в пятиэтажке ничего хитрого в канализации нет. Но если требуется удалять отходы человеческой жизнедеятельности с высоты, допустим, метров двести, то это уже совсем другое дело… А вентиляция? Вам известно, что в высотных зданиях образуются восходящие потоки? – Нет. – Так я вам говорю: в вертикальных шахтах высотных сооружений образуются восходящие потоки. То есть возникает потребность шлюзования… А сейсмическая опасность? А климатическая? Большинство небоскребов построены гораздо южнее – Нью-Йорк, Чикаго, Монреаль лежат на широте чуть выше сорока градусов. Это же широта Черного моря! Мы туда ездили на юга! Да что Нью-Йорк? Даже Лондон находится на широте Киева. Это на тысячу километров южнее Санкт-Петербурга. Вы только подумайте – на широте Петербурга суточный перепад температуры запросто может составлять десять—пятнадцать градусов. И больше. А годовой? Семьдесят! При этом период с минусовым и пограничным температурным режимом составляет полгода. Сейчас, конечно, климат меняется, но до субтропиков нам еще далеко. Заборовский замолчал, вытряхнул из пачки очередную папиросу. Потом посмотрел на Полковника: – К чему я это говорю? К тому, что Кукурузину, как и любой другой небоскреб, строили, исходя из экстремальных условий эксплуатации, с большими запасами прочности. Полковник сказал: – Тем не менее башни-близнецы в Нью-Йорке были разрушены. – Э-э, дорогой мой. Близнецы были разрушены в результате воздействия отнюдь не природного характера. – Это значит, что при проектировании небоскребов вероятность такого рода воздействия не учитывается? – Почему же? При расчете конструкции близнецов Лесли Робертсон – это главный конструктор – учитывал возможность попадания самолета. Разумеется, никто не рассчитывал на умышленный таран. Предполагалась только роковая случайность. Ну, например, при заходе на посадку пилот заблудился в тумане. – Вот как? Почему же они обрушились? – Потому, что когда близнецы проектировались, а это было в шестидесятых годах прошлого века, самым крупным самолетом был «Боинг-707». Он весил сто двадцать тонн, скорость захода на посадку составляла около трехсот километров в час. Тогда никто не мог предположить, что будет «Боинг-767» весом более ста семидесяти пяти, который летит со скоростью восемьсот пятьдесят километров. – Вы хорошо осведомлены. – Когда произошла нью-йоркская трагедия, я, как и многие, пытался понять, что произошло. – Поняли? – живо спросил Полковник. – Кое-что понял. То, что произошло в Нью-Йорке, принято называть «прогрессирующее обрушение». То есть сначала возникает локальное повреждение, потом под весом верхних этажей начинают разрушаться поврежденные конструкции, а потом рассыпается все здание. Я провел серьезный анализ, построил математическую модель. И многое понял.– Заборовский замолчал, блеснул глазами из-под брежневских бровей. А потом произнес: – Кукурузину можно разрушить. Для этого даже «Боинг» не нужен. Достаточно будет относительно небольшого самолета с тонной тротила на борту. Гром не грянул, небеса не разверзлись. По комнате плыл сизый папиросный дым. Из-за дыма на Полковника смотрели пронзительные глаза. Глаза человека, который вынес приговор Башне. Полковник осторожно спросил: – Вы уверены? – Могу доказать как дважды два. Впрочем, дилетанту… – Ну хотя бы на пальцах, Семен Ильич. – На пальцах? – с сомнением повторил Заборов-ский.– Ну… ну, попробую… Я уже говорил, что среди главных врагов, которые воздействуют на любое высотное здание, считается ветер. Ветер со скоростью десять– пятнадцать метров в секунду – не такая уж и редкость для наших краев. Порывами – двадцать. И больше. И как считают специалисты, продолжающееся изменение климата принесет дальнейшее усиление ветров. При этом ветер давит на каждый квадратный сантиметр здания. Это же парус площадью тысячи. Да что тысячи – десятки тысяч! – квадратных метров! Это чудовищное давление. Оно стремится согнуть, раскачать, вырвать здание с корнем. Подобно тому, как ветер гнет, ломает, выкорчевывает деревья. Посему необходимо либо тупо наращивать запасы прочности, либо искать инженерные решения. При проектировании кукурузины выбрали второй путь – внутри здания повесили компенсирующий демпфер. Вы знаете, что это такое? – Значение слова «демпфер» мне, разумеется, знакомо, но. – Понятно,– устало произнес Семен Ильич.– Гуманитарий. Объясняю на пальцах. С точки зрения физики демпфирование колебаний есть подавление колебаний или же изменение их амплитуды. Впрочем, лучше проиллюстрировать графически. У вас бумага есть? Полковник повернулся к двери, негромко позвал: Виктор. Через три секунды дверь отворилась, на пороге возник хозяин. – Нам бы лист бумаги и карандаш. Хозяин кивнул и исчез. Еще через несколько секунд он принес общую тетрадь в клеточку и китайский карандаш. Заборовский стал быстро набрасывать схему. – Эту схему,– говорил он,– успешно реализовали на небоскребе Хайбэй-101. Это на Тайване. Высота – полкилометра. Там в принципе нельзя строить такие здания. Почему? Во-первых, потому, что зона тектонических разломов. Раз в десять лет там обязательно трясет не по-детски. И во-вторых, потому, что Хайбэй-101 построили как раз на пути, по которому ходят тайфуны, зарождающиеся в Южно-Китайском море. Бодрящее сочетание? – Полковник кивнул.– Так вот, чтобы не дать разрушиться зданию, проектировщики фирмы «Торнтон-Томазетти инжиниринг» и «Эвергрин консалтинг инжиниринг» предложили немало новаторских решений. Среди них – массивный шар, подвешенный вроде маятника внутри здания. Вот – смотрите. Этот шар диаметром пять с половиной метров и массой около шестисот тонн висит на уровне восемьдесят восьмого этажа и принимает на себя раскачивания башни. То есть качаться – с амплитудой около десяти сантиметров – будет демпфер, а не башня. Спасая таким образом всю конструкцию. Это понятно? – Признаться, не очень. Каким образом небольшие колебания пятиметрового шара могут воздействовать на огромнейшее сооружение? – Да,– сказал Заборовский,– тут уж ничего не поделаешь– гуманитарий… Объяснять долго, придется вам поверить мне на слово.– Заборовский оттолкнул тетрадь, вытащил очередную беломорину.– Разумеется, вся эта схема должна быть просчитана и очень хорошо настроена. В случае катастрофических землетрясений-ураганов, каковые, считается, бывают раз в сто лет, амплитуда качания шарика может составить до полутора метров. Но здание при этом выстоит. – Понятно. Но какое отношение все это имеет к нашей Башне? – Самое непосредственное. В недрах нашей, как вы выразились, Башни висит аналогичный шарик. Он, конечно, поменьше тайваньского. Массой всего триста шестьдесят тонн и диаметром четыре метра. Но функцию несет ту же. Он подвешен на специальных стальных стропах, снабжен гидравлическими амортизаторами по горизонтальному диаметру. Считается, что этот шарик – панацея от всех бед. – А он не панацея? – Нет. При определенных условиях он – напротив – может стать причиной разрушения конструкции. – Что же это за условия? – Нужно вызвать резонанс. Если рядом с шаром взорвать относительно небольшой заряд тротила, то все то, что выше шарика,– обрушится. За окном сверкнуло, ударил гром. – Вы уверены? – спросил Полковник. – Абсолютно. Могу подтвердить расчетами. А если еще дополнительно настроить демпфер, то кукурузина рассыпется как карточный домик. – Настроить демпфер? А как это сделать? – Элементарно. Я же его и обслуживаю. Полковник подумал: кажется, это судьба. Вслух спросил: – А «все то, что выше шарика»,– это, собственно, что? – Шар подвешен в камере, расположенной на втором техническом уровне. Это на высоте примерно сто десять метров. – А то, что ниже шарика,– уцелеет? – А черт его знает. Скоре всего, уцелеет. Но при любом раскладе оставшийся фрагмент будет завален. Он будет просто похоронен под гигантской горой обломков. За зашторенным окном непрерывно сверкало и грохотало. Глаза Семена Ильича Заборовского светились. После разговора с Заборовским Полковник совершил экскурсию на Башню. Лифт «Голубой диамант» поднял его на высоту триста метров. Облокотившись на хромированную трубу ограждения смотровой галереи, Полковник смотрел сверху на Великий Город. Этот Город был задуман безумным императором, воплощен в камень гениальными архитекторами и крепостными. Уже три столетия стоит он на берегах северной реки. И морочит странным светом белой ночи и скоропостижными сумерками в ноябре. И провоцирует гениальность и безумие. Полковник смотрел на Город. Он ощущал свою неразрывную связь с этим Городом. Его дед тушил зажигательные бомбы на ленинградских чердаках, а потом лег в общую могилу на Пискаревском. Его отец строил ленинградский метрополитен. А потом в Великий город пришли нувориши и сказали: построим здесь Башню. И Башню – кукурузину, зажигалку, член, сверло – построили, не считаясь с мнением горожан. Более того – несогласных убивали прямо у подножия строящейся Башни. Ее воткнули в локтевой сгиб реки, как втыкают шприц с ядом,– учитывая, что на Башне разместили телевизионные антенны, сравнение вполне адекватное. В глазах большинства петербуржцев Башня стала символом всего самого мерзкого, что есть в стране. В конце апреля две тысячи тринадцатого года Полковник стоял на смотровой галерее Башни и смотрел на Город. на его каналы и мосты. На дворцы и храмы. На кварталы пятиэтажек. Ему казалось, что он ощущает токи Города – течение воды в Неве, вибрацию мостов и шепот ветра. Экскурсия закончилась, «Голубой диамант» повез восторженную группку богатеньких экскурсантов вниз. Полковник стоял в углу, молчал, думал: на главный вопрос: можно ли в принципе разрушить Башню? – За-боровский дал ответ: да, можно. Но как это осуществить? Заборовский сказал: «Боинг» не нужен, достаточно небольшого самолета с тонной тротила. Допустим, самолет достанем. И что дальше? Кто позволит ему приблизиться к Башне? Его собьют на дальних подступах. Все воздушное пространство над городом находится под плотным контролем. Ни один «случайный» летательный аппарат не может находится не только вблизи Башни, но вообще внутри кольцевой. Он подлежит уничтожению. И если по каким-то причинам этого не сделает авиация, то у Башни есть собственная система ПВО. Как, черт побери, это осуществить? Неделю Полковник размышлял. Он собрал всю, какую только возможно, информацию об обеспечении безопасности Башни. Информация не радовала. И тогда Полковник отправился к Дервишу. Когда Полковнику нужно было посоветоваться, он ехал к Дервишу. Дервиш – полковник Усольцев, уже три года безвылазно сидел в Богом забытом райцентре под Тверью. Жил в доме, который его отец построил полвека назад. Отец же посадил яблони, и теперь старый дом стоял посреди разросшегося яблоневого сада. Когда приехал Полковник, яблони как раз расцвели. В своей прошлой жизни полковник Усольцев был резидентом советской, а потом и российской разведки в нескольких странах Африки. В его жизни было столько всего, что хватило бы на три очень крутые биографии. Дервиш сидел в тюрьме. Но и на троне вождя племени тоже сиживал. Трон, кстати, был сделан из человеческих черепов. В Рванде он в одиночку подавил попытку переворота, в Конго уничтожил секту колдунов. Как минимум восемь раз его пытались убить. При этом Дервиш свободно говорил на четырех языках, а однажды послал на х… руководителя правительственной делегации, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Пожалуй, этим поступком Дервиш гордился больше всего. Самое интересное, что ему за это ничего не было. Напротив – тот самый член извинился перед Дервишем за свое некорректное поведение. Полковник не видел Дервиша уже больше года и отметил про себя, что за этот год Дервиш сдал. Еще отметил, что Дервиш ничего не сказал про его, Полковника, новое лицо. Как будто так и надо. Впрочем, Дервиш сам бывал на нелегальном положении – понимает. – Здравствуй, Павел Петрович,– сказал Дервиш и протянул сухую руку. Рукопожатие его было крепким, но Полковник заметил, что на руке появились пятна старческой пигментации. Год назад не было. Потом Дервиш слегка приобнял ученика, похлопал по спине: – Ну, здравствуй, Паша. – Здравствуйте, Евгений Василич. – Ну, проходи в дом, а я пойду гараж отопру, чтобы Зоран смог машину убрать. Полковник вошел в дом, а Дервиш двинулся к машине. За ним пошел Дейл – крупный кобель восточно-европейской овчарки. Дервиш шагал, сутулился, прихрамывал, опирался на палку. Хромал он давно – ногу ему сломали в контрразведке одного африканского государства. Полковник смотрел ему вслед из прихожей. – Рассказывай,– сказал Дервиш, когда сели в гостиной – довольно большой и просторной, но темноватой, со старой тяжеловесной мебелью и фотографиями на стенах. Полковник вжикнул молнией сумки, достал бутылку. Сказал: – «Васпуракан», Евгений Василич. Настоящий. – Где же ты достал-то? – с ноткой одобрения в голосе спросил Дервиш. – Это Зоран достал,– ответил Полковник. Дервиш повернулся к Зорану: Зоран! Серб смущенно улыбнулся. Он относился к Дервишу с искренней почтительностью. Дервиш поднялся, принес широкие коньячные бокалы, сам открыл бутылку. По комнате поплыл запах выдержанного армянского коньяка. Дервиш сказал: – Да-а,– плеснул в бокалы. Полковник выпил махом, Зоран только пригубил, а Дервиш впитал в себя благородный напиток цвета старого янтаря. Серб сразу извинился и вышел, Полковник и Дервиш сели к столу, накрытому пестрой скатертью. Дейл лег у ног Дервиша. – Давно ты у меня не был, Павел. – Давно, Евгений Василич. как вы тут? – Да ничего, нормально. – А ружье зачем? Полковник кивнул на двустволку. Ружье стояло около двери и явно не в качестве декора – на полочке рядом лежала открытая пачка патронов. – Ружье-то? А как без него? Криминальной швали здесь хватает. Пока есть какое-никакое здоровье, держу, Паша, оборону. С Дейлом на пару. Без него бы – беда. – А может, в Петербург вам перебраться? – А зачем? Тем более что у вас там, как я понял, порядок только в центре? – Да,– согласился Полковник.– Полиция контролирует только центр и Васильевский остров. Частично – Петроградку. Ну, теперь еще добавился район, прилегающий к штаб-квартире «Промгаза». Остальное – дикая территория. – Ну, дикой территорией меня не удивишь,– сказал Дервиш. Полковник подумал: еще бы! Дервиш работал там, где людоедство было едва ли не нормой.– Но не поеду я никуда. Незачем. Да и не хочу. – Ну… смотрите. А с властями как у вас отношения? – Какие же у меня с этими властями могут быть отношения? Приходили тут двое каких-то сопляков. Пытались, понимаешь, со мной поработать. —И? – Огорчил я их до самого края. Больше не придут. Полковник не стал расспрашивать о подробностях. Знал, что Дервиш способен кого угодно «огорчить до самого края». Для этого ему даже необязательно чтолибо говорить – ему достаточно просто в глаза человеку посмотреть, и у того мурашки вдоль позвоночника. Дервиш плеснул коньяку, сказал: – Ну? Как там говорили в конторе? Полковник вздохнул, произнес: – Между первой и второй наливай еще одну. – Глыбко. Выпили. Дервиш сказал: – Ну, теперь рассказывай, зачем приехал. – Сейчас,– ответил Полковник. Он достал ноутбук, раскрыл его и приложил указательный палец правой руки к окошку в углу панели. Комп затребовал пароль. Полковник быстро ввел какую-то фразу. Экран осветился, а Дервиш спросил с интересом: – Это что же – на твой пальчик реагирует? – Да, сканирует отпечаток пальца. – Здорово,– одобрил Дервиш. Полковник пощелкал мышкой, на экране возникла заставка «The Sunday Times» и фотография Башни. Ниже шел заголовок статьи. Дервиш прочитал его по-английски, потом по-русски: – Самое высокое здание в Европе – символ могущества корпорации «Промгаз».– Несколько секунд Дервиш смотрел на фото, потом сказал: – Мой отец – а у меня отец, ты знаешь, простым слесарем был. так вот, мой отец присказку такую говорил: дай дурню стеклянный хер – и его разобьет. Полковник вскинулся, изумленно посмотрел на Дервиша: – А вот это действительно глыбко. И аккурат в тему. – В каком смысле в тему? – Вы ведь, наверно, в курсе, что в октябре в Петербурге пройдет европейский саммит? – Конечно. – Так вот он пройдет как раз на Башне. Теперь уже Дервиш посмотрел на Полковника с удивлением: – У-у, куда ты, Паша, замахнулся.– Несколько секунд Дервиш сидел молча. Потом спросил: – А дотянешься? – Не знаю. – А как ты представляешь себе реальное воплощение? – Вот об этом я и хотел поговорить. Прежде всего я озадачился вопросом: возможно ли разрушение объекта в принципе? Оказалось – возможно. – Откуда информация? – спросил Дервиш. – Я нашел специалиста, который владеет темой. Он-то и растолковал мне, что разрушить Башню можно. Более того, для этого потребуется всего тонна-полторы тротила. – Тонна тротила? – удивленно переспросил Дервиш. – Может, две. Силовую конструкцию Башни дополняет демпфер – грубо говоря, маятник. Вот он-то и является уязвимой точкой. Если посредством взрыва вызвать резонанс, то объект будет разрушен. Спец проведет дополнительные расчеты и скажет точно, сколько нужно взрывчатки. Он, этот спец, как раз и занимается обслуживанием демпфера. – То есть он состоит в персонале Башни? – Да. И это наш главный козырь. Я даже приставил к нему охрану. – Интересно,– произнес Дервиш.– А как, Павел, ты думаешь доставить эту тонну взрывчатки на Башню? В кармане ее не пронесешь. – Верно, в кармане не пронесешь. Туда вообще ничего не пронесешь, кроме носового платка. На входе изымают практически все. Я побывал на Башне. Экскурсантом. Попробовал пронести электронный брелок – обнаружили. – Значит, служба безопасности «Промгаза» не дремлет? – Это точно. Вы же знаете, кто ее организовывал. – Знаю, Павел, знаю. Скажи мне, пожалуйста: своих людей в СБ «Промгаза» у тебя, конечно, нет? Полковник помрачнел: – Был человек. Раскрыли. При аресте сумел застрелиться. Сейчас нет. – Жаль… А этот твой спец? Полковник поморщился: – Он – технарь. Человек, страшно далекий от наших дел. Был, кстати говоря, одним из противников Башни. Его взяли на работу в «Промгаз» только потому, что он незаурядный математик – сумел предсказать обрушение башни «Федерация». В общем, его надо беречь. – Понятно. Ну давай думать, каким образом можно доставить на Башню тонну тротила. Теоретически ее можно завезти на объект под видом какого-либо груза. Насколько я понимаю, туда ежедневно привозят огромное количество всякой всячины. Начиная от мебели и техники – компьютеров, факсов-шмаксов – заканчивая скрепками и минералкой в буфеты. Да они, крысы эти офисные, одной бумаги изводят ежедневно сотни пачек. – И тысячи рулонов туалетной. – То есть ежедневно туда приходит не один грузовик. И теоретически возможно завезти все. А практически, ты говоришь, к вопросам безопасности подходят серьезно? – Весьма. – Значит, без своих людей в службе безопасности Башни осуществить этот план затруднительно. – Его было бы чертовски трудно осуществить, даже если бы люди были. Но их нет, и потому не просто затруднительно – нереально. – Другие варианты? – произнес Дервиш. – В порядке бреда – авиаатака. – Это после одиннадцатого сентября? – с сомнением в голосе произнес Дервиш.– Собьют к чертовой матери при малейшей угрозе. – Это верно. У них, кстати, есть собственная система ПВО. – О как! Откуда информация? – Она не секретна. Напротив – пресс-служба «Промгаза» на каждом углу трезвонит, как круто у них организована служба безопасности. Так вот, там есть собственная ПВО – пять ракетных батарей, расположенные по периметру на расстоянии полтора-два километра от Башни. Но я вот о чем подумал: собьют того, кто попытается атаковать из-за пределов этого периметра. – И что? – А если самолет с тротилом взлетит, уже находясь внутри периметра? – Подожди, подожди,– сказал Дервиш.– Идея, конечно, интересная. Действительно, атаку ожидают извне. Но откуда же взлетит этот твой ероплан-камика-дзе? Ведь аэродромов внутри периметра, как я понимаю, нет? – Это верно. Хотя мне кажется, что небольшой самолет может взлететь, например, с более-менее широкого проспекта. Впрочем, нужно проконсультироваться с летунами. А внутрь «квадрата» машину можно доставить в разобранном виде. Или под какой-то легендой. Например: для коллекции. Или: снимается кино. Но, конечно, тут возникнет еще немало проблем. Дервиш сказал: – Ну, если бы еще и проблем, друг мой ситный, не возникало! – Он умолк и вдруг произнес: – С Невы! – Что? – Самый широкий проспект в Петербурге – Нева. Кстати, над ней нет проводов контактной сети, рекламных растяжек и прочей ерунды, которая в изобилии висит над проспектами. Аэроплан, а точнее гидроплан доставляем в город на барже, спускаем на воду и – вперед. Полковник подумал, что не зря приехал к дервишу. Дервиш – гений по части тайных операций. Полковник налил коньяку в бокалы и уже хотел что-то сказать, но Дервиш опередил. – Ракета,– сказал Дервиш.– Не ероплан-камика-дзе, а ракета. – Ну, Евгений Василич! Это совсем уж из области фантастики. – По крайней мере как вариант. Кстати, спец по теме живет в Пушкине. Ракетчик, специалист старой школы, работал у самого Грушина[9]. Я попрошу – поможет. Ракету, если потребуется, соберет в гараже, на колене. Полковник просиял: нет, не зря я приехал к Дервишу… – Ну. за успех операции! – сказал он. – Кстати, как окрестил? – Да не знаю. никак. Может – «Демонтаж»? – «Демонтаж»? Определенно слышится нечто французское – маркиз де Монтаж. Ну, за операцию «Демонтаж». Выпили. Дервиш сказал: – Ладно, шутки в сторону. Серьезное дело ты задумал, Павел. Ты понимаешь, что если у тебя получится, то это может повлиять на ход мировой истории? – Да,– ответил Полковник,– я это понимаю. – Тогда давай работать. И они сели работать. План операции «Демонтаж» – и даже не план еще, а всего лишь замысел – начал наполняться конкретным содержанием. Так в заброшенном райцентре Тверской области делалась история. В мае Полковник снова прибыл на остров. Погода была скверная, ветреная, Ладога штормила, и когда после полуторачасового плавания ступили на землю, Полковник был бледен и почти без сил – морская болезнь. До вечера он отлеживался. От помощи Доктора отказался, сказал: я полежу маленько – сам оклемаюсь. Ни Седой, ни Ворон его не дергали. Знали, что если такой человек, как Полковник, лежит, значит, ему действительно очень плохо. Да ведь и годы. Да усталость – уже два года он живет на нелегальном положении и мотается по всему Северо-Западу. К вечеру Полковник оклемался. Поужинал и позвал Седого с Вороном. Пришли, стали пить чай. – Ну что ж, друзья мои, рассказывайте, что тут у вас случилось за прошедший месяц. – Да что у нас может случиться? – отозвался Седой.– Живем в лесу, молимся колесу. – Скромные вы. Как там вендетта между кавказскими кланами? – Практически прекратилась в связи с полным взаимным истреблением. – Ну вот. А то: молимся колесу. – Толку немного,– сказал Ворон.– На место павших «героев» уже пришли другие. – Понятно,– ответил Полковник.– Тем не менее следует признать, что Робинзон сработал профессионально. Как он, кстати? Ответил Ворон: – Очень хорошо. Он полностью восстановился, сейчас в отличной форме. Тренируется как зверь. Дает очень хорошие показатели по всем дисциплинам, особенно в стрельбе. Безусловно, лучший в группе. При этом не просто лучший, а с отрывом от остальных на голову. Строго говоря, его особенно и учить нечему – многое из того, что я ему даю, он знал и умел раньше. Кстати, имеет потрясающее внутреннее чутье на опасность. – Понятно. А как с интеллектом? – Тоже хорошо. Умеет быстро анализировать ситуацию, не боится принимать решения. Седой произнес: – Позвольте. – Да, конечно, Игорь Дмитрич. – Что касается боевой и специальной подготовки – ничего не скажу. Все на высоком уровне. Внутреннее чувство опасности – блеск. Но! Но у меня есть некоторые сомнения относительно его внутреннего мира. Мне кажется, что-то у Робинзона не в порядке. Что-то его беспокоит. Я пытался вызвать его на разговор, но он закрыт. Полковник поднялся, с кружкой в руке подошел к окну, отдернул штору. По темному небу неслись темные тучи, ветер гнал крутую волну, безжалостно трепал кроны сосен, завывал в трубе. Полковник произнес: – Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают? – Он обернулся, заметил удивленный взгляд Ворона, улыбнулся и сказал: – Александр Сергеевич Пушкин, «Бесы».– Потом вновь обратился к Седому: – А с чем, Игорь Дмитрич, на ваш взгляд, связано внутреннее напряжение Робинзона? Седой – психолог по основному образованию – ответил: – Предполагаю, что может быть связано с тревогой за близких людей, которые остались там. – Понятно,– Полковник вернулся за стол.– Если это тревога за родных, то это нормально. Что еще скажете про него? – Определенно обладает высокоразвитой интуицией. Как-то раз сказал мне, что наш остров очень живописен, но обладает нехорошей аурой. Я спросил, что он имеет в виду, но он не смог объяснить. Про то, что здесь когда-то расстреливали, он не знал. Но ведь что-то почувствовал! – Интересно,– произнес Полковник,– очень интересно. Седой сказал: – Есть еще один человек, который вызывает некоторые сомнения. – Кто? – Плохиш. – Плохиш? – удивился Полковник.– А что такое? Плохиш, бывший сержант морской пехоты, раньше жил в Пыталовском районе Псковской области. Год назад район стал Абренской волостью Латвии, а в дом к Плохишу пришли наследники бывших хозяев. Плохиш выставил их за дверь. Тогда пришли приставы с полицией. Плохиш достал с чердака автомат ППШ с обрезанным прикладом и расстрелял всех. Сам тоже был ранен. Ему помогли члены местной организации – спрятали, а потом организовали переправку Плохиша в монастырь в Карелии, а позже на остров. – Чудит иногда парень,– отозвался Ворон. – Конкретней. – Тройкой в составе Плохиш, Грач, Братишка ходили в учебный рейд. Нарвались на полицию. Обошлось. Документы, слава богу, хорошие теперь. Но когда разошлись, Плохиш заявил: был бы ствол под рукой – перемочил бы всех на хер. Полковник задумался, через некоторое время спросил: – Какие соображения есть по этому поводу? Он обращался в первую очередь к Седому. Седой ответил: – Я поработал с ним. Никаких отклонений не заметил. Но теперь присмотрюсь потщательней. – Согласен,– сказал Полковник.– Надо присмотреться к парню. Парень-то боевой, жалко будет такого потерять. Что еще? – Работа по подготовке группы идет хорошо. Практически все ребята уже имеют какую-никакую подготовку, и все – реальный боевой опыт. Правда, многие никогда не работали с аквалангом, но инструктор у нас толковый – натаскает. – Отлично,– сказал Полковник.– К концу июля подготовите группу? – Постараемся. – Ладно. Что-то еще? Седой сказал: – Напрямую к нашим делам не относится, но. – Что такое, Игорь Дмитрич? – Опять проявился Охотник, Пал Петрович. Полковник напрягся. – Три трупа,– сказал Седой.– Один – детский. – Твою мать! – выругался Полковник. Седой и Ворон переглянулись: если Полковник ругается, значит, он, как граната, на боевом взводе. Седой продолжил: – Да не факт, что это все. Может, больше. В прошлый раз кроме Сайгона и Носика он убил еще двоих. Просто нашли не сразу. Некоторое время все сидели, молчали. Только выл ветер за окном. – Бесы.– сказал Полковник.– Бесы. Когда Седой сказал, что Робинзона что-то угнетает, он был прав. Когда предположил, что это беспокойство за близких, он снова был прав. Ивана угнетало, что он не может связаться с Лизой. Нет, разумеется, он мог бы обратиться к Седому и Седой «организовал» бы телефонный звонок или передачу записки Лизе, но. Иван не доверял Седому. По крайней мере доверял не настолько, чтобы «засветить» Лизу. Спасаясь от своей тревоги, Иван с головой уходил в пахоту. Многое из того, чему Ивана могли здесь научить, он знал и умел. Марш-броски, стрельба, рукопашка, преодоление полосы препятствий, курс выживания – обычная десантная «наука». К ней добавились требования по умению плавать с аквалангом и водить различные плавсредства – катер, водный мотоцикл, надувной парусный катамаран. Из чего Иван сделал вывод, что группу планируют использовать в море. Ему, признаться, было все равно – в море так в море. Все традиционные дисциплины, за исключением подводного плавания, преподавал Ворон. Седой же вел занятия по конспирации и по боевым психотехникам. Иван, разумеется, и сам знал о том, что существуют спецтехнологии, которые позволяют стимулировать внутренние ресурсы бойца в экстремальных условиях, но его знания носили, скорее, теоретический характер. А Седой этими техниками реально владел. На первых же занятиях он очень доходчиво и просто объяснил, как можно добиться внутренней концентрации. И подтвердил это на деле – после первых же занятий все значительно улучшили свои показатели в стрельбе. Седой учил бойцов расслабляться, восстанавливая силы, и – напротив – быстро настраиваться на работу. Он учил, как можно подавить страх и преодолеть боль. Короче, Седой давал им шанс выжить в экстремальных условиях. Остров, на котором обосновались «гёзы», когда-то был финским. Самой природой он был создан как естественная крепость – двенадцати-пятнадцатиметровые отвесные стены вырастали прямо из воды – и был дополнительно укреплен руками человека. Финны разместили на нем гарнизон и артиллерийскую батарею для фланговой поддержки линии Маннергейма. Сооружения батареи – орудийные дворики, погреба для хранения боеприпасов и продуктов, электростанция, колодец, танки для солярки и жилые помещения – были соединены галереями и представляли собой целый лабиринт. Все помещения были либо полностью выдолблены в скале, либо утоплены в скалу частично и дополнены толстыми перекрытиями из бетона. Здесь, в подземных казармах, галереях и переходах, было очень удобно отрабатывать тактику боя в лабиринте. В советские времена на острове тоже стояла военная часть. Ее закрыли только в девяностых. От той в/ч осталось несколько наземных построек – невзрачных одноэтажных домиков – и пятна радиации. Радиация в данном случае оказалась кстати – остров объявили зараженным, на скалах нарисовали знаки радиоактивного заражения. Это отпугивало разного рода искателей приключений. ...И еще. Иван почему-то был уверен, что вскоре на осторове должны произойти какие-то события. После разговора с Дервишем Полковник намеревался вплотную заняться осуществлением своего замысла, но в мае последовало несколько провалов. Была фактически полностью разгромлена организация в Мурманске, прошли аресты в Петрозаводске и Выборге. В Новгороде погиб связной, а под Петербургом «гестапо» накрыло склад с оружием. Полковник метался по Северо-Западу России, пытаясь свести потери к минимуму. К теме «Демонтаж» ему удалось вернуться только в самом конце мая. Ракетчик оказался пожилым, грузным, близоруким, с нездоровым цветом лица. Ему позвонил Дервиш и попросил «помочь товарищам». Звонок Дервиша произвел на Ракетчика серьезное впечатление. Он сказал: – Рекомендация самого Евгения Васильевича! Снимаю шляпу. Шляпы у него не было, была неопрятного вида кепка. Полковник с ходу взял быка за рога: – Борис Виталич, необходим аппарат, который сможет стартовать с воды – с баржи, например. Задача – поразить стационарную цель, расположенную на расстоянии один—три километра и на высоте порядка ста метров. При этом необходимо, чтобы ракета несла две тонны груза. Это реально? – Абсолютно. – Отлично. Где ее взять? – А вот этого я не знаю. Ракета – не огурец, на рынке не купишь. – Понятно. Ладно, поставим вопрос по-другому: изготовить ее можно?.. Я имею в виду – кустарно? Ракетчик вытаращил глаза: – Вы что – серьезно? – Вполне. – Ну знаете. Если бы речь шла о тех петардах, которые арабы пускали по израильтянам, то нет проблем. Таких – куда с добром? – я вам за милую душу наклепаю. Еще и покруче. Но вы говорите про серьезное изделие. – То есть нереально? – спросил Полковник. – Конечно, нет. Полковник вспомнил слова Дервиша: соберет в гараже, на колене. Ракетчик сказал: – Вы поймите меня правильно. Изделие – уж позвольте буду так называть, мне так привычней. Изделие – это очень сложный организм. Разумеется, в вашем случае его можно предельно упростить. Корпус, например, вообще можно изготовить из трубы подходящего диаметра. А, например, гироскопы? А двигатель? А, в конце-то концов, топливо для двигателя? – Понял,– сказал Полковник.– Все понял. Извините, Борис Виталич, что отнял ваше время. – Да бросьте вы,– махнул рукой ракетчик.– Бросьте. Мне – напротив – интересно стало. Был бы двигатель, так мы бы. – Ну, на нет и суда нет,– сказал Полковник. Внешне он был спокоен. – Самое смешное,– сказал Борис Витальевич,– что двигатель-то есть, но. близок локоть, да не укусишь. – Простите,– произнес Полковник.– Что это значит? Что значит «есть»? – А то и значит, что есть. Да не достать оттуда, где лежит-то оно. – Ну-ка, ну-ка, расскажите, Борис Виталич, поподробней мне об этом. – В общем, это тема секретная, конечно, но вам. Раз уж сам Евгений Василич. Дело это давнее уже. В середине восьмидесятых наша контора приступила к разработке нового двигателя. Тогда можно было работать – финансирование, кадры, то-сё. Да и понимание важности было. В общем, мы создали новый двигатель. Простой и надежный. Необслуживаемый. Как аккумулятор. То есть представьте себе – двигатель вместе с топливным баком ставится на изделие, и все – никаких дополнительных регулировок, регламентных работ – ни-че-го. Через двадцать лет сняли, поставили другой. Это, уважаемый, дорогого стоит! Так вот, двигатель создали. Испытали. Требовалась небольшая доводка, но тут все рухнуло – ГКЧП, Иуда-Ельцин, развал державы. Денег, конечно, нам уже не дают. Какое там! Вы вспомните то время. Ведь мы же тогда резали ракеты! Движок у нас простоял три года в консервации, а потом пришел приказ и его отправить на уничтожение. Но это же то же самое, что самому себе руку отрубить. Двигателисты в те дни совершенно опущенные ходили. Я ребят отлично понимаю. Да, так вот,– пришел этот приказ. Грузите лепесины бочками, отправляйте в Архангельскую область на завод по уничтожению. А отправлять велено было водным путем. По маршруту: Ладожское озеро – река Свирь – Онега. Вот только у нашего директора – матерый был человечище! – появилось сомнение. Серьезное, обоснованное. А сомнение такого рода: речь идет не об уничтожении двигателя, что само по себе является преступлением перед страной… Речь идет, скорее всего, о том, чтобы передать двигатель нашим «друзьям» из НАТО. Тем более что они уже давно к двигателю интерес проявляли нешуточный. А нам приказали отправить двигатель с полным комплектом документов. Срочно. Так вот, дорогой Василий Васильевич, отправили мы двигатель. Отправили – куда деваться? Вот только до места назначения он не доехал. Борис Витальевич внимательно посмотрел на Полковника. Полковник осторожно спросил: – А куда же он делся, Борис Виталич? – А вот представьте себе – утонул. В Ладожском озере, в шторм, сорвало с палубы, смыло. – Вот так? – Именно так. – И что же – поднять не пробовали? Глубины большие? – Пробовали. Не нашли. И глубины не то чтобы большие, порядка сорока—пятидесяти метров. Но вот точные координаты неизвестны, потому и не найти. Такая вот хреновина с морковиной. – Понятно,– разочарованно произнес Полковник. Стало ясно, что вариант с ракетой отпал. – Но я знаю, где он лежит,– сказал вдруг Ракетчик. Он произнес эти слова негромко и очень буднично. – Простите? – вскинулся Полковник. – Я сказал: я знаю, где он лежит. Начальник русской службы комитета «Кобра» полковник Лысенко сидел на своем рабочем месте и слушал доклад начальника аналитического отдела. Лысенко считал, что в аналитическом отделе собрались бездельники. Он неоднократно давал понять майору Власову, начальнику отдела, что результаты дают оперативные отделы, а аналитики только штаны протирают. Поэтому отношения у двух офицеров были несколько натянутые. Власов заканчивал доклад: – Исходя из вышеизложенного, считаю, что наиболее вероятным районом расположения базы боевиков может быть северная часть Ладожского озера и прилегающий район Приладожья. База вполне может быть замаскирована под турбазу или рыболовецкое хозяйство. Лысенко покосился на электронную карту Северо-Запада и спросил с откровенной иронией: – А широту и долготу не подскажете? – Нет,– сухо отозвался Власов,– не подскажу. – Вот за это спасибо. В прошлый раз вы дали нам даже конкретный адрес. Мы провели в том монастыре обыск и получили скандал. – В том монастыре, позволю себе напомнить, обнаружили окровавленные бинты и книгу Шарля де Ко-стера. – И что? – строго спросил Лысенко. Власов молча положил на стол начальника текст доклада – три странички бумаги. Лысенко побарабанил пальцами по столу, еще раз бросил взгляд на карту и сказал: – Там сплошные острова и шхеры. Посылать туда опергруппу считаю нерациональным – там можно целый год шастать. И ничего не найти. А вот направить туда крыло «пернатых» можно – пусть полетают, посмотрят. Может, и найдут какую рыболовецкую артель. Начальники оперативных отделов переглянулись. Власов спросил: – Одно авиакрыло? Но это всего три «скаута»… Этого недостаточно. – Это три «скаута» плюс «Джедай». Четыре единицы. Больше нам никто не даст. Идите, работайте. Власов вышел из кабинета. – Тебе нужно поменять район охоты, Уолтер,– сказал Андрей. – Почему? – спросил Охотник. – А сам не понимаешь? – Андрей покосился на клиента. Флойд сидел за рулем УАЗа, выглядел беспечным. Машина катила в Сортавалу, Флойд предвкушал охоту. Он повернул голову к Андрею: – Что, я стал популярен в этих краях? Андрей подумал, что за прошедшие месяцы его русский стал заметно лучше. – Именно. Ты стал популярен. Слишком популярен. О твоих «подвигах» здесь говорят все. – А в газетах пишут? – Послушай, Уолтер, я серьезно. – Да понимаю я все. Пожалуй, я действительно несколько. увлекся. – Поэтому я и предлагаю сменить район. – Жаль. Мне здесь нравится. У тебя есть конкретные предложения? – В Карелии полно сказочно красивых мест. Неподалеку отсюда, например, находятся горы Петсиваара. – Горы? – Горы – это, пожалуй, громко. Но это довольно большой скальный массив. Фантастически красиво, а населенных пунктов мало. – А олени там водятся? – Будут тебе олени. – Тогда я согласен. Прошло два месяца с того дня, как Иван оказался на острове. За это время он похудел на пять килограммов, но кое-что, что невозможно взвесить, приобрел. Группа тоже понесла потери – на занятиях по горной подготовке во время подъема сорвался и погиб Саня Турок – скромный и застенчивый парень-сибиряк. Фактически группа потеряла и Плохиша – все чаще в поведении бывшего морпеха стали замечать странности, и Седой принял решение убрать его из группы. В последнее время Плохиша использовали только для несения караульной службы на острове. Плохиш обижался. Ивана сильно напрягало отсутствие связи с Лизой. И однажды он решился на разговор с Седым. Седой выслушал Ивана и укорил: что же ты, Иван Сергеич, раньше-то мне ничего не мог сказать? – и на следующий день послал Братишку в Петербург. Братишка съездил, встретился с Лизой и передал ей записку от Ивана. Обратно привез сделанную телефоном запись. На записи Лиза выглядела похудевшей, но счастливой. Слегка смущаясь, она сказала в камеру: Ваня, я тебя люблю. Жду всегда. Возвращайся скорее. От себя Братишка добавил: – Повезло тебе, Робинзон. Такая, понимаешь, женщина, что. Он покачал головой, отдал Ивану телефон и отошел, так и не объяснив, какая «такая». А Ивану этого и не требовалось. В тот вечер он раз двадцать прокрутил запись и бродил по острову слегка обалдевший. В середине июня Полковник снова нагрянул на остров. Как всегда – внезапно. Выглядел очень усталым. Спросил Ворона: – Как ваши «нерпы», Алексей Василич,– готовы попробовать себя в деле? Ворон понял, что вопрос задан не просто так. – Группа в хорошей кондиции,– ответил Ворон.– Да вот я не готов.– И пояснил: – Неудачно прыгнул вчера, потянул мышцы. Полковник прищурился, произнес: – А без вашего участия они что – ничего не могут? – Почему же не могут? Могут. Конечно, Кремль штурмом не возьмут – не по зубам, но реальную задачу выполнят. Боевые тройки работают вполне на уровне, слаженно. Сейчас отрабатываем взаимодействие. – Тогда слушайте вводную: послезавтра из Выборга в Москву этапом отправят четверых наших товарищей. Есть возможность отбить. Конвой – пять-шесть человек. Справятся? – Должны. – Кто будет командовать группой? – Робинзон. – Хорошо. Пригласите товарища Робинзона сюда. Потолкуем. Поздним вечером Седой поднял группу. Ничего не объясняя, приказал погрузиться в лодки. С оружием. Около полуночи вышли из бухты, на острове остались только Ворон и Плохиш. Плохиш проводил уходящие лодки тоскливым взглядом. Шли минут сорок. Высадились на каком-то острове. Минуты три двигались вглубь острова, поднимались все выше и выше. Подъем окончился на плоской верхушке горы. Посредине были сложены поленья. Седой подошел, чиркнул спичкой и запалил бересту. «Нерпы» окружили костер. Все молчали – понимали, что происходит что-то особенное. Через минуту пламя охватило поленья. Шел период белых ночей, в полночь было светло почти так же, как днем, и только пламя костра создавало намек на ночь. Седой прошел по кругу, внимательно посмотрел в лицо каждому. Потом сказал: – Почти два месяца мы работали. Все вместе. И сейчас все вместе мы совершим древний обряд. Я планировал сделать это по завершении учебы. Но жизнь вносит коррективы.– Седой умолк, потом негромко произнес: – Завтра вам предстоит принять боевое крещение. Кто не готов – может отказаться… Было очень тихо, только пламя гудело. Седой встал в круг бойцов, начал говорить: – Этому обряду тысячи лет, его совершали наши предки. Посмотрите на огонь. На его завораживающее движение. На его насыщенный цвет. Попытайтесь проникнуть взглядом в глубь пламени, в сердце его, в душу его. Огонь – это символ жизни, символ борьбы, символ очищения. Недаром огонь такого же цвета, как и кровь. И так же горяч. Издревле огонь почитался нашими пращурами. Наши предки приносили жертвы огню. Огонь – вечен. Смотрите на пламя, наслаждайтесь им, его цветом, его бесконечными переменами. Тысячи лет человек смотрит на пламя. Так же, как смотрим на него мы сейчас. И наши глаза – это глаза сотен поколений наших предков – северных охотников, землепашцев и воинов. Все они стоят за нашей спиной. Они – наши отцы и деды – всегда стоят там. Трещало пламя, искры взлетали в бледное небо, дрожал раскаленный воздух. Вокруг огня стояли девять мужчин с оружием. На многие километры вокруг лежала вода – древнее славянское озеро-море Нево. Спокойно и уверенно звучал голос Седого: – А за спинами наших дедов стоят прадеды… А за их спинами – предыдущее поколение. И нет им конца. Все они стоят у нас за спиной. Всегда. От нашего рождения и до смерти. Если мы прислушаемся, то сможем услышать их голоса, ощутить их дыхание. Веками, тысячелетиями защищали они нашу землю. И доверили ее нам. Ради этого стоит жить. А если ты знаешь, ради чего стоит жить, то знаешь, ради чего стоит умереть. Вместе с Родиной наши предки передали нам частицу своей скорби и знания. И часть силы своей передали они нам. Это великая сила. Это самая великая сила на земле. Смотрите на огонь – огонь вечный, закаляющий и укрепляющий. Вы видите в пламени лица своих предков – мужественные и строгие. Лица воинов. Лица героев. Стойких в бою, бесстрашных и беспощадных. А теперь закройте глаза и положите руки на плечи друг другу. Замкните круг. Таким образом вы объединяете свою силу с силой предков. Их волю со своей волей. Их судьбу со своею судьбою. Вы делаетесь все сильней и сильней, вы уже сделались сильны невероятно, потому что в вас перетекла сила всех поколений наших предков. Нет такой меры, которой можно было бы измерить эту фантастическую мощь. А вместе с силой вы принимаете ответственность. За нашу землю и друг за друга… Смотрите на огонь! Заряжайтесь его энергией. Смотрите, как поднимаются в небо искры. Они парят на столбе горячего воздуха. Этот столб – порождение пламени и продолжение его. Он поднимается к небесам. Искры поднимались вверх, растворялись в синеве и превращались в бледные на бледном небе звезды. Иван смотрел на столб горячего воздуха и тоже поднимался вверх. вверх. вверх. Иван, Братишка и Грач сидели внутри фургончика «тойота-хайэйс». Когда полтора часа назад его поставили на позицию, он был в тени. Но за полтора часа солнце передвинулось, фургон оказался на солнцепеке. Всего за четверть часа темно-синяя коробка фургона нагрелась так, что внутри стало нечем дышать. Если в тени был тридцать один градус, то в фургоне все сорок. «Нерпы» сидели мокрые и не имели права хотя бы чуть-чуть приоткрыть дверцу. Время тянулось медленно. Они ждали, когда заверещит рация и Доктор скажет: едет! – но рация молчала. Иван поглядывал в щель. Видел сонную товарную станцию – пакгаузы, пути с пустыми вагонами, свору бродячих собак и бредущую вдоль путей пьяную бабку. – Костя,– позвал Братишка. – Чего? – отозвался Грач. – Ты как насчет пивка холодненького? Грач покосился на Братишку и сказал: тьфу!.. Братишка покачал головой: – Зря отказываешься, брат. Право слово, зря. Вот представь себе: достаем из холодильника бутылку пива. Она, блин, запотевшая, тяжелая… Холодная! И вот мы берем эту бутылку и срываем с нее крышку. Бутылка говорит: оп! Губами своими говорит она: оп! И – начинают подниматься из темной глубины ее пузырьки. – Братишка! – позвал Иван. Братишка даже головы не повернул, ответил: – Не мешай, командир, не перебивай. Никто, командир, не обещал, что будет легко. из таинственной глубины ее начинают подниматься пузырьки. И – пена. Плотная, благородная пена. – Братишка,– сказал Иван,– помилосердствуй! – .пена поднимается в горлышке и. Запела рация. И все посмотрели на невзрачную серую коробку. Она издавала негромкий звук, на панели мигал светодиод. Иван взял рацию в руки, нажал тан-генту: менеджер по связям с общественностью. Рация ответила голосом Доктора: менеджер отдела отгрузки. Продукцию отгрузил. Встречайте. Это означало, что автозак выехал из ворот изолятора. Минут через пятнадцать будет на станции. Серый «Форд» с синими полицейскими номерами и мигалкой на крыше выехал из-за угла пакгауза. Следом катил автозак. Лобовое стекло автозака бликовало. Трое мужчин в чреве фургона почти синхронно щелкнули затворами. «Форд» остановился у путей, из него вышли трое. Один был в штатском, двое в форме, в бронежилетах и с автоматами. До них было метров тридцать пять. Братишка взял с пола бутылку с водой, отвернул колпачок и сделал глоток. Грач протянул руку: дай-ка мне… Братишка, не глядя, сунул ему бутылку. Мужчина в штатском посмотрел на часы, поднес к губам коробочку рации. – И мне дайте,– попросил Иван. Грач передал ему бутылку. Иван лил в себя теплую воду, не отрывая глаз от щели. Мужчина в штатском раздраженно говорил что-то в рацию. Лохматый кобель с рваным ухом мочился на стрелку. По путям катил маневровый тепловозик, толкал перед собой вагон. Иван оторвался от бутылки, вытер рот тыльной стороной руки с зажатым в ней «стечкиным» и сказал: – Пошли, что ли? Он нажал кнопку на рации, левой рукой нажал защелку замка задней двери и распахнул ее. Трое у «Форда» обернулись. Братишка и Грач с ходу открыли огонь. Один из конвойных упал сразу, второй сделал несколько неуверенных шагов и тоже рухнул. Человек в штатском стремительно присел, укрылся за капотом «Форда». Водитель автозака пытался завести дигатель. Но двигатель старого «газона» был с характером, а водила «на измене». Ничего у него не получалось… Третий конвойный сорвал с плеча автомат. Грач дал очередь. Человек в штатском кричал в рацию: нападение! Нападение на конвой, блядь! Третий конвойный упал на капот «Форда». Из простреленного горла толчками вытекала кровь. Водитель автозака запустил наконец двигатель. В торце вагона, что толкал локомотив, открылась дверь. В проеме появился конвойный с автоматом. Иван догадался, что это и есть «столыпин», который должен был принять арестантов. Конвойный встал на колено и стал стрелять. Через три секунды его снял снайпер. Он сидел в сотне метров от «театра боевых действий», страховал. Конвойный выпал из двери и повис на сцепке. В проеме появился второй. Его расстрелял Братишка. Из кабины автозака выскочил еще один конвойный с автоматом. Тоже начал стрелять. Во рту он держал пирожок. Иван ответил выстрелом. Конвойный с простреленным черепом опрокинулся назад. Водитель автозака со скрежетом включил заднюю передачу, начал «пятиться». Из-за пакгауза выехала «Газель», перекрыла дорогу. Из «Газели» выскочили Чингачгук и Тоник, бросились к автозаку. Человек в штатском вытащил из оперативной кобуры «глок», открыл огонь по Ивану. Видимо, понял, что «рулит» именно Иван. Он дважды выстрелил. Второй выстрел сделал дырку в дверце в десяти сантиметрах от Ивановой головы. Иван соскочил на бетон, кувырком ушел влево-вниз. Двигаясь задом, автозак врезался в «Газель», остановился. Чингачгук и Тоник с двух сторон подскочили к кабине автозака. – Руки, сука! – бешено заорал Тоник, наводя на водилу короткий ствол «бизона».– Из кабины! Иван распластался на потрескавшемся бетоне. Бетон был горячий. Под днищем «Форда» была видна нога мужика в штатском – он стоял на колене. Иван прицелился… нажал на спуск… «Стечкин» выплюнул короткую очередь. Мужик в штатском закричал… вскочил. и тут же рухнул на бетон – с простреленной ногой не убежишь. Иван дал еще одну очередь. В голову. Затем поднялся и подошел к автозаку. Водителя вытащили из кабины, приставили к голове ствол: как, сука, открывается «коробка»? Перепуганный водила объяснил: чтобы отпереть дверь автозака, нужно ввести код. Но, во-первых, код меняется каждый день и он, водитель, кода не знает. Код знал Серега. – Кто такой Серега? – Старшой. Вы его. того. Водила покосился на труп «старшого». Он по-прежнему держал во рту пирожок. – А во-вторых, код должен продублировать конвоир, что едет с зэками внутри автозака. Иван подумал: на ферме в десяти минутах езды от станции ждут Доктор и Пух. У Пуха есть аппарат для газорезки. Так стоит ли мудрить?.. Стоит. Чем быстрее мы вытащим ребят из коробки, тем спокойнее. В кабине автозака, на «торпеде», висела телефонная трубка. Старая, из серой пластмассы, с витым серым шнуром – таких давно не делают. Иван спросил: – Внутренняя связь? – Водила кивнул.– Сейчас позвонишь напарнику и спросишь код. Скажешь, что отбились. Серега убит, ты ранен, и тебе нужна помощь. Спроси код. – Он не откроет. По инструкции. не положено. Несколько секунд Иван смотрел в глаза водиле, потом снял трубку, сказал в нее: але… В трубке было тихо, но Иван точно знал, что человек на том конце тоже взял трубку. Их разделяла нетолстая стальная перегородка. Палило солнце, лежали трупы, блестели гильзы. – Але,– сказал Иван,– ты меня слышишь? Конвоир в «коробке» молчал. По спине Ивана тек пот. Он подумал, что с момента, как началось, прошла минута… всего одна минута. – Я знаю, что ты меня слышишь. Предлагаю освободить людей. Взамен гарантирую сохранение жизни. В трубке молчали. Водила автозака закричал: – Ахмед! Это я, Игорь. Трубка взорвалась истеричным криком: – Пошел ты на хер, сука! Я сейчас тут всех перемочу – у меня приказ. Этот крик услышали все, кто собрался у автозака. Иван сжимал трубку. Она, эта трубка, была горячей и весила больше, чем «стечкин», который Иван все еще держал в руке. – Ахмед,– произнес Иван.– Слушай меня внимательно, Ахмед: если хоть один волос упадет с головы наших товарищей, ты – покойник. Это я тоже гарантирую. Трубка молчала. Несколько секунд Иван ждал ответа, потом произнес: – Все, уходим. Водителя пинками погнали к «Тойоте». Чингачгук сел за руль автозака. Стартер верещал, но заводиться машина не хотела. Иван подбежал к «Форду», вывернул карманы мертвеца в штатском. Нашел удостоверение оперативника комитета «Кобра» и личный жетон. Заглянул в машину, увидел черную пластиковую папку. Прихватил с собой. Водителя автозака вновь вернули за руль, заставили завести машину. Спустя минуту «Тойота», автозак и слегка покореженная «Газель» выехали со станции. «Столыпинский» вагон все еще катился, тащил на сцепке мертвого конвойного. Иван ехал в кабине автозака. Он очень боялся услышать выстрелы за стальной переборкой. Он расстегнул папку. Внутри лежали другие папки – потоньше, в желтой пластиковой обложке с красной полосой по диагонали. С надписью: «Секретно» и – ниже – «Личное дело №*». Иван взял первую папку, механически прочитал: Андреев Александр Германович. Он раскрыл папку. С фотографии на него смотрел Петрович. Только молодой. Иван ошалело уставился на фото. Потом закрыл папку. Прочитал еще раз: Андреев Александр Германович… Ну конечно. Как же я сразу-то не врубился? А ну-ка, дата рождения? 13.08.1991… Все сходится. Абсолютно все. – Командир,– позвал Чингачгук.– Ты в порядке? – А? В порядке, Витя, в порядке. Иван снял трубку телефона. Позвал: – Ахмед.– Ахмед молчал.– Ахмед, повторяю условия: если наши люди будут освобождены – ты получаешь жизнь. Если нет – ты умрешь. И умрешь смертью страшной, лютой. Думай. Времени осталось мало. Через десять минут въехали на территорию фермы. Здесь уже ждали Доктор и Пух. Доктор сразу спросил: – Ну, как прошло? – Нормально, Док. – Раненые есть? – Ни одной царапины, Док. – Фу ты господи… А я волновался,– Доктор сел на ступеньку автозака и улыбнулся. Пуху Иван сказал: – Готовь аппарат, Гена. – А все готово. Иван снял трубку. Сказал: – Ахмед, время вышло. Ахмед молчал и дышал в трубку. – Ну, ты сам выбрал. Давай, Пух. Пух зажег горелку, отрегулировал пламя. – Ноль семь пятьдесят три,– прошептал Ахмед в трубку. …Щелкнули замки, и отворилась дверь автозака. Появился горбоносый Ахмед. Он был очень бледен, держался неуверенно. – Оружие! – рявкнул Братишка. Ахмед вытащил пистолет из расстегнутой кобуры, положил на стальной пол. – Толкни его ногой. Ахмед толкнул пистолет ногой, ПМ упал на землю, звякнул. – А теперь прыгай сам. Ахмед выпрыгнул. Его сразу сбили с ног, прикрепили наручником к скобе-подножке. Братишка отобрал ключи от боксов, поднялся в фургон. А через несколько секунд в проеме появился Сашка Андреев – сын Германа Петровича Андреева. Он стоял и щурился на солнце. Жарило солнце, и воздух был зноен. Катер неторопливо двигался по спокойной воде. На штурвале стоял Братишка; Робинзон и Грач сидели в кокпите. Иван свесил руку за борт, опустил в воду. Ладожская вода даже в середине июня была прохладной. Иван сидел и смотрел в безмятежное небо. Тарахтел двигатель, Братишка что-то напевал себе под нос. Грач окликнул: – Саня! – Что тебе, пернатый? – Сань, а ты нам про пиво-то недорассказал. – Хе-е, братишка! Теперь – беспонтово. Вот как снова окажемся в душегубке – дорасскажу. Иван улыбнулся. Впервые за два последних месяца Иван был спокоен – сегодня он оплатил главный свой долг. Это вышло, как ему казалось сейчас, случайно, но теперь он с Петровичем расплатился. Навряд ли Герман Петрович ждал от Ивана какого-то возмещения. Петрович сознательно сделал свой выбор, и это не обсуждается. Но Судьба дала Ивану шанс, и он сумел его использовать – все по-честному. И теперь Иван стал спокоен. Грач и Братишка о чем-то разговаривали, но Иван не слушал. Он повернул лицо к солнцу и прикрыл глаза. И сразу увидел лицо Лизы. Глаза – серо-зеленые, всегда как будто слегка удивленные, и волосы цвета спелой пшеницы, и маленький белый шрам над левой бровью – Лиза получила его еще в детстве, когда упала с велосипеда. Он увидел лицо любимой женщины в деталях – сейчас оно было более реальным, чем на записи, которую привез Братишка. Губы Лизы шевельнулись и произнесли: люблю. Жду всегда… И Ивану сделалось необыкновенно хорошо. – Ого! Похоже, это у нас горит. .так хорошо, как не было уже очень давно – возможно, никогда. – Иван! Спишь, что ли? У нас, говорю, похоже, горит. Иван открыл глаза, рывком сел. Братишка указывал рукой направление по курсу. Сначала Иван не увидел ничего, глупо спросил: что? – и вдруг разглядел черную струйку дыма впереди. Определить расстояние до источника дыма было невозможно. Да и утверждать уверенно, что это горит на острове, было нельзя, но. – Добавь-ка оборотов, Саша,– сказал Иван Братишке. Братишка кивнул, двинул вперед сектор газа. Звук двигателя изменился, катер начал набирать ход. Грач нырнул в рубку, принес бинокль. Он оперся на крышу рубки, поднес бинокль к глазам. Через несколько секунд сказал: – Да, это у нас. – Что горит? – Да разве поймешь? Видно только, что на северном мысу, над бухтой. – Сколько до острова? – спросил Иван Братишку. Тот поколдовал с навигатором, сказал: – Шесть километров. Дойдем за пятнадцать минут. Иван встал рядом с Грачом, тоже оперся на крышу рубки. Грач протянул ему бинокль, но Иван качнул головой. Катер шел к острову, разводя усы, оставляя за собой пенный след. С каждой минутой остров делался ближе. Грач сказал: – Дым-то, кажись, стихает. Действительно, столб дыма стал, как будто, потоньше и уже не был таким черным. Иван попросил бинокль, поднес его к глазам… То, что он увидел, повергло в шок – на мысу догорал боевой беспилотный вертолет «Джедай». Раскаленный воздух над скалами дрожал, машина дымилась, и видно было плохо. Но характерный горбатый профиль «Джедая» нельзя было не узнать – «гестаповцы» любили хвастаться своим «летающим пулеметом», частенько показывали его по телевизору. Сквозь марево и дым Иван рассмотрел, что вертолет стоит криво, боком, а одна из его лопастей сломана. – Ну что там? – крикнул, перекрывая звук мотора, Грач. – Там горит «Джедай»,– крикнул в ответ Робинзон. Если бы он сказал: там горит летающая тарелка, то эффект был бы меньшим. Они вошли в бухту и подошли к причалу. Из воды торчал нос полузатопленного гидроцикла. Фактически он висел на швартовом конце. На воде расплывалось бензиновое пятно. А на причале сидел Зоран и курил сигару. Под мышкой серба висели неизменные «гло-ки», на коленях лежала «поливалка» Плохиша. На берегу сморщившейся тушей осела резиновая лодка, неподалеку от нее – человеческое тело. Иван смотрел на тело и пытался понять, кто это, но человек лежал лицом вниз. Наверху все еще дымился «Джедай». Иван выскочил на причал, подошел к Зорану. Он дважды видел серба, но даже не знал, как его зовут. Иван подошел и спросил: – Что здесь произошло? Серб затоптал ногой недокуренную сигару, поднялся, опираясь на обрез, и бросил: – Пошли за мной. На причал выбрались Грач и Братишка. Братишка догнал Зорана, схватил за плечо. Серб стремительно развернулся, и все увидели, как изменилось его лицо. Еще минуту назад равнодушное, невыразительное, сейчас оно было искажено болью. Зоран сглотнул комок и сказал: – Все разговоры – потом. Здесь все кончено. Все убиты. В любой момент здесь будет «гестапо». Серб повернулся и пошел дальше. Трое мужчин двинулись за ним. Серб остановился. Повернулся и сказал: – Один пусть останется снаружи для наблюдения – снова может прилететь «Скаут» или «Джедай». Остальные – за мной, нужно забрать хотя бы тела. Иван посмотрел на Грача, Костя кивнул: понял. У простреленной надувнушки лежал Ворон. Это Иван понял, когда подошел ближе. В Ворона – в голову и в спину – попало как минимум две пули. Наверху лежал труп Плохиша. Он был убит выстрелом в голову. Одним-единственным – в висок. Седой погиб на пороге своего «кабинета». В руке Игорь Дмитриевич сжимал АПС с примкнутым прикладом. Последним нашли Полковника. Он сидел за столом в «штабном» домике. На столе перед ним стоял включенный ноутбук. Зоран сказал Ивану: – Ноутбук забери. Иван взял ноутбук. Серб посмотрел на него очень внимательным и напряженным взглядом, но Иван не обратил внимания. Все тела погрузили в катер. На берегу наспех подобрали несколько камней, бросили в кокпит. В помещениях разлили бензин и солярку. Братишка прошелся по ним с факелом в руке. От острова уходили на самом полном. Из окон наземных построек кое-где уже вырывался огонь. Почему-то Ивану больно было смотреть на это. Катер уходил. В кокпите, на кормовом рундуке, сидел Зоран. Слева и справа от него – Полковник и Седой. На сла-нях, под ногами у серба, лежал труп Плохиша. Серб бесцеремонно поставил на него ногу. Иван посмотрел неодобрительно, но ничего не сказал. На острове бушевал огонь – сухие постройки горели как спички, а катер, на борту которого живых и мертвых было поровну, уходил. С мертвыми простились, когда отошли километров на пять. К ногам каждого привязывали камень и опускали за борт. Первым под воду ушел Ворон. Братишка произвел выстрел из ракетницы. Вторым Ладога приняла Седого. Снова выстрелила ракетница. Третьим пришла очередь Плохиша. К ногам Плохиша привязали камень, Братишка перезарядил ракетницу. Серб остановил его: не надо. – Это почему не надо? – оскалился Братишка. – Беда случилась из-за него. Никто ничего не понял, но труп Плохиша ушел под воду без прощального салюта. Наступила очередь Полковника. И вот здесь Зоран повел себя странно. Он целую минуту стоял напротив тела, потом сказал: – Прощай, Павел Петрович. Вечна спомен, братуш-ка, – Стойте,– сказал серб. Они остановились.– Топор у вас есть? Братишка покосился на Зорана и спросил: – Зачем тебе топор, брат? Вечна спомен, братушка. По-сербски: Вечная память, брат. – Нужен,– твердо произнес серб. Братишка нырнул в каюту и принес маленький стальной топорик: такой подойдет? Зоран сказал: – Да,– взял топор и ловко отсек указательный палец с правой руки Полковника. Все оторопели. У Ивана мелькнула мысль, что серб сошел с ума. – Опускайте,– сказал Зоран. Труп Полковника ушел в воду. Разошлись круги, в небо взлетела третья ракета. Они укрылись в шхерах, встали на якорь под высоким скалистым берегом. Братишка сказал: – Надо помянуть. У меня есть. Сели в каюте, накрыли стол – бутылка спирта, хлеб, тушенка, пластиковые стаканчики. Спирт развели ладожской водой, выпили не чокаясь, закурили, помолчали. – Теперь-то ты можешь рассказать, что произошло, брат? – спросил Иван. – Теперь расскажу,– ответил Зоран. Он закурил и начал рассказывать: – Как вы позавчера ушли, на острове стало праздно[10]. Остались Седой, Ворон да этот урод – Плохиш. И мы с Павлом. Тихо было. С утра сегодня Плохиш этот стоял на часах. Мы с ним даже поболтали, выкурили по сигарете. Если бы я знал, что он натворит, я бы сам его убил. Но я этого не знал. Мы поболтали, я вернулся в конак и лег там… Где-то минут за сорок до того, как пришли вы, я услышал два выстрела, потом еще… Я выглянул в окно. И увидел, что это Плохиш стреляет из своей «поливалки». Он целился вверх, как будто хотел подстрелить птицу. А через секунду я увидел и «птицу». Она парила невысоко, над верхушками сосен. Я закричал Плохишу: «Полако, братушка!» – Вот так, братушки.– Зоран обжег пальцы об окурок, выбросил его за борт.– Вот так. А потом, минут через десять всего, прилетел этот геликоптер. Я виноват – я не ждал его так быстро. Потому я не успел эвакуировать Павла – моя вина. «Дже-дай» прилетел и сразу начал стрелять. В первую очередь он расстрелял лодку и гидроцикл. Это чтобы не дать нам уйти. Задержать, пока не подтянутся «гестаповцы». Я думаю, что этот «Джедай» не стал бы с нами воевать. Но Плохиш начал войну с «Джедаем». После этого «Джедай» получил команду от своего хозяина и начал расстреливать всех, кто попадал в поле его зрения. А зрение у него хорошее. И стреляет он отлично. Он убил Ворона. Он убил Седого. Он убил Павла, выстрелив в окно… А я убил «Джедая». И Плохиша. Но это уже ничего не меняет. Это, братушки, уже ничего не меняет. Простите меня. Зоран замолчал. Все молчали. Было очень тихо, только волна плескалась о скалы. Братишка спросил: – Что же дальше? Этот вопрос задавал себе каждый, но вслух его произнес только Братишка. После короткой паузы серб ответил: Полегче, брат (сербск.). – Я продолжу борьбу – мне другой дороги давно уже нет. А теперь. теперь на мне вина за Павла. Мне еще искупить надо. А вы. Павел имел право решать за вас. Я – нет. Документы у каждого из вас на руках. Каждый сам вправе решать, как ему жить дальше. Братишка сказал: – Э-эх! Лучше служить султану турецкому, чем папе Грач, как всегда немногословный, сказал: – Мне тоже обратной дороги нет. Все посмотрели на Ивана. Иван молчал. – А ты, Иван? – спросил Братишка. Иван молчал. В нагрудном кармане лежал паспорт и водительское удостоверение на новое имя. – Что думаешь, Робин? – спросил Грач. Документы настоящие, выданы официально, с ними запросто легализоваться. Забыть все то, что было, и начать новую жизнь где-нибудь вдали от Петербурга. С Лизой. Теперь, когда долг перед Петровичем оплачен, я имею такое право. Никто не осудит. – Что молчишь, друже Иван? – спросил Зоран. Иван встрепенулся: – Что? – Какое решение ты принял? Тебя никто не осудит, брат. Иван посмотрел в глаза серба – черные, как ночь над Сербией. И в шустрые, блатные глаза Сашки Братишки. И в прозрачные, как апрельские льдинки, глаза Кости Грача. Иван произнес: – Пепел Клааса стучит в мое сердце, брат. Зоран улыбнулся. Он сказал: – Павел сделал правильный выбор. возьми этот ноутбук. «Лучше служить султану турецкому, чем папе» – девиз «Гёзов». Серебряный полумесяц на шапке – символ «Гёзов». – Зачем? – Это ноутбук Полковника. Теперь ты – Полковник. Иван изумленно уставился на серба. – Погоди, погоди,– сказал Иван.– Что это ты говоришь? – Я сказал, что теперь ты стал Полковником… Ты не сможешь заменить Павла – он был один такой. Но заменить Полковника ты можешь. – Я не понимаю тебя, Зоран. – Павел предвидел возможность своей смерти. Всегда держал этот вариант в голове. Так вот, в случае гибели или ареста Полковника его должен был заменить Седой. Седой убит. В этом случае Полковником должен был стать другой человек – вы его не знаете. Этот человек арестован. Следующим в списке стоял Ворон. Но и Ворон убит. Значит, твоя очередь. – Но почему? – Потому, что Павел именно на тебя делал ставку. Он собирался поговорить с тобой, когда ты вернешься с акции. Да не успел. – Поговорить со мной? – удивился Иван.– О чем? – Он хотел предложить тебе возглавить проведение операции «Демонтаж». – А что такое операция «Демонтаж»? Зоран подвинул ноутбук: – Все – здесь… А это,– серб достал из карманчика жилетки пакетик с отрубленным пальцем,– ключ. Он бросил пакетик на стол. И все посмотрели на этот маленький пластиковый пакетик. А он – мутный от крови, страшный, с просвечивающим обрубком – лежал между ноутбуком и стаканчиком разведенного спирта. Диковинный натюрморт! – Этот ноутбук,– пояснил Зоран,– не может включить никто, кроме Полковника. Даже если кто-то будет знать пароль, то и тогда он не включит этот комп. Потому что в нем есть датчик, настроенный на папиллярный рисунок Павла. Теперь понятно? Иван растерянно спросил: – А пароль? Как же без пароля? – Об этом не беспокойся, друже Полковник. Я знаю пароль. Майор Власов нажал кнопку и остановил картинку. На ней был человек, который стрелял из двух пистолетов в боевой беспилотный геликоптер «Джедай». Это было последнее изображение, которое успел передать «Джедай». Власов подумал: сволочь!.. Это относилось не к стрелку, что сбил вертолет. Это относилось к начальнику Власова полковнику Лысенко. – Сволочь! – повторил Власов и стукнул кулаком по столу. Его распирало от ненависти к Лысому. К этому тупому уроду, который ничего не понимает в деле. Его уровень – это примитивные оперативные комбинации, засады, прослушка и вербовка. Конечно, какой-то результат все эти мероприятия дают. Но это тактические успехи. Стратегически значимый результат может дать только аналитический подход. И он, майор Власов, блестяще доказал это, вычислив место расположения базы террористов. Если бы Лысый, скотина тупая, хохол гре-баный, направил в район несколько оперативных групп и хотя бы два авиакрыла, то результат был бы иной. Принципиально иной!.. А силами одного крыла делать там, конечно, нечего. Ну и сами эти «авиаторы» тоже хороши! Взяли и перестреляли всех… Ну на хрена, спрашивается? И ведь уже не первый случай. Похоже, им просто нравится забавляться со этим своим «летающим пулеметом». Не наигрались, видно, в компютерные стрелялки. Если задать этим «авиаторам» вопрос: зачем устроили бойню? – они ответят: у нас не было иной возможности предотвратить бегство террористов. Козлы!.. А ведь среди погибших, вполне возможно, были руководители «Гёзов». Возможно, сам Полковник… Конечно, мы проанализируем запись и почти наверняка сумеем идентифицировать лица, попавшие в объектив «Скаута» и прицел «Джедая», но мертвый Полковник и плененный Полковник – не одно и то же. – Сволочь,– в третий раз произнес Власов. Они укрылись в монастыре. Настоятель, в прошлом военный, давно помогал «гёзам». В монастыре не единожды укрывали беглых, раненых. Полковник с Зора-ном не раз отсиживались тут. Потом монастырь попал в поле зрения «гестапо». Около сорока оперативников ворвались в обитель и перевернули здесь все вверх дном. Только чудом можно объяснить то, что они не обнаружили подземный ход, которым ушел Ворон. После этого случая монастырь «законсервировали». Но теперь группа «гёзов» вновь укрылась в монастыре. В тот же день Зоран куда-то уехал. Взял у Ивана «ключ» от ноутбука Полковника и уехал. Он отсутствовал почти сутки. Когда вернулся, сказал, что освобожденных ребят пристроили в надежном месте и отдал Ивану «ключ», обработанный пластиком. Была глубокая ночь. Иван выключил комп и устало потер глаза. Он просидел перед компьютером часов шесть, и глаза, конечно, устали… Хотелось курить, но курить в келье, да и вообще на территории обители, было не принято. Настоятель, однако, оказался дядькой понимающим – разрешил дымить в дальнем углу за гаражом и хозблоком. Иван взял сигареты, вышел в коридор, потом – на улицу. По мощенной камнем дорожке прошел к гаражу, сел на сложенных в штабель досках и закурил. Ночь была нежаркой, звездной, ветер шевелил кроны. Иван с удовольствием затянулся. Он сидел, курил, думал: странно все это. Как в сказке: есть Башня, в которой живет огнедышащий Дракон. Есть Герой, который затеял разрушить Башню и погубить Дракона. Дракон, однако, сумел уничтожить Героя. Он прислал к Герою стальную птицу-убийцу. Но указующий перст Героя – Иван пощупал нагрудный карман – там, пластифицированный, упакованный в футляр из-под сигары Зорана, лежал палец Полковника… Так вот, даже после смерти Героя его перст указывает на Башню. И новый Герой – нескромно, старший лейтенант, ай, как нескромно!.. новый Герой принимает сакральное Нечто из рук верного оруженосца павшего Героя. Вот только в сказках в роли сакрального обычно выступает что-то непременно значительное и символическое – меч, перстень, на худой конец – книга… Мне же от Полковника достался банальный ноутбук. Таковы реалии двадцать первого века. Впрочем, можно считать, что ноутбук является аналогом Книги, которая содержит в себе некие Тайные Знания. По сути, так оно и есть – ноутбук содержит план операции «Демонтаж».. Да и по форме ноутбук напоминает книгу – его можно раскрыть и «листать страницы». Иван услышал шаги – кто-то шел к гаражу со стороны главного корпуса. Через двадцать секунд из-за угла появился Зоран. Он был в джинсах и наброшенном на плечи ватнике. Серб пристально посмотрел на Ивана и сел рядом. – Тоже не спишь, друже? – спросил Зоран, доставая сигару. – Изучал записи Полковника. Зоран щелкнул зажигалкой, прикурил. Выдохнул дым и сказал: – Если что будет непонятно – спрашивай. Я ведь почти все время был рядом с ним, присутствовал при многих встречах. – Спасибо,– ответил Иван.– Вопросы действительно есть. Серб поправил ватник на плечах, сказал: – Попросил меня настоятель не носить в монастыре оружия. Не ношу. И чувствую себя как голый. Иван несколько секунд помолчал, потом спросил: – Слушай, а как там ребята, которых мы освободили? – С ними все в порядке. Их спрятали в лепрозории. – Где? – удивился Иван. – В лепрозории. Место, скажу тебе, жуткое, но надежное. Мы с Павлом сами там отсиживались после того, как ему внешность изменили. – Но там же есть риск заразиться проказой. – А здесь ты ничем не рискуешь? – Ну. это другое дело. Серб пожал плечами: – А если бы мы ребят не отбили и они оказались бы в плавучей тюрьме на Белом море – это было бы лучше? – Думаю, что нет. – То-то. Я сам в хорватском концлагере провел больше года – знаю, какое это «счастье»! Кстати, вашу группу Полковник задумал специально для налета на тюрьму в Финском заливе. Там содержат около шестидесяти наших. Именно поэтому делался акцент на работу в море. Павел считал, что можно атаковать тюрьму из-под воды, перебить охрану и вывезти людей на катерах. Он планировал провести операцию в конце августа. Но потом его захватила тема «Демонтаж». Ведь если удастся уничтожить Башню вместе со всей верхушкой, то. Серб не договорил, замолчал. Иван спросил: – Что – «то»? Зоран сильно затянулся. Отсвет затяжки осветил сухие губы и щетину красноватым. – Если получится, то человечество ждут великие потрясения. Гнилая система не выдержит – рухнет вместе с Башней. Изучение записей, которые передали сбитые «Скаут» и «Джедай», позволило идентифицировать трех террористов. Один был некто Алексей Ситников. В прошлом – офицер 22-й бригады СпН ГРУ, прозванной «Серые волки», профессиональный диверсант. Находился в розыске в связи с подозрением в причастности к покушению на Анатолия Рубайтиса. Второй убитый на острове тоже находился в розыске в связи с расстрелом, который он провел в Абренской волости Латвии. Но этот, по-видимому, пешка. Наибольший интерес представлял третий человек. Идентифицировать его, строго говоря, не удалось. Но компьютерный анализ показал несомненное сходство убитого с Полковником. Эксперты сделали заключение, что убитый на острове может оказаться Полковником. Экспертиза была проведена методом наложения так называемых реперных точек лица. Вполне вероятно, заявили эксперты, что Полковник сделал пластическую операцию. Она изменила его внешность, но не настолько, чтобы нельзя было это выявить. Короче, экспертам требовался труп. А вот трупа-то и не было. Тем не менее через сутки после расстрела на острове представитель комитета «Кобра» по связям с общественностью сделал заявление о том, что в результате проведения спецоперации силами антитеррора на Северо-Западе РФ уничтожен террорист, известный под псевдонимом Полковник. К сообщению «подшили» изображение мертвого человека с залитым кровью лицом. В дверь кельи постучали. Иван ответил: – Войдите. Вошел настоятель. Иван поднялся. Он вел себя скромно, как послушник. Здесь, в обители, все «нерпы» находились на положении послушников и назывались послушниками. Иван сразу увидел, что, обычно очень спокойный, сейчас настоятель взволнован. – Здравствуйте, отец Михаил,– сказал Иван.– Что-то случилось? – Случилось,– ответил настоятель,– случилось. В голове Ивана сразу мелькнуло: «гестапо»!.. Где? Здесь? Почему молчит шаман? Настоятель произнес: – Теперь этот убийца объявился в наших краях. – Какой убийца? – спросил Иван, испытывая тайное облегчение. – На сенокос братья ездили. Нашли убитого стрелой человека. Охотник, подумал Иван. Спросил: – Стрелу они извлекли? – Нет. Они испугались. – Мне нужно взглянуть на стрелу. Старый ГАЗ-69 с брезентовым верхом полз по каменистой дороге. За рулем сидел монах. Рядом – Зоран, сзади – Иван. Они тоже были одеты по-монашески. Монах рассказывал: – Мы с иноками приехали косить на берег Питкяяр-ви. Испокон там косим. Трава отменная. Косим, значит. Вдруг инок Герасим кричит: братия! Сюда, братия!.. Что такое? Подходим – в траве человек. Из спины оперение стрелы торчит. Монах перекрестился и замолчал. Ехали около получаса. Газик то карабкался вверх по каменным осыпям, то спускался с них. Вокруг было фантастически красиво – ели и скалы, сосны и ручьи, водопады и полевые цветы. Иван ничего этого не замечал. Он думал: неужели Охотник? Неужели это тот самый Охотник?.. И если это действительно он, то почему он перебрался сюда? Ведь это примерно пятьдесят-шестьдесят километров от тех мест, где он обычно охотился. Ладно, посмотрим. «Козелок» преодолел очередной подъем, и впереди открылось озеро. Спустились, по узкому мостику переехали через речушку и остановились. – Здесь,– сказал монах и заглушил двигатель. Они выбрались из машины и метров около ста шли по наполовину скошенному лугу. Монах показал рукой: вон там он лежит. Там, где трава не кошена. Я с вами не пойду. Иван уже ощутил запах мертвечины. Он двинулся вперед по смятой траве. Вскоре увидел тело. Труп лежал лицом вниз. На нем был старый плащ, перевязанный кушаком, и черные брюки, заправленные в резиновые сапоги. Из спины торчало оперение. Иван подошел, ногой отшвырнул брошенную монахами косу и присел рядом. Потом достал из кармана полиэтиленовый пакет. Развернул. Внутри лежала разрезанная пополам стрела – та, что он извлек из рюкзака. Он сличил две стрелы. Стрелы были абсолютно одинаковы. Иван понял – да, это Охотник. Это снова Охотник. Иван многое отдал бы, чтобы встретиться с этой тварью лицом к лицу. Иван посмотрел на труп. Судя по цвету кожи, по запаху, убийство произошло как минимум сутки назад. Может, меньше, а может, больше. Точнее могут сказать только специалисты – сейчас жарко, процессы разложения идут быстро. Где теперь Охотник? Как его искать? Ответа Иван не знал. Но было чувство, что они еще встретятся. Знакомство с «сакральным» ноутбуком Полковника произвело на Ивана сильное впечатление. Особенно это касалось операции «Демонтаж». На первый взгляд – бред, фантастика в стиле голливудских блокбастеров. Но при близком рассмотрении стало ясно, что не такой уж и бред. Иван разбил многоходовку Полковника на отдельные фрагменты и убедился, что каждый отдельный фрагмент выполним. Значит, и вся операция в принципе выполнима. Но терзали сомнения: смогу ли? Иван начал «консультации» с Зораном и узнал, что Полковник уже провел большую подготовительную работу. – Тебе, друже Полковник, нужно только довести до конца то, что не успел Павел,– сказал Зоран. – Вот ведь как просто,– ответил Иван. Он уже готов был отказаться: я всего лишь старший лейтенант ВДВ, не по плечу мне это. Он уже готов был отказаться, но произошло еще одно событие: в монастырь приехал посетитель. Иван узнал об этом от Зорана. Серб вошел в келью и сказал: – Друже Полковник, с тобой хотят поговорить. – Кто? – спросил Иван. Зоран отступил в сторону, и в келью шагнул высокий старик с цепким взглядом. Несколько секунд Иван и гость смотрели друг на друга. – Войдите,– сказал Иван и сделал приглашающий жест. Гость вошел, произнес: – Меня зовут Дервиш. Нам надо поговорить. Зоран плотно затворил дверь. Иван и Дервиш говорили около часа. Потом Дервиш уехал. Ночь после этого разговора Иван не спал. Ворочался на жесткой монастырской койке, несколько раз выходил курить. Столкнулся с Зораном, который тоже не спал. Сказал ему: – Утром едем в Петербург. Будем готовить операцию. Выехали рано утром. За руль монастырской «Газели» сел настоятель. Иван, Зоран, Братишка и Грач ехали под видом паломников. Всю последнюю неделю никто из них не брился и теперь вид они имели довольно убедительный. Иван сидел один на заднем сиденье, смотрел в окно, молчал. Для Зорана и Братишки эта поездка была будничной работой, продолжением операции, а для Ивана она была возвращением. Покидая Петербург два с половиной месяца назад, он думал, что уже никогда не вернется. Возможно, больше никогда не увидит Лизу. Он возвращался. Он возвращался в настолько необычном качестве, что если бы кто-то сказал ему об этом два с половиной месяца назад, он бы не поверил. Впрочем, события последних месяцев были настолько неординарны, что даже сейчас, когда они уже произошли, в них трудно было поверить. Даже ему самому, с которым все это происходило. Он думал: а если бы тогда я проехал мимо Желтого рынка, как бы сложилась моя судьба?.. Не верующий ни в Христа, ни в фатум, он все больше и больше убеждался, что все то, что с ним произошло, произошло отнюдь не случайно. Можно предположить, что он случайно оказался на Желтом рынке в день официального открытия Башни. Но случайной ли была облава на рынке? Случайно ли подошел к нему старик-ветеран? А эстонский «Терминатор» встал на его пути случайно? Случайно ли кончился бензин в мотоцикле рыжего Валеры именно там, где он кончился. Ведь если бы это произошло на два-три километра дальше, то Иван не встретился бы с Охотником. И не попал на тот остров, с которого его сняли «гёзы»… Каждый из этих эпизодов можно трактовать как случайность, но все вместе взятое, то есть сочетание места, времени и последовательности событий, наводило на мысль, что такое не могло быть случайным. Да что там! Теперь Иван был почти уверен, что во всех событиях, построившихся в цепочку от Желтого рынка до отрубленного пальца Полковника, есть внутренняя логика. «Газель» наматывала километры, с каждым оборотом колес приближаясь к городу, к Башне. Но когда настоятель сказал: вот она, стекляшка окаянная,– Иван сначала не понял, а когда понял, пробрался вперед. За лобовым стеклом, испещренным кляксами разбившихся насекомых, увидел Башню. Башня казалась сверкающей иглой, нацеленной в небеса. – Сколько до нее? – спросил Иван. – До города тридцать шесть километров, но по прямой, конечно, поменьше,– ответил настоятель.– Думаю, что верст тридцать. С каждой минутой Башня становилась ближе. Через три минуты она уже была размером с карандаш, еще через три стало понятно, что это карандаш великана. И он увеличивался, увеличивался и увеличивался. Выскочив на кольцевую, они попали в тень Башни. Это было очень странно – ехать в тени при безоблачном небе. «Газель» с Георгием Победоносцем на борту мчалась в тени огромного сооружения, и казалось, что ей – тени – не будет конца. В салоне «Газели» все молчали. На фасаде бизнес-центра «78 RU» электронное табло попеременно показывало время и температуру. В 17:55 температура воздуха составляла почти тридцать два градуса. Иван сидел в купленной час назад «семерке», курил. Волновался. Седой учил: воин спокоен всегда. А Иван волновался – он ждал Лизу. Он уговаривал Зорана отпустить его одного. Говорил: – Пойми, Зоран,– это личное. Зоран отвечал: – У тебя нет личного, Полковник. У тебя нет права на личное, потому что ты – Полковник. Сошлись на компромиссе: Иван поедет один, Зоран – за ним, на другой машине. Было очень душно, тело делалось липким от пота, Иван ждал. Небо над заливом потемнело. В воздухе была разлита тяжелая, вязкая духота. На часах появились красные цифры «18:00». Иван выщелкнул за окно окурок. Он ожидал, что из дверей центра немедленно хлынет поток менеджеров, но этого не произошло. Огромная стеклянная вертушка оставалась неподвижной – безработица научила людей дорожить своим местом. Или хотя бы делать вид, что они дорожат своей работой. Задержаться на службе на полчаса-час стало нормой. Иван сидел, ждал. Время сделалось тягучим, как мед, в небе над заливом клубились тучи. Первые клерки появились в дверях спустя минут двадцать после окончания рабочего дня. Некоторые направились к автостоянке, но большинство двинулись в сторону проспекта… Иван ждал. В зеркало заднего вида он видел старый «Форд» Зорана, улицу и небо над Финским заливом. Оно наливалось чернотой. Лиза появилась неожиданно. Она вышла из вертушки и остановилась, задумчиво посмотрела на небо. На Лизе было платье в горошек – то самое, что было на ней в день, когда Иван увидел ее впервые. От нежности. от невыразимой нежности сжало сердце. Хотелось закричать: Лиза! Лиза, я здесь! – выскочить из машины, подбежать, прижаться, вдохнуть запах волос. Над заливом сверкнуло, в кронах деревьев прошуршал ветер. Иван стиснул руки на баранке. Лиза открыла сумочку и достала зонтик. Прокатился гром. Еще далекий… Лиза спустилась по ступенькам, двинулась в сторону проспекта, то есть в сторону Ивановой машины. По улице, разгоняя пыль, пронесся ветер. Лиза приближалась. Иван поднял тонированное стекло водительской двери, оставив узкую – в два пальца – щель вверху. На капот упала крупная капля. Взорвалась, как маленькая бомба, оставила кляксу. Лиза шла по улице, и ветер облеплял на ней платье. Сердце Ивана колотилось часто-часто. Над заливом снова сверкнуло. На этот раз ближе. С неба посыпались капли – редкие, но крупные. Они взрывались на пыльном асфальте. Лиза приостановилась, раскрыла зонтик, пошла дальше. С каждым шагом она приближалась. Пятнадцать метров. десять. пять. два. Костяшки на руках, стискивающих руль, побелели. Лиза поравнялась с машиной. и прошла мимо. Небо над заливом раскололось. Обрушился гром. Лиза вздрогнула и остановилась. Закричали сигнализации припаркованных вдоль улицы машин… Резко усилился дождь. Лиза обернулась, растерянно посмотрела на Иванову «семерку». Потом сделала шаг назад. еще один. и еще. Остановилась напротив водительской дверцы. Заглянула в щель. И – глаза встретились. Непрерывно сверкало, грохотало, сверху, из черноты неба, обрушивались потоки воды. Желто мигали напуганные автомобили. Иван и Лиза смотрели друг на друга сквозь струи июльского ливня. В пятидесяти метрах от них, в салоне «Форда» Зоран обхватил руками голову и ругался по-русски и по-сербски. В ту ночь ливень лил не переставая. Иван и Лиза провели эту ночь в недорогой гостинице на Васильевском. Они любили друг друга. И пили вино, сидя на широком подоконнике. В полуметре от них с шумом падала стена воды, сверкало и гремело. Они были счастливы. А внизу, в салоне «Форда», всю ночь просидел серб Зоран Бороевич. Он курил сигару и думал, что жизнь – глубоко трагическое произведение. Но читать ее все-таки стоит. На другой день Иван сделал первый шаг по реализации операции «Демонтаж» – он встретился с Ракетчиком. Встречу провели на конспиративной квартире на Лесном проспекте. Ракетчик поздоровался с Зораном, назвав его Михаем, и спросил: – А где же Василий Васильевич? – Василий Василич заболел,– ответил Зоран.– Он уполномочил вести дело Олега Петровича. Зоран показал на Ивана. Иван шагнул вперед, но Борис Витальевич резко мотнул головой, выставил вперед руку: – Не надо. Не надо мне никаких уполномоченных. Я буду иметь дело только с Василь Василичем. – Послушайте,– сказал Зоран.– Василий Василич болен. Курировать дело теперь будет Олег Пет. Ракетчик перебил: – Я подожду, пока Василь Василич выздровеет. Серб обернулся к Ивану: ну, что будем делать? Иван вытащил из кармана «гильзу» из-под сигары, отвернул колпачок и вытряхнул на ладонь палец. Покрытый пластиком, палец блестел. – Взгляните,– сказал Иван Ракетчику. – Что? Что это? – Ракетчик близоруко сощурил глаза за стеклами очков. Рассмотрел, отшатнулся. – Это то, что осталось от Василия Васильевича,– спокойно произнес Иван. Ракетчик открыл рот.– Василий Василич убит. Его расстрелял американский вертолет-робот. Тело покоится на дне Ладожского озера. Ну, будем работать? Ракетчик медленно опустился на стул, вытащил из кармана ингалятор, дважды пшикнул в рот. – Вам плохо? – спросил Иван. Несколько секунд Ракетчик молчал, дышал как рыба, выброшенная на берег. Потом буркнул: – Нормально. Как, вы сказали, вас зовут? Иван ответил: – Называйте Олег Петрович. Можно просто Олег. – Давайте работать, Олег Петрович,– тяжело произнес Борис Витальевич. Он убрал ингалятор в карман. Сказал:– Вопрос номер один: двигатель. С Василь Ва-силичем мы это обсуждали. Вы в курсе? – Да. Я знаю, что двигатель лежит на дне Ладоги,– Иван произнес эти слова и осекся. Только что он уже упоминал дно Ладожского озера. В очень суровом контексте. Иван упрямо повторил: – На дне Ладоги. Когда сможем приступить к подъему? – Капитан судна, с которого «смыло» наш двигатель – мой приятель, Гринев Юрий Палыч. Собственно, только потому и стала возможна ситуация, чтобы «смыло». Я разговаривал с ним недавно. Он готов помочь. Тем паче что у него сейчас собственный буксир. Он, как говорится, наш человек и, вообще, золотой мужик. Но нужен опытный водолоз. – Водолаз будет здесь через пару дней. – Это опытный человек? Там глубины около пятидесяти метров. – Профессионал высшего класса. С профессиональным оборудованием. – Отлично. Как только ваш профи будет готов – начнем. Даст Бог – поднимем двигатель. Иван спросил: – А как обстоят дела с собственно ракетой? Борис Витальевич поправил очки и сказал: – Мне была поставлена задача: разработать проект изделия для поражения цели, расположенной на дистанции один—три километра и на высоте около ста метров. При этом масса боевой части должна составлять минимум две тонны, старт с воды, с плавсредства. В принципе, я разработал проект носителя, который реально изготовить в сарае. Когда у тебя есть двигатель, то в этом нет ничего особенного. Разумеется, я шел по пути максимального упрощения. Тем не менее я гарантирую, что такое изделие полетит. Но! Я не специалист по системам наведения. Иван спросил: – Что из этого следует? – Как что? Мимо цели можем махануть. – Во как! А что можно сделать? – Самое правильное и простое решение – подключить специалиста. – У вас есть такой человек? Ракетчик отрицательно мотнул головой: – То-то что нет. – А где найти? – Нигде. Их и так-то было немного, а теперь и вовсе не осталось. Старики на погосте, а молодых перекупили. Они все за океаном. – Понятно,– сказал Иван.– Еще варианты есть? – Есть. Первый – обеспечить ручное управление. – Это, простите, как? – Это, простите, просто – посадить в ракету человека. Он будет вручную управлять рулями. – Но ведь он же. – Смертник,– кивнул Ракетчик. Иван потер щетину, озадаченно произнес: – Круто солите. Борис Витальевич согласился: – Да уж, крутовато будет. Не я, однако ж, придумал, но. Загвоздка в другом: где найти этого самого камикадзе? Молчавший до этого Зоран сказал: – Не проблема. Есть такой человек. – Что за человек? – спросил Иван. – Я,– сказал серб. Он очень буднично это сказал. Как будто отвечал на вопрос: кто сходит в булочную? Иван внимательно посмотрел на него, ответил: – Это ты брось, Зо. Михай. И Ракетчик разволновался, сказал: – Что вы, товарищ? Это же черт знает что… Я же – теоретически. Зоран улыбнулся: – А я практически. – Нет-нет,– сказал Борис Витальевич. Он явно не ожидал такого поворота разговора. Когда он занимался расчетами и создавал изделие на бумаге, он, вероятно, даже получал удовольствие от процесса. И от осознания того, что он еще кому-то нужен. И вдруг, совершенно неожиданно, разговор перешел в практическую плоскость. И экзотическое слово «камикадзе» вдруг обернулось живым, из плоти и крови, человеком.– Нет-нет, это невозможно. Да и управлять ракетой без соответствующей подготовки вы просто не сможете. Зоран сказал: – Смогу.– Он улыбнулся и добавил: – Мы, смо срби – небеска наци'а.[11] – Что? – растерянно спросил Ракетчик. – Я сказал, что готов приступить к обучению. – Нет, нет,– снова сказал Ракетчик.– Это нереально. Полет ракеты будет продолжаться двадцать секунд. десять секунд. Человек просто не сумеет сориентироваться. Да еще и перегрузки. Да и тренажеров таких нет. В общем, это невозможно. Извините меня, но я сморозил глупость. Борис Витальевич отвел глаза. Иван сказал: – Значит, отпадает. Другие варианты есть? – Есть! – почти воскликнул Борис Витальевич.– Разумеется, есть. Если вы сумеете поставить на цель маячок, то я гарантирую попадание с отклонением не более метра. Иван спросил: – Что собой представляет маячок? – Маячок-то? Примитивная схема плюс элемент питания – обычная «таблетка». Он подаст сигнал, и наше изделие пойдет на него, как собака на голос хозяина. Я сделаю его за пять минут из любой электронной игрушки. Или из брелка автомобильной сигнализации. Иван покосился на Зорана. Серб сидел с каменным лицом, смотрел в окно. – А что? – сказал Иван.– Будем думать над этим предложением. – Да-да, конечно,– преувеличенно бодро поддержал Ракетчик. – Теперь давайте обсудим, что конкретно вам нужно для изготовления носителя? Времени у нас не так уж много. Выяснилось, что для изготовления ракеты необходима чертова уйма чего. Ракетчик составил список на двух страницах, Иван просмотрел его и подумал: похоже, я становлюсь снабженцем. Но в первую очередь нужно было достать двигатель. В отличие от Ракетчика, Заборовский нисколько не удивился, что вместо «Василия Васильевича» пришел совсем другой человек. Похоже, ему было все равно. – Что еще от меня нужно? – спросил Заборов-ский.– Те расчеты, что хотел получить ваш… э-э… коллега, я сделал. – Да,– сказал Иван,– большое спасибо, Семен Ильич. Расчеты мне передали. – Тогда что же вы хотите? – Семен Ильич, вы уже помогли нам, помогите еще раз. – Что еще? – Если я правильно понял, то вы работаете на Башне. – Да, поняли правильно. – Как же вас взяли на работу? Ведь вы выступали против строительства Башни. – А вам-то какое дело? Что вы нос свой суете? – Семен Ильич, поймите меня правильно. Если я «сую нос», то, наверно, это мне очень надо. Заборовский задумался, закурил. Минуту или две он сосредоточенно пускал дым, смотрел на Ивана, но как-то мимо Ивана. Потом сказал: – Из милости меня, молодой человек, взяли. из милости. – Понятно. А в какой должности служите? – А служу я в должности придурка. – В штатном расписании «Промгаза» есть такая должность? Заборовский затушил папиросу, вытряхнул из пачки очередную. Посмотрел на Ивана большими, черными, чуть навыкате, глазами. – Такой должности в штатном расписании «Пром-газа» нет. Моя должность называется «инженер отдела эксплуатации»… Занят обслуживанием демпфера. Знаете, что это за хреновина? – Да,– кивнул Иван.– Это шар, который должен гасить раскачивание Башни. – Верно. В принципе – верно. Так вот: этот «шарик» – часть сложной системы. Она требует внимания и периодического обслуживания. Работа не пыльная, все компьютеризировано. Но раз в месяц нужно делать профилактику. Вот этим я и занят. У меня даже свой кабинет есть – бетонная яма два на три. – Ясно. Платят хорошо? Заборовский сверкнул глазами: – Что вам нужно? – Семен Ильич, вы ведь наверняка поняли, чем вызван наш интерес к Башне? – Нужно быть полным идиотом, чтобы не понять. что нужно от меня? – Помощь. – Помогу. что конкретно? – А вы не задумывались, что если у нас все получится, то вы останетесь без работы? Заборовский засмеялся. Он очень странно засмеялся – глумливо забулькал горлом, засипел, на глазах выступили слезы. Потом резко оборвал смех, сказал: – Слушайте меня… У меня была семья – жена и сын. Вообще-то мы с Наташей хотели девочку, но Бог послал Аркадия. Я ведь поздно женился – в науке был весь, некогда. Когда я Наташу встретил, мне было уже за тридцать. А потом у нас долго ничего не получалось с ребенком. Пять лет не получалось. Врачи, клиники, обследования – ничего. Наташу это угнетало – я видел. А для еврея семья, дети значат очень много… Но потом произошло чудо. Мы не могли поверить, но оно произошло, и родился Аркашка. Потом уже я, неверующий, думал: может, он и не появлялся на свет так долго потому, что кто-то там, наверху, уже заранее все знал? Хотя, конечно, глупость. У нас была семья. Понимаете? Настоящая семья. Аркашка рос таким чертенком непоседливым – караул! Но я был тогда самым счастливым отцом на земле. А Наташа как расцвела!.. Все кончилось в октябре две тысячи десятого. Наташа с Аркаш-кой пошли на марш протеста. На тот самый марш протеста, где против демонстрантов впервые применили «Ужас»… Я не пошел – дома остался. У меня температура была. Теперь я проклинаю себя за это. Они погибли на Большеохтинском мосту, под стеной кукурузины. Кукурузина убила их. Заборовский достал папиросу, чиркнул зажигалкой. Руки у него дрожали. Иван молчал. Наверно, нужно было сказать слова соболезнования. Но он понял, что никакие слова Семену Заборовскому не нужны. Заборовский закурил, окутался дымом. – На эту вашу Башню я хожу, чтобы искупить. или очиститься. или. Черт! Не знаю, как сказать. Боль я свою туда ношу – понятно? – Думаю, да. – А говорите: работа. Да я, если бы смог, зубами бы сгрыз кукурузину. Ну, что хотели узнать? Задавайте свой вопрос. – Вопрос вот какой. Для обрушения Башни воздействовать нужно непосредственно на демпфер? – Непосредственно на сам шарик необязательно. Но для получения должного эффекта нужно ударить как можно ближе… Да я же указал в расчетах: плюс-минус десять метров. Если выйти за эти пределы, то – без гарантий. – Понятно. Именно с этим у нас проблема. Для того, чтобы нанести удар точно в центр «мишени», нужно установить маячок. Как пронести в Башню небольшой электронный прибор? – Никак. Всю электронику оставляют в камере хранения в полукилометре от входа. У каждого сотрудника есть своя ячейка. Для посетителей – отдельная камера. – Что ж – совсем невозможно пронести? – Есть полтора десятка топ-менеджеров, на которых действие требований службы безопасности не распространяется. Но это, как вы понимаете, другой мир. – Понимаю,– сказал Иван. Накануне он обсуждал с Зораном и Братишкой возможность установки маячка. Рассматривались разные варианты. Например, забросить маячок с помощью арбалета. Однако надо иметь в виду, что стрелять придется с дистанции как минимум триста метров. При этом стрела должна «забраться» на высоту сто десять метров. Если даже существуют такие арбалеты, то нужно еще попасть в «мишень». А если удастся попасть и не разбить при этом стекло, то как закрепить маячок на стене? В общем, ерунда получается. Были и другие идеи. Например, использовать для доставки маячка миниатюрный радиоуправляемый самолет или вертолет. Обсуждали долго, но так ни к чему и не пришли. – Понятно,– сказал Иван. – А велик этот ваш маячок? – спросил Заборовский. – Да нет,– ответил Иван. Он достал из кармана брелок автосигнализации.– Примерно вот такой. Заборовский несколько секунд рассматривал плоскую «таблетку» со скругленными краями. Потом сказал: – Я пронесу ваш маячок. – Как вы это сделаете? Вместо ответа Заборовский расстегнул рубашку. – Смотрите,– произнес он, показывая на грудь. Под кожей пониже ключицы на левой стороне груди четко прорисовывался некий предмет. Он был круглый, диаметром около четырех сантиметров. – Что это? – спросил Иван. – Кардиостимулятор. Обычный кардиостимулятор. Если ваши специалисты сумеют вписать маячок в похожие габариты, то я без проблем пройду с ним через контроль. – Каким образом? – Сотрудников и посетителей с кардиостимуляторами охрана пропускает на объект. Посетители обязаны предъявить документ об установке кардиостимулятора. Относительно сотрудников все вообще просто – в компьютере службы безопасности стоят соответствующие пометки. Понятно? – Да,– сказал Иван. Он все больше и больше убеждался, что все, что происходит, происходит не случайно. – Мы извлечем стимулятор, на его место вошьем маячок. Проверить невозможно. – А как же вы без стимулятора? – Перебьюсь. Он же не всегда нужен. Если аритмии нет, то и стимулятор не нужен. Это раньше они работали постоянно, а теперь стали делать «умные» приборы. Если сердце работает нормально – стимулятор «спит», экономит энергию. – Понятно,– сказал Иван.– А как вы его извлечете из тела? – А зачем его извлекать? – пожал плечами Забо-ровский. – Ну как же? Ракета будет наводиться прямо на маячок. – А-а, вот вы о чем,– Семен Ильич улыбнулся.– Что-нибудь придумаем. Да он и сидит неглубоко, под самой кожей. Буксир «Комсомолец» ждал группу «гёзов» и Ракетчика в километре от Петрокрепости. Они «вышли на рыбалку» на двух надувнушках, встретились с буксиром, поднялись на борт. Капитан Гринев оказался высоким сухопарым мужчиной лет шестидесяти с иссеченным морщинами лицом. Он напоминал некий книжный, придуманный образ капитана. Вот только трубку не курил и не носил бородки. Зато буквально источал спокойную уверенность… «Комсомолец» взял курс на север. Гринев сказал: – Кают-компании на «Комсомольце», извините, нет. Пожалуйте в кубрик – там просторно и вполне цивильно. Расположились в кубрике. Во главе стола – капитан Гринев, по правую руку сел Борис Витальевич. Вокруг устроились Иван, Зоран, Братишка и Дельфин – капитан второго ранга Нефедов. Познакомились. При этом Гринев назвал свое настоящее имя, фамилию, отчество. Иван подумал: вот еще одна проблема – люди не имеют ни малейшего представления о конспирации, а с ними придется работать. Гринев развернул карту, приказал: держите края,– и начал: – Район, где «смыло» груз. Иван перебил: – Прошу прощения, товарищ капитан. – Да? – Насколько я знаю, Борис Витальевич объяснил вам, в чем цель нашей экспедиции. – Да, конечно. – Очень хорошо. А вы отдаете себе отчет, что, принимая участие в этом деле, вы становитесь террористом? Что в случае провала вы проведете остаток своих дней в тюрьме. Что ваши дети. у вас есть дети? – У меня, молодой человек, уже и внуки есть. – Понятно. Так вот: вы отдаете себе отчет, что ваши дети и внуки никогда не увидят своего отца и деда? Гринев помолчал. Потом сказал: – Как бы в пафос не удариться… Скажу так. Вот именно ради детей и внуков я на это иду.– Он очень спокойно это сказал. С большим внутренним достоинством.– Мне ведь уже шестьдесят второй годочек. Я старше этого,– Гринев постучал тупым концом карандаша по карте,– буксира… Боюсь ли тюрьмы? Да, на нары не хочется. Но страха нет. И чтобы стало совсем все понятно: мой отец покойный здесь, на Ладоге, воевал. Я ответил на ваш вопрос? – Вполне,– ответил Иван. Он протянул руку над столом, капитан протянул свою. Иван спросил: – А как экипаж, Юрий Палыч? – Весь экипаж состоит из одного человека – из Васьки. То есть, прошу прощения, из Василия Робертовича Забродина. С мореходки ко мне пришел мальчишкой. Двадцать три года рулевым у меня. За него ручаюсь. – Понятно. – Тогда к делу. Груз сбросили примерно вот здесь. Почему – примерно? Потому что специально не засекал. Ни к чему было. Мы вошли в пролив, легли в дрейф. Было это примерно в створе с маяком на мысу. Эх, знал бы, что так будет, взял бы точный пеленг. «Комсомолец» вошел в широкий, около двенадцати километров, пролив между западным берегом и островом Кархусаари. Ветер с Ладоги развел здесь приличную волну – короткую и злую. Капитан «Комсомольца» сам встал к штурвалу. Он маневрировал на малом ходу, «ловил точку». После непродолжительного маневрирования в проливе Гринев заглушил двигатель. Стало тихо. Катер закачался на волне. Загремела якорная цепь. Капитан сказал: – Где-то здесь. Не точно. Ошибка может составить плюс-минус три-четыре кабельтовых.[12] Братишка посмотрел на дисплей эхолота, покачал головой, бросил: – Почти полста метров. Николай Нефедов тоже посмотрел, подмигнул и сказал: – Ништо, Саня. Бывало и покруче. Нефедов надел шерстяное белье – водичка на глубине в пятьдесят метров отнюдь не горячая, начал облачаться в сухой гидрокостюм. Черная неопреновая «кожа» плотно облепила тело. Братишка помог ему надеть на ноги ласты, а на грудь немецкий аппарат «Драгер». «Драгер» – аппарат замкнутого цикла. Он не дает пузырей, что особо важно для диверсантов. Но в данном случае важно было другое его качество. «Драгер» – комбинированный воздушно-кислородный аппарат, он позволяет длительное время работать даже на глубине в пятьдесят метров. Коля застегнул грузовой пояс, надел на руку компьютер, а в ножны на ноге вложил водолазный нож «Атак». Нож был трофейный. Нефедов добыл его в схватке с американским «тюленем» в норвежском фьорде. На пояс Николай повесил сумку – там был фонарь и стометровый линь с буйком. Нефедов еще раз проверил свое снаряжение, сказал: – Ну, пойду. Он перелез через борт, опустил маску и вставил в рот загубник. Спустя три секунды Нефедов ушел под воду. Иван предлагал организовать работу парой, но Дельфин сказал: если бы был второй «Драгер», я был бы за. Но его нет. А идти на глубину в полста метров с обычным аквалангом – заведомая глупость. Братишка посмотрел на часы. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что им повезет. Николай Нефедов стравил воздух из клапанов сухого гидрокостюма и уверенно пошел вниз. Он погружался по пологой спирали, автоматически выравнивая давление внутри маски. Вода была чистой, видимость сначала составляла порядка восьми метров, но с каждой минутой погружения становилось все темнее. Николай достиг дна, «повисел», регулируя дыхание. Потом включил фонарь, поставил буй и начал круговой поиск. Дно – камень, песок, водорослей немного. Можно работать. Хотя предок человека и вышел когда-то из океана, подводный мир для людей гибелен. У многих он вызывает страх, а у некоторых ужас. А вот Николаю Нефедову нигде и никогда не бывало так хорошо, как под водой. Ему было все равно, в каких водах плавать – в густых, как суп, теплых южных морях или в холодной глубине северных. Когда-то, еще в детстве, Нефедов посмотрел культовый советский фильм «Человек-амфибия». После этого для него уже не было вопроса, кем быть. Только «человеком-амфибией». И он стал «человеком-амфибией».. И не просто аквалангистом-любителем, и даже не профессиональным водолазом, а бойцом группы «Дельфин» ГРУ. С тех пор прошло много лет. Нефедов стал капитом второго ранга, заработал два ордена. А приключений хватило бы на три авантюрных романа. «Дельфину» Нефедову довелось сражаться с настоящим дельфином. Это животное по определению лучше человека приспособлено к подводной жизни – оно работает в родной стихии. Под водой оно движется быстрее человека, обходится без каких-либо аппаратов, не боится кессонной болезни. При этом обладает великолепным слухом, зрением и даже эхолокацией. Но и это еще не все. Прежде чем «поступить на службу», животные проходят обучение. Дельфин по кличке Клаус, с которым встретился Нефедов, прошел обучение на базе ВМС США в Сан-Диего. Там его научили приемам подводной борьбы и дали оружие – намордник с прикрепленной к нему отравленной иглой. Если боевой пловец сталкивается с боевым животным один на один – он практически обречен. К тому моменту, когда Николай столкнулся с Клаусом, у Нефедова был уже реальный опыт подводных сражений с человеком – в холодной воде норвежского фьорда Николаю довелось сразиться с американским «фрогменом». Тогда он победил. В схватке с Клаусом у него не было шансов. Он должен был погибнуть в теплых водах возле Дананга, но и здесь он одержал победу. Все это было давно. Сейчас Николай Нефедов плыл в мирных водах Ладожского озера. Расширяя круги, Николай спокойно и методично отработывал площадь предполагаемого нахождения объекта. Он почти не пользовался приборами, определял свое нахождение интуитивно. Это приходит только с огромным опытом, да и то не ко всем. Даже на суше на отработку площади с радиусом четыре кабельтовых – а где четыре, там и пять – требуется время. Под водой на ту же работу времени нужно вдвое больше, а усилий – вчетверо. Нефедов не надеялся на быстрый успех. Во-первых, капитан буксира мог – и очень сильно – ошибиться в определении места. Во-вторых, очень даже может быть, что предметы, которые он сейчас ищет, давно подняли. Вполне вероятно, что ему придется утюжить дно пролива несколько дней. Хорошо, что есть «Драгер». С обычным аквалангом на такой глубине делать нечего – даже профессионал может работать считаные минуты. А если ныряльщик перебрал лимит времени, рассчитанный по «кривой безопасности», то соответственно увеличивается время, необходимое для декомпрессии. Это значит, что на каждые три метра подъема нужно будет делать остановку на две-три минуты. Довольно часто любители дайвинга пренебрегали этим правилом. Из-за усталости, холода или просто по глупости. Результат – газовая эмболия и кессонная болезнь. Или смерть. Нефедов работал, пока не начал садиться аккумулятор фонаря. Потом пошел наверх. День за днем, день за днем Дельфин отрабатывал дно. Нашел старинный якорек с финским клеймом. Через неделю Иван сказал: все. Будем прекращать. Николай попросил разрешения на еще одно – крайнее – погружение. Он надеялся, что на этот раз он найдет. Было у него такое предчувствие. Иван согласился на еще одно погружение, но предчувствие обмануло – Николай ничего не нашел. Медленно шевеля ластами, Николай пошел наверх. В пятнадцати метрах от поверхности он наткнулся на темное веретенообразное тело буйка. К буйку был прикреплен плотно натянутый тросик. Один конец его уходил вниз, в темную глубину. Второй – наверх. Через полчаса Братишка позвонил Ивану: похоже, нашли. После короткого отдыха Нефедов ушел под воду в очередной раз. Он спускался вдоль троса. На дне обнаружил два почти занесенных песком деревянных ящика без маркировки. Один – большой, метра три длиной, второй значительно меньше. Сомнений не было – оно! Поднимали ящики ночью, по одному, грузовой лебедкой буксира. Начали с большого. Лебедка буксира могла взять полторы тонны. Наматывался на барабан трос, пощелкивал храповик. Пока ящик находился под водой, лебедка справлялась легко. Однако, когда ящик, обитый стальными полосами с рымами по углам, показался над поверхностью, лебедка заскрежетала. Капитан Гринев остановил подъем. Ящик повис над водой на грузовой стреле. И все смотрели на него. А он висел в свете прожектора, слегка покачивался. Скрипели ржавые рымы, из щелей ящика стекала вода. Заволновался Ракетчик: – Утопим, утопим. Заводите его быстрее на борт. Гринев ответил: – Тяжелый. Лебедка не вытянет. Подождем, пока стечет вода. Может, тогда получится. Опытный капитан оказался прав – вода стекла, лебедка справилась. Ящик поместили в трюм, туда сразу же спустились Ракетчик и Братишка с противогазами и инструментом. С ними хотел пойти Иван, но Борис Витальевич остановил: – Не надо. Как ни крути, а ящик деревянный, негерметичный. Пролежал под водой полтора десятка лет. Изделие, конечно, целиком выполнено из нержавейки, но гарантий все равно никаких. А ну как наши «консервы» испортились – я имею в виду, что произошла протечка гептила? Была глубокая ночь. Под водой мелькал свет фонаря Нефедова – он готовил подъем второго ящика, крепил трос к гаку лебедки. Капитан Гринев ждал сигнала к началу подъема. В стальном чреве буксира, при желтом свете ламп, заключенных в проволочные «намордники», двое мужчин в противогазах вскрывали поднятый со дня моря ящик с ракетным двигателем. Ракетчик приговаривал: – Ничего, ничего, все будет хорошо. Ключом на семнадцать Братишка отвернул двенадцать приржавевших гаек крепления крышки, гвоздодером подцепил ее край. Крышка поддалась со скрипом. Братишка повернул к Ракетчику голову в противогазе и сказал: – Чистый сюр. Вскрываем гроб подводного Дракулы. – Давайте, давайте,– ответил Ракетчик.– Открывайте. Голоса звучали глухо. Крышку сняли, открылся мешок из толстого матового полиэтилена. Сквозь него слабо просвечивала конструкция из светлого металла. Братишка посмотрел на Ракетчика, Борис Витальевич кивнул. Финкой Братишка взрезал пленку, раздвинул руками. Внутри было сухо… Даже дилетанту стало понятно, что эти «консервы» вполне съедобны. Братишка и Ракетчик выбрались на палубу и сели рядышком на скамейку в корме. Братишка снял противогаз и сказал: – Сюр, однако. – Что? – спросил Ракетчик. – Вы противогаз-то снимите, профессор. А то, извините, сюр еще сильнее. – Ах, да,– ответил Ракетчик и стал снимать противогаз.– А что такое «сюр»? – спросил он, когда освободился от противогаза. Братишка достал из кармана сигареты, предложил Ракетчику. – Да я, собственно, уже лет пять… А-а, давайте! – Борис Витальевич махнул рукой.– Такое дело, что сегодня все можно. Закурили, Ракетчик закашлялся. Потом засмеялся и спросил: – Так что же такое «сюр»? Сюрреализм? – А вот все это,– Братишка широко повел рукой.– Ночь… море… звезды над головой… А в трюме гроб подводного Дракулы, поднятый из пучины. Над бортом показалась упакованная в черный нео-прен и маску голова Нефедова. – Да уж,– согласился Борис Витальевич.– Это действительно чистый сюр. Внешний осмотр двигателя показал, что он находится в рабочем состоянии и готов к пуску хоть завтра. И все то, что казалось хоть и выполнимым, но все-таки сомнительным, стало казаться реальным. До саммита оставалось почти четыре месяца. На Невском судоремонтном заводе Гринев присмотрел подходящую самоходную баржу. Сказал: – Ремонта, конечно, требует, но не шибко большого. Она из лихтера переделана в самоходку. Они, лихтера, крепкие… Сколько я их по Ладоге перетаскал! Баржу купили. Тут же, на Невском заводе, поставили на ремонт. Завод простаивал, любому заказу здесь были рады. Интересы заказчика представлял Братишка. Консультантом у него был, конечно же, Гринев. Братишка вошел в образ, стал носить костюм и галстук и называть Гринева «мой эксперт». Кроме вполне традиционного ремонта: провести профилактику двигателя и механизмов, подварить, подкрасить,– заказчик хотел провести частичную модернизацию самоходки. Среди предъявленных требований было усиление днища и установка в трюме наклонной направляющей на гидравлическом домкрате по представленным чертежам. Главный инженер завода просмотрел чертежи, удивился и спросил: – А что же это такое будет-то? Не моргнув глазом, Братишка ответил, что на направляющую будет установлен погрузо-разгрузочный транспортер. Главный инженер удивился еще сильнее. Желая помочь заказчику, он стал объяснять, что все это можно сделать по-другому – проще и технически элегантней. На это Братишка ответил: – Не ваше, блин, дело – критиковать заказчика. Понятно? – Позвольте. Я хочу сделать, как луч. – А вас никто не спрашивает! Если вас что-то не устраивает, мы найдем другой завод. – Но я. Директор наступил под столом на ногу главному инженеру, тот мгновенно осекся. Директор сказал Братишке: – Вы абсолютно правы, Александр Игоревич. Желание заказчика – закон. Давайте обсудим некоторые детали. В процессе обсуждения директор и главный инженер убедились, что заказчик ничего не понимает в судостроении. Но амбициозен и готов вполне прилично заплатить. Директор спросил: – Когда вы хотите получить свое судно? – А сколько времени вам понадобится? Директор посмотрел на календарь, прикинул что-то про себя. – Где-то, я думаю, месяца четыре,– сказал он. Братишка тоже посмотрел на календарь. – Нет,– сказал он.– Четыре месяца – это много. Посудину мы должны получить не позднее конца сентября. Директор сказал: – Это потребует максимального напряжения сил всего коллектива. – Ну так напрягитесь. За срочность выплатим премию в размере пятнадцать процентов. Директор и главный инженер переглянулись. Срок, обозначенный клиентом, был вполне реальный, и лишний месяц директор зарядил «на всякий пожарный». Уже на следующий день подписали договор, и баржа встала на ремонт. Для Ракетчика сняли ангар площадью в двести пятьдесят квадратных метров в депрессивной промзоне у кольцевой. Когда-то здесь был автосервис, потом «Цветмет». Потом владельца «Цветмета» убили, и уже месяца два ангар простаивал. Главным достоинством ангара было его изолированное положение. На три четверти помещение было завалено черным ломом. Его купили вместе с ломом весьма недорого. Объекту присвоили наименование «Стапель». Иван прислал Борису Витальевичу трех помощников – они же охрана,– и Ракетчик рьяно взялся за дело. На «Стапель» завезли кровати, газовую плиту, продукты, воду, утварь. В течение пяти дней Борис Витальевич с помощниками вытаскивали из ангара металлолом. А когда завалы разобрали наполовину, открылось чудо – погрузчик «катерпиллер». Выкрашенный в темно-зеленый цвет, огромный, как слон, на мощных рубчатых колесах, погрузчик выглядел грозно, агрессивно. Скорее всего, «катерпиллер» был краденый. Потому его и завалили металлоломом… Эта неожиданная находка случилось как раз тогда, когда на «Стапель» приехали Иван и Зо-ран. Обычно угрюмый серб, увидев погрузчик, улыбнулся. Подошел и похлопал его по «морде». Сказал: – Кэт!.. Кэт, модель девять-семь-два. Зверюга. Объем ковша пять с половиной кубов. Я на таком работал. Завалы разбирал. Он на ходу? – А кто его знает? – отозвался Чингачгук. Серб мигом взлетел в кабину. и через пять секунд двигатель «катерпиллера» зарычал. Вспыхнули фары, начали пульсировать мигалки на кабине. За час Зоран вывез из ангара остатки хлама. Работал сноровисто, можно сказать – виртуозно. Разворачивал огромного зверя «на пятке». Когда закончил, мужики сказали: спасибо, брат. Без тебя нам бы еще два дня мудохаться. Впрочем, работы им и без того хватало. После того, как очистили ангар от лома, пришлось ремонтировать проводку, обустраивать жилой отсек и делать массу других дел. Потом на «Стапель» привезли баллоны для газосварки, инструменты и, наконец, десятиметровый кусок трубы диаметром девятьсот двадцать миллиметров. Огромную трубу сгрузили с КАМАЗа, поставили на «стапель» – собранную из бревен и бруса подставку. Когда в «цех» приехали Иван и Зоран, Ракетчик ходил вокруг трубы, скептически посматривал на нее и усмехался. Иван спросил: – Вам что-то не нравится, Борис Виталич? – Да нет. Мне, напротив, все нравится. Просто, понимаете ли, Олег Петрович, я подумал: «в гараже, на колене». Если бы еще год назад кто-нибудь сказал мне, что я из ржавой трубы буду делать изделие… Нет, не поверил бы! Труба действительно была слегка ржавой, с неровно обрезанным и слегка смятым торцом, и поверить, что из этого может «вырасти» ракета, было весьма затруднительно. Иван подумал, что для того, чтобы превратить трубу в ракету или, выражаясь языком Ракетчика, в изделие, нужен талант великий. Возможно даже – гений. – Теперь-то верите? – спросил Иван. – Сам не понял,– Ракетчик развел руками и засмеялся. Потом сказал: – Собственно говоря, то, что мы сейчас делаем, действительно представляется невозможным. Оно стало возможным только в связи с наличием двигателя и поставленной задачей. Я имею в виду расстояние до цели. Если бы нам нужно было произвести выстрел на дальность хотя бы сто километров, то этой дуре,– Ракетчик постучал по трубе,– было бы не долететь. А на два километра мы и эту трубу зафига-чим за милую душу. Зоран похлопал по трубе ладонью, сказал: – Рашен тьюб – наш ответ общечеловекам. А Борис Витальевич сказал: – Вы вот мне помощников дали – отличные ребята. А где же мой коллега-то? – Это кто? – не понял Иван. – Да как же? Саша. Александр. Отчества, извините, не знаю. А фамилия у него, кажется, Братишко. Ивану стало весело. Очень весело… Он подумал: действительно, коллеги – профессор, доктор технических наук, лауреат Государственной премии, и Саня Братишка, который «образование получал в Крестах». Вот оно как бывает. Иван сдержал улыбку. Сказал: – Товарищ Братишко работает на другом направлении. Далеко отсюда. «Товарищ Братишко» получил задание добыть тротил для боевой части изделия и убыл в родной город Сортавала, где были у него завязки. – Жаль,– сказал Борис Витальевич,– очень жаль… Ну, увидите – привет от меня передавайте. – Как только увижу– обязательно,– ответил Иван.– А когда увижу – не знаю. Он знал, что увидит Братишку если не сегодня, так завтра, но не собирался говорить об этом Ракетчику и не думал передавать приветов. Каждый должен знать только то, что нужно. И ничего сверх того. Ночь была душной. В распахнутое окно комнаты лился лунный свет. Иван, по-турецки поджав ноги, сидел на диване, смотрел на Лизу. В лунном свете ее тело казалось почти прозрачным. – Что ты так смотришь? – спросила она. – Ты очень красивая, Лиза. – Брось ты! Обыкновенная. Рамой нарезанный на полосы лунный свет лежал на полу. – Ваня,– позвала Лиза.– А ты помнишь, ты щенка спас? – Жильца-то? Конечно, помню. Как не помнить? – А не знаешь, как он сейчас? – Нет, не знаю. Последний раз я видел его утром того дня, когда все произошло.– Иван потянулся, взял со стола сигареты, закурил.– Думаю, по-прежнему живет на станции. – Я бы хотела его проведать. За окном тяжело, сонно шевелилась плотная августовская листва. – Я бы тоже хотел на него посмотреть,– ответил Иван.– Вырос, наверно. Я бы очень этого хотел, но это невозможно, Лиза. В такое время сволочное мы живем, что это невозможно. По крайней мере – пока. Но потом. потом мы обязательно сделаем это. Сигаретный дым плыл и растворялся в лунном свете. Братишка не привез тротила, но нашел два КПВ. – Я,– сказал он,– надыбал капэвэ. Два штука. Иван в первый момент не понял, о чем речь, а когда понял, спросил: – А патроны? Патроны к ним есть? Зоран, который присутствовал при разговоре, заметил: – Там, знаете ли, не патроны. Там, знаете ли, черт-те что. Каждая пуля размером с мизинец мой. Братишка спросил: – С мизинец? – Он оттопырил мизинец, с прищуром посмотрел на него и сказал мечтательно: – Эх, забубенить бы такой чушкой да какому-нибудь «Хамме-ру» в лоб! – Саня! – сказал Иван.– Я тебя спрашиваю: есть патроны? Братишка открыл глаза: – Да хоть жопой ешь! Только бабки плати. Пулеметы продавал некий отставной подполковник. Откуда они у него, никто не спрашивал – когда началась Оккупация, армейское «барахлишко» целыми эшелонами пропадало. – Что за человек? – спросил Иван. – Ну чего ты спрашиваешь? Если отставной вояка торгует стволами, то кто он? Барыга. У него уже мужики наши, сортавальские, раньше покупали тол – рыбу глушить. Вот тол-то весь и раскупили, а пулеметы даром никому не нужны. Иван задумался. КПВ – заманчивое приобретение. Очень заманчивое. Особенно в свете предстоящей операции. Но и риск есть. – Под «гестапо» не подведет он нас? – спросил Иван. – Навряд ли. Гарантий, конечно, нет. он сам ссыт кипятком. Ибо замазан. – Надо бы его проверить. Ты, Саня, прикинь, что можно сделать. – Лады,– ответил Братишка.– Попробуем дядю на зубок. Иван с Зораном вновь приехали на «Стапель», привезли заказанные Ракетчиком комплектующие и питьевую воду – с водой здесь было туго. Для того, чтобы умыться, воду брали в небольшом пруду неподалеку, но пить ее было нельзя. А на «Стапеле» уже кипела работа – шипела горелка, завывала дрель, сыпались искры из-под шлиф-машинки. Да и сама труба уже начала меняться. Она стала короче на полтора метра и покрылась цифрами и меловыми линиями разметки – сплошными и пунктирными. Кое-где в трубе появились проемы, вырезанные газосваркой, были просверлены отверстия. – Как работается, Борис Виталич? – спросил Иван. – Отлично, Олег Петрович,– искренне ответил Ракетчик.– Давно уже я не получал такого удовольствия. Да и ребята у вас золотые. Константин – сварщик милостью Божьей, а Денис – слесарь-лекальщик. Иван подумал: интересно, он догадывается, что его ждет в случае, если вдруг на «Стапеле» появится «гестапо»?.. При таком раскладе – Иван сам инструктировал «помощников» – они обязаны в первую очередь эвакуировать Ракетчика. Любой ценой – ценой жизни своей – они должны спасти его голову. Если же это окажется невозможным, «ребята золотые» обязаны уничтожить Ракетчика. Впрочем, и сами погибнуть – «Стапель» был заминирован. Сорок килограммов тротила гарантированно разнесут все на молекулы. – Только я вот о чем хотел бы вас попросить, Олег Петрович. – О чем же? – встрепенулся Иван. Борис Витальевич покосился на Грача, который прошел мимо с двумя упаковками питьевой воды. – Просьба у меня деликатного свойства. – Да, я слушаю. – Видите ли какое дело. Я понимаю, что у вас конспирация и все такое прочее. Но ведь провал не исключен? – Мы принимаем все меры. – Это понятно, понятно. но ведь стопроцентной гарантии все равно нет? – Стопроцентной нет,– вынужден был согласиться Иван. Ракетчик как будто даже обрадовался, сказал: – Вот! Именно – вот. Так я к чему? Если вдруг. если вдруг – «гестапо», так я под пытками… в общем, слаб человек. Понимаете? – Понимаю. – Так я вот о чем хотел попросить… Дайте ребятам команду: если вдруг. то чтобы они. Я знаю: у них оружие есть… А я ведь сам-то, боюсь, не смогу… Вы скажите им… Мимо прошел Зоран с коробкой на плече. Иван обнял Бориса Витальевича за плечи, сказал: – Дорогой вы мой. Дорогой вы мой Борис Витальевич. Не думайте о плохом. Делайте свое дело и ни о чем не думайте. Мы принимаем все меры. Но коли случится беда, то каждый сделает то, что должен сделать. – Вы думаете? – спросил Ракетчик. – Я знаю. Жара… жара стояла на Северо-Западе. Кое-где уже горели леса, торфяники, брошенные деревни. В Петербурге ощущался запах гари. В этом чудилась скрытая угроза. Иван свернул всю деятельность, которая не была завязана на операцию «Демонтаж». Собственно, он и не мог ничем другим заниматься – «сакральный» ноутбук Полковника только ввел его в курс дела. Но для того, чтобы реально руководить организацией, этого было мало. Кроме того, активная нелегальная деятельность увеличивает риск провала. А Иван уже заболел операцией. И отдавал себе отчет, что не имеет права на ошибку. Работа на «Стапеле» шла ударными темпами. Иван с Зораном едва успевали выполнять заказы Бориса Витальевича. А ему все время что-то требовалось. То какой-то особенный припой, то развертка, то резьбовой переходник. Бегали, добывали шланги, платы и сальники. Зоран обзавелся знакомыми токарями и фрезеровщиками на механическом заводе. Спасибо Борису Витальевичу – он действительно умел работать «на колене». Умел обойтись рулевой тягой от «жигуленка» там, где требовался сложный привод. Из раскуроченного телефона сделал элемент системы наведения. А из медицинского катетера соорудил какой-то клапан-регулятор. Серб сильно зауважал Бориса Витальевича и теперь именовал не иначе, как Главный Конструктор. Или просто Главный. А сам Борис Витальевич посмеивался, говорил: – Голь на выдумки хитра. Однажды Главный попросил купить. рогатку. Зо-ран поднял вверх палец, торжественно произнес: – Вот! Инженерная мысль не дремлет. даже рогатке нашел применение Главный Конструктор. Борис Витальевич почесал в затылке и ответил, что, вообще-то, рогатка нужна не ему, а ребятам. Они из рогатки крыс стреляют. Зоран сконфузился, а Иван долго смеялся. Работа двигалась. Изделие обрастало элементами снаружи и внутри. Но по-прежнему напоминало обрезок трубы. Иван спрашивал: – Успеете? Главный говорил: – Непременно успеем. А вы сумеете поставить маячок? – Будет маячок,– отвечал Иван. Про маячок у него спрашивал и Заборовский. При каждой встрече. А встречался Иван с Заборовским довольно часто. Не потому, что в этом была какая-то острая необходимость, а с целью поддержания боевого духа. «Подсадить» Заборовскому маячок Доктор мог хоть завтра, но не спешил это делать. Говорил: успеем. Извлечем сейчас стимулятор, а его прихватит. Что тогда? Сделаем это накануне «часа Х». События заплетались в тугой узел, в центре которого находился Иван. Он испытывал страшное внутреннее напряжение, и если бы не Лиза. Что бы он делал без Лизы? Слушая рассказы Зорана про Полковника, Иван задавался вопросом: неужели Полковник жил такой жизнью два года? Это же невозможно. Серб говорил: – Это так кажется. Втянешься – и ты будешь. Братишка доложил: барыгу-подполковника «на зубок попробовали». «Гестапо» он боится, как черт ладана. Иван сказал: – «Гестапо» боится, но пулеметы все-таки продает? – Жаба душит. – Понятно,– сказал Иван.– Хорошо, возьмем пулеметы. Сколько стоят-то? – Пулеметы отдает по тыще евро, плюс полтыщи «маслят» по еврику за штуку – даром! Иван согласился: – Да, недорого. Братишка сказал: – Можно вообще ни копья не заплатить. – Нет, этого делать не надо. Заплатим. – Зря, командир. Он все равно не свое продает. – Заплатим. Где эти пулеметы? – Где-то под Сортавалой прячет. – Тогда лучше привезти на «Комсомольце». Так будет безопасней. На следующий день, на рассвете, «Комсомолец» направился на север, в Сортавалу. Тремя часами позже туда же выехал Братишка с парой бойцов. Один из них – Пластилин – имел немалый опыт «общения» с КПВ. Еще с Афгана. Деньги барыга получил вперед еще в Сортавале – боялся, что его кинут. Поехали за товаром. Братишка ехал вместе с барыгой на барыговой «Ниве-Шевроле», за ними бойцы на УАЗе. Пулеметы подполковник хранил в брошенной деревне – таких деревень полно по всему Северо-Западу, да и по всей России. Приехали. Деревня выглядела как все брошенные деревни – заколоченные дома, покосившиеся заборы, заросшие сорняками огороды. – Здесь,– показал барыга на крайний дом. Когда-то это был добротный дом – рубленый, крепкий, просторный. Теперь дом умирал. Видно, что в нем уже побывали мародеры и унесли все, что можно продать. Барыга посмотрел на грубо взломанную дверь, сказал: – Разве это люди? Это, блядь, нелюди. тьфу! Братишка посмотрел на подполковника, сказал: – Да, очень некрасиво поступают. Иронии тот не заметил. Пулеметы хранились в подвале, под слоем опилок. Они были в заводской упаковке – в добротных ящиках, в консервации, патроны – в цинках. Вчетвером едва смогли вытащить тяжеленные ящики. Братишка спросил: – Как же это вы, господин подполковник, вниз-то их занесли? – Зять помогал,– ответил барыга, утирая лоб.– Потом попал, сука, пьяный под электричку – ногу ему оттяпало. Помощник, блядь! – Это он нарочно,– сказал Братишка.– Тебе назло. Подполковник покосился на Братишку, ничего не ответил. Ящики вскрыли, проверили комплектность. Братишка сказал: – Надо бы отстрелять их, что ли. – Чиво? Чиво? Они ж со склада – «консервы». Чего их проверять? Да чтобы их только расконсервировать, полдня уйдет. А потом собрать. Братишка вопросительно посмотрел на Пластилина. Пластилин сказал: – Собрать – плевое дело. А чтоб консервацию снять, время, конечно, надо. Полдня не полдня, но часа два понадобится. Барыгу отпустили с миром, а Братишка связался с «Комсомольцем», согласовал с Гриневым место встречи. Спустя три часа они встретились в шхерах восточнее Сортавалы. В сумерках ящики подняли на борт буксира, и «Комсомолец» осторожно двинулся прочь от берега. Здесь, на борту буксира, «консервы» распечатали. Возились долго – пулеметы были законсервированы качественно. Один собрали, поставили на станок. – Пушка,– сказал Гринев. С длинным стволом, на колесном станке артиллеристского типа, пулемет действительно напоминал небольшое орудие. А Пластилин сказал: маленький штришок,– и закрепил на правой стороне пулемета оптический прицел. Вынес вердикт: вот теперь все. лепота! КПВ – крупнокалиберный пулемет Владимирова. Самый мощный пулемет в мире. Пулемет-монстр. Пулемет-легенда. Тот, кто побывал под огнем КПВ и остался в живых, на всю жизнь запомнит «голос» этого зверя. Пуля КПВ весит шестьдесят четыре грамма, вырывается из ствола со скоростью километр в секунду и улетает на девять километров. Эта чудовищная пуля запросто прошивает кирпичные и бетонные стены. На расстоянии в полкилометра бронебойная пуля насквозь бьет броню толщиной в пять сантиметров. При попадании в руку, ногу или голову пуля гарантированно отрывает эту самую руку-ногу-голову. В зенитном варианте счетверенная установка имеет скорострельность две тысячи четыреста выстрелов в минуту. Под таким напором вертолеты просто разваливаются в воздухе на куски. В Советском Союзе пулеметом Владимирова оборудовали бронетранспортеры, катера и танки. Вот какая «пушка» стояла сейчас на палубе «Комсомольца». Пластилин снарядил ленту, уложил ее в коробку. Братишка поднял коробку, сказал: ого! Коробка с лентой на сорок патронов весила почти десять килограммов. Пластилин сказал: – Вот тебе и «ого!» Зато – моща! Какая это «моща», убедились утром, когда рассвело и Гринев вывел «Комсомолец» из лабиринта шхер. Пластилин попросил капитана: – Мне бы, Юрьпалч, машинку опробовать. – Пробуй. – Да мне мишенька нужна. Может, подойдем к какому острову? Вскоре подошли к небольшому скалистому островку. Метрах в четырехстах легли в дрейф. Пластилин из-под руки осмотрел остров, высмотрел ржавый бакен. Он болтался на мелкой волнишке между берегом и каменной грядой – видимо, его забросило туда штормом. Пластилин сказал: пойдет,– и снял брезент, которым укрывал пулемет. Он положил брезент на палубу, устроился на нем и снял колпачки с оптического прицела. – Давненько,– сказал Пластилин,– не брал я в руки шашек. Он приник к прицелу, замер и нажал на гашетку. Пулемет дернулся, оглушительно громыхнул[13]. Из раструба на конце ствола полыхнула пламя. Раскололся, развалился на части камень справа от бакена. Над островом взметнулись чайки. Гринев, наблюдавший это зрелище в бинокль, озадаченно произнес: вот это да! Братишка почесал в затылке. Пластилин сказал: – Качает, однако,– и повторил выстрел. Бакен буквально подпрыгнул на месте. – Порядок,– сказал Пластилин. – А дай-ка и мне,– попросил Братишка. Он занял место у пулемета, прицелился в тот же бакен и дал очередь выстрелов на десять. Над водой раскатился гром. Бакен колотился в припадке, пули выбивали из камней фонтаны гранитной крошки. На стволе пулемета бушевало пламя, на палубу со звоном сыпались гильзы. – Могешь,– одобрительно произнес Пластилин. Над островом метались чайки, кричали. Когда пулеметы прибыли в Петербург и были привезены на «Стапель», Зоран спросил Ивана: – Как, друже Полковник, ты думаешь использовать эти пулеметы? – Поставлю на «Комсомольце». – Оба? – Не думал еще. Наверно, один. А ты почему спрашиваешь? – Да есть у меня одна мысль. – Ну? – заинтересованно спросил Иван. Серб немного помялся, а потом сказал: – А давай сделаем танк. – Какой танк? – не понял Иван. – По плану Павла основной операции должна сопутствовать акция прикрытия, которая отвлечет внимание. так? – Ну так. Он, правда, не раскрыл, что имеет в виду. – Вот я и предлагаю провести демонстративную танковую атаку. А для этого нужен танк. – Да откуда мы возьмем танк? – Сделаем. У нас есть «катерпиллер» и КПВ. «Кэт» – это же неубиваемая машина. Он работает в тяжелейших условиях – на разборке завалов. В ковше – у него объем пять с половиной кубов – установим пулемет. А кабина и так бронированная. В сочетании с КПВ получается танк. Иван сказал: – Мысль неплохая. Подумаем. Я как-то читал, что в Штатах, в провинциальном городке, жил мужик, которого сильно достали местные власти. Так он нечто подобное осуществил. Он обварил стальными листами бульдозер, вооружился винтовкой пятидесятого калибра и почти начисто разгромил городок. – Если бы я мог,– сказал серб,– я бы разрушил все их города. В его голосе звучала такая ненависть, что Иван поверил. В середине августа удалось достать начинку для боевой части изделия – пластит С-4. Пластит организовал Дервиш. Тысячу семьсот килограммов взрывчатки привезли трое мужчин на грузовике. Все трое были уже немолоды, и чувствовалось, что это профессионалы старой школы. Они выгрузили сорок с лишним ящиков пластита и молча уехали. Учитывая, что С-4 втрое мощнее обычного тротила, вопрос с начинкой боевой части был практически закрыт. А в сентябре наступил день, когда Главный Конструктор сказал: готово. Собранное, покрашенное черной матовой краской изделие стояло на стапеле, растопыривалось оперением стабилизаторов. Змеился по полу кабель, уходил в раскрытый лючок. Там мигали огоньки. Выглядело изделие солидно. Демонстрируя работоспособность, Борис Витальевич пощелкал кнопками ноутбука, пошевелил закрылками. Иван походил вокруг, спросил: – Что, совсем готово? – Не совсем. Во-первых, не загружена боевая часть. Это сделаем в последний момент. Во-вторых, не введена программа. В остальном – готовность. Изделие разобрали – сняли обтекатель, оперение. Оно снова стало похоже на обрубок. На поверхность нанесли по трафарету маскирующие знаки и надписи: «380 В», «Фильтр № 4», «К гл. сепаратору» и т. п. По легенде, изделие было главным элементом насосной станции. Иван даже изготовил «техническую документацию». На обложке самопальной брошюрки наклеил этикетку: «Насосная станция вихревого типа НСВ-280М/4. Паспорт. Инструкция по эксплуатации». Внутри лежали чистые листы, но сама брошюра была запаяна в полиэтилен. Были изготовлены накладные. Отправитель. получатель. Реквизиты. С адресами и телефонами. При необходимости любой проверяющий мог позвонить в ООО «Развитие плюс» или в ЗАО «Гидросистемы» и убедиться, что первая организация заказывала, а вторая осуществила ремонт и отладку насосной станции НСВ-280М/4. Печати. Копии платежных документов. Изделие упаковали в два места. Осталось перекинуть его на самоходку. Тридцатого сентября Братишка принимал отремонтированную баржу. Собственно, принимал работу «эксперт» Гринев. Юрий Павлович облазил баржу «от и до», проверил работу механизмов, двигателя. Нашел, что все сделано качественно. Братишка тут же выплатил директору обещанные премиальные – кэшем, конечно. И предложил отметить это дело. Естественно, за счет судовладельца. А че мы, не папуасы, что ли? В кабачину, бля, в кабачину! Гульнули так, что дым коромыслом. По ходу пьянки Братишка пожаловался, что в Регистре тянут, суки, бюрократы, с документами. Нельзя ли на пару недель, а еще лучше на месяц, арендовать причал – плачу кэшем! – Причал? – Конечно, можно. А как посудину назовете? – А «Крокодил», бля. Прикольно? – «Крокодил»? Прикольно. – Ну, наливай. Второго октября грузовик «Вольво» с прицепом повез изделие в Шлиссельбург. Там у Угольного причала стояла отремонтированная, пахнущая свежей краской баржа. Десятитонный кран снял «насосную станцию» с «Вольво» и перенес в трюм самоходки. Потом туда же перенесли вторую упаковку – с обтекателем. Ночью к самоходке подошел «Комсомолец». Пришвартовался, с борта на борт перекидали ящики с пластитом. На «Стапеле» делать стало нечего. Поэтому коллектив увлекся «танком». После долгих дебатов ковш «ка-терпиллера» обрезали по длине. К остатку ковша «присобачили» «боевую башню» – похожую на колун конструкцию, сваренную из обрезков все того же ковша и трубы, оставшейся от корпуса изделия. В стенках прорезали бойницы, закрывающиеся заслонками. Дополнительные заслонки поставили на кабину. Получился какой-то тиранозавр на колесах. В Санкт-Петербург пришла осень, и деревья стояли в золоте. До саммита «Евросоюз + „Промгаз"» осталось меньше месяца. На улицах в разы выросло количество плакатов с символикой «Промгаза». В город начали прибывать дополнительные полицейские силы. Это было заметно невооруженным глазом – по улицам катались полицейские автомобили с иногородними номерами. Надо полагать, что людей в штатском, которые в глаза не бросаются, тоже стало больше. Все чаще мелькали в небе «глазастые птички». Ходили слухи, что в город дополнительно привезли десятки «Ужасов». Увеличенной мощности. Они, якобы, на дистанции в километр мгновенно делают человека безумным. Одни говорили, что этими «Ужасами» будут зачищать окраины, наводненные человеческими отбросами. Другие – что «Ужасы» привезли для того, чтобы создать непреодолимое кольцо вокруг Башни и коридоры для проезда кортежей. Еще говорили, что на территории заброшенной промзоны за кольцевой устроили концлагерь на двадцать тысяч рыл. Там же есть и печи для обжига кирпича. Их переоборудовали в крематорий. Город замер в ожидании. Полковник объявил «нулевой» режим. Это означало, что прекращается всякая активная деятельность организации. Прекращаются всякие контакты между членами организации. Все ложатся на дно и ждут команды. За неделю до саммита Иван собрал участников операции. Впервые – всех вместе. Не было только Забо-ровского. Его Иван берег как зеницу ока. Встреча состоялась в кафе, которое принадлежало одному из членов организации. Впрочем, в тот вечер заведение было закрыто «по техническим причинам» и никого из обслуги, включая хозяина, не было. Одиннадцать мужчин собрались в кафе, сели у длинного стола. Под столом стояла хозяйственная сумка. В ней было три килограмма тротила. Дистанционный привод лежал в кармане у Зорана. – Товарищи,– сказал Иван и обвел взглядом всех. В зале было почти темно, горели только несколько маленьких бра на стенах. Лица «гёзов» были в тени, но Иван отчетливо «видел» лицо каждого.– Товарищи… Сегодня я собрал вас для того, чтобы еще раз поговорить о том, что нам предстоит сделать. И еще раз напомнить вам, что многие из нас погибнут. Возможно, все погибнем. Сегодня еще не поздно отказаться от участия в операции. Никто вас не осудит. Никто не упрекнет. Никаких репрессий – я гарантирую – не последует. Единственной мерой, которая будет принята для обеспечения конспирации,– полная изоляция отказавшихся вплоть до начала операции. Я предлагаю каждому задать себе вопрос: готов ли я?.. Готов ли я пойти на смерть? Если вы не чувствуете в себе этой готовности – лучше отказаться. Это во-первых. Есть и во-вторых. Если у нас получится то, что мы задумали, погибнут тысячи человек. Среди них будут людоеды, но будут и ни в чем не повинные люди, у которых есть семьи – матери, дети, жены. Задайте себе вопрос: готов ли я убить тысячи человек? Загляните себе в душу. Если вы не чувствуете силы – лучше отказаться. Вы не обязаны никому ничего объяснять. Тот, кто принял решение, должен просто встать и пройти вон в ту дверь.– Большим пальцем правой руки Иван показал себе за спину. Там, справа от стойки бара, была узкая дверь. Все посмотрели на эту дверь – дверь в Жизнь… Иван продолжил: – Там уже приготовлено помещение, в котором есть все для того, чтобы несколько человек относительно комфортно могли пересидеть неделю. Повторяю: никто не будет считать вас трусом или предателем. Ваше право сделать выбор. Решайте. Иван замолчал. Одиннадцать мужчин сидели вокруг пустого стола в почти темном помещении. Все молчали. Светился дисплей электронных часов на стене. Было слышно, как журчит вода в трубах. За окном изредка проезжали автомобили, обдавая шторы светом фар. Одиннадцать мужчин сидели и молчали. Каждый думал о своем и все вместе – о смерти. И о двери, которая ведет в Жизнь. Прошло пять часов. или пять минут. Иван сказал: – Ну что ж… Выбор сделан. Я благодарю каждого из нас. Теперь предлагаю еще раз пройтись по плану операции. Иван развернул на столе большой лист ватмана. Пепельницами прижали углы, поставили маленькие настольные лампы. Стало видно, что на листе изображен район проведения операции – Нева, Охта, мосты, набережные и прилегающие улицы. Вода была закрашена голубым цветом, набережные – серым. На мысу, у слияния Невы с Охтой, ярко-синим пятиугольником выделялась Башня. Схема была упрощенной, но наглядной. Например, мосты на ней были изображены в проекции «вид сбоку», то есть так, как их видят с палубы плывущего по Неве прогулочного трамвайчика. – Итак,– начал Иван,– через неделю, тридцатого октября, начнется саммит «Евросоюз + „Промгаз"». На саммит соберутся главы почти всех европейских государств. В качестве наблюдателей будут присутствовать представители многих неевропейских государств, а также различных организаций – ООН, ОПЕК, далее – по списку. Учитывая, что на саммит приезжают целыми делегациями, речь идет о многих сотнях человек. Но нас интересуют тридцать—сорок лиц – те, кто реально делает мировую политику. Цели и характер этой политики всем понятны, распыляться не буду. Если мы сумеем разрушить Башню в тот момент, когда все эти господа будут находиться на Башне. Все понятно? – Иван подождал несколько секунд, потом продолжил: – Как вам известно, «гестапо» во взаимодействии с прочими службами проводит очень серьезные мероприятия по обеспечению безопасности саммита. В город стянуты огромные силы – полиция, оперсостав «гестапо» из других регионов. Кроме того, активно работает собственная служба безопасности «Промгаза», которая тоже усилена за счет кадров из других регионов. Кроме того, в Петербург дополнительно переброшены три авиакрыла беспилотной авиции. Они контролируют весь центр города и особенно район Башни. На Неве работает флотилия «Промгаза». Она состоит из четырех патрульных катеров, вооруженных крупнокалиберными пулеметами. Видимо, в арсенале «гестапо» есть и иные силы и средства, но достоверной информацией мы не располагаем. За два дня до начала саммита будет остановлена работа в помещениях штаб-квартиры, всех сотрудников отправят в краткосрочный оплачиваемый отпуск. Территория комплекса «Промгаз-сити» объявлена так называемой красной зоной. Попасть туда можно только по спецпропускам. Доступ будет иметь очень ограниченный круг лиц из числа сотрудников охраны и эксплуатационных служб. Вокруг красной зоны находится желтая зона. На нашей схеме она обозначена желтым пунктиром. Желтая зона распространяется на один-два километра от Башни. На юг она простирается вплоть до моста Александра Невского. Внутри желтой зоны тоже очень сильно ограничено движение, полиция и «гестапо» проводят масштабные зачистки. Кортежи с участниками саммита будут приезжать к Башне по Большеохтинскому мосту. Хотя, надо полагать, часть высокопоставленных гостей может прибыть на вертолете. Все мероприятия саммита будут проходить в помещениях выше шестьдесят третьего этажа. На шестьдесят третьем этаже Башни будет работать пресс-центр. Такова – в самых общих чертах – картинка. Вопросы есть ко мне? Вопросов не было. Иван продолжил: – По официально заявленной программе саммит начнется в четырнадцать часов по московскому времени. Мы планируем провести атаку в период с четырнадцати тридцати до пятнадцати часов. Для того, чтобы это сделать, мы должны начать операцию раньше. Некоторые действия, без которых операция невозможна, будут произведены за двое суток до ее начала. Обсуждать их здесь и сейчас не будем. Не потому, что я кому-то не доверяю. Ибо если нет доверия, то операцию нужно немедля отменить. Обсуждать не будем по причине, которая вам понятна: если человек попал в руки «гестапо» живым, то язык ему развяжут. Каким бы железным он ни был.– Иван замолчал, потом позвал: – Доктор.– Доктор поднял голову, посмотрел на Ивана.– Вы помните свои действия, Доктор? —Доктор слегка наклонил голову.– С Титаном все согласовано? – Доктор ответил: – Да.– У вас есть вопросы ко мне? – Доктор ответил: нет.– Вы можете идти, Доктор. Доктор поднялся, обошел стол, молча пожал каждому руку. И вышел. В темень и в дождь. В чужой и очень опасный мир. Иван позвал: – Виктор. Дельфин ответил: – Я все помню, Полковник. – Вопросы есть? – Нет вопросов. Будем живы – встретимся. Дельфин обошел стол, с каждым обнялся. И вышел. Зоран запер дверь. Теперь в маленьком зале остались девять человек – те, кому идти убивать Башню. Иван сказал: – Кажется, каждый уже знает, что и как будем делать. Но. предлагаю пройтись еще раз по сценарию. Иван поднялся, прошел к дальнему концу стола, ткнул пальцем: – За сутки до начала мы перегоним «Крокодил» и «Комсомолец» вот сюда, в Уткину заводь. Место у причала арендовано, оплачено. Отчалим в четырнадцать часов пятнадцать минут. Для «танка» выход на операцию начнется еще раньше – в четырнадцать ноль-ноль. Встретимся на отрезке между Володарским и Финляндским железнодорожным. Наше движение должно быть согласованным. Для наглядности проиграем на карте.– Иван вытащил из кармана и положил на схему футляр из-под сигары.– Это наше изделие. А это,– Иван взял со стола перечницу – приземистый и массивный усеченный граненый конус темного стекла,– это наш грозный «Демонтаж». Поставим его на исходный рубеж.– Иван поставил «танк» на схему.– Товарищ Зоран, вы командир «танка» «Демонтаж»? – Так точно. – Вот и управляйте. «Демонтаж» начал движение. Он двигался параллельно Неве в направлении Башни. Иван одновременно перемещал по Неве «изделие». – Прошу прощения, командир,– сказал Братишка.– Вопрос. – Что, Саша? – Могу и я добавить штрих для наглядности? – Какой штрих? Братишка встал, подошел к полкам с бутылками. Уверенно взял бутылку водки «Оккупация» – узкую, высокую, голубоватого стекла. Потом вернулся к столу и поставил бутылку на ярко-синий пятиугольник, обозначающий на схеме Башню…. Две секунды было тихо, потом маленький зал взорвался хохотом. Смеялись все. Даже Зоран лег грудью на стол и хохотал. Случайный припозднившийся прохожий, который проходил мимо кафе, услышал смех и подумал: во гуляют!.. Разве мог он подумать, что это хохочут смертники? Иван сказал Зорану, что хочет съездить в монастырь. Зоран ответил, что это очень опасно. А зачем тебе, друже Полковник, в монастырь? Иван объяснил, зачем, и тогда Зоран пожал ему руку. Сказал: – Тогда – завтра же. Пойдем на «Комсомольце». «Комсомолец» шел на север. За кормой буксира реяли чайки, в маленькой рубке были Гринев, Лиза и Иван. Гринев стоял на штурвале, Лиза и Иван – рядом. Зоран – в ватнике, в вязаной шапочке, курил сигару на корме. Юрий Павлович рассказывал: – Я на воде уже сорок лет. Сорок навигаций – ото льда до льда. Это семейное у нас. Еще прадед мой водил баржи по каналам. – По каким каналам? – спросила Лиза. – По Ладожским, барышня. Ладога – она с характером. Заштормит – мало не покажется. Потому еще в восемнадцатом веке начали строить обводный канал по южному берегу. Два канала – Старо– и Новоладожский прорыли. Соединили, значит, Свирь с Невою. На озере – шторм, валы – три метра. А на канале – лепота. По каналам в те годы баржонки еще бурлацкою тягою водили. Потом бурлаков лошади сменили. И до сих пор на берегах кое-где чугунные тумбы стоят – коновязи. Так вот, прадед мой как раз на лошадках грузы возил. Такой, понимаете ли, лошадиный капитан… И дед мой всю жизнь на озере. Но уже на пароходах. А отец мой воевал на Ладоге в составе Третьей морской бригады. Ходил на буксире «Хасан». Тогда ведь как было? Поставят на буксир пару пулеметов или пушчонку – все, канонерка. И хотя великих военно-морских сражений здесь не было, значение Ладоге придавали серьезное. Здесь ведь не только наши и финские флотилии ходили, но и немцы перекинули сюда группу боевых паромов полковника Зибеля. Солидные, доложу я вам, были сооружения. Катамаран – два понтона, соединенные мощной палубой. А на палубе три орудия калибром восемьдесят семь миллиметров и две зенитные двадцатимиллиметровые установки. Два бензиновых двигателя. Скорость – десять узлов. Хорошая скорость для такой посудины. Всего на два узла меньше, чем у нас. Понтоны эти сначала предназначались для форсирования Ла-Манша, а пригодились вот где. Да здесь ведь не только финны и немцы – здесь и итальянский триколор отметился. Иван удивился: – Как же это? – А здесь итальянская эскадрилья торпедных катеров базировалась. Четыре катера под командованием капитана третьего ранга Биачини. Но, видно, холодно показалось итальянским морякам среди северных скал. Ничем они тут не отличились и убыли восвояси. – Общечеловеки,– произнес за спиной голос. Все обернулись. В двери стоял Зоран. Никто не слышал, как он вошел. Капитан Гринев спросил: – Почему общечеловеки? – Потому, что словом и делом пропагандируют общечеловеческие ценности. – Разве это плохо? – спросила Лиза. Зоран несколько секунд молчал, потом ответил: – Я видел эти ценности… В Косово… Видел, как албанские подростки избивали в Косово сербскую женщину на глазах у общечеловеков. Я не мог вмешаться – сидел в наручниках в полицейской машине. Но европейские посматрачи[14] все это видели. И делали вид, что не видят. Потом им все-таки пришлось вмешаться. Они отняли у подростков эту женщину. И один из них сказал: «Pig! Serbian woman – pig» Серб отвернулся, пошел на корму. Гринев потер щеку, посмотрел вслед ему и сказал: – Да, видать, досталось мужику. Лиза тоже смотрела вслед Зорану, по-детски прикусывала нижнюю губу. Пейзаж за кормой «Комсомольца» был акварельно-прозрачным, и реяли чайки. Уже стемнело, когда подошли к северному берегу. Встали на якорь в проливе. Вскоре опустилась ночь. Эту ночь Иван запомнит навсегда. В эту ночь Иван спросил Лизу: – Знаешь, зачем мы здесь? – Нет. а зачем? – Завтра ты стаешь моей женой. Утром поедем в обитель. Отец Михаил обвенчает нас. Капитан уступил Ивану с Лизой свою каюту – маленькую, как купе в поезде, а сам ушел в кубрик. Это была волшебная ночь, особенная ночь. «Комсомолец» стоял в проливе. Среди скал. Среди абсолютной темноты и тишины. Только звезды светили с небес, да иногда плескалась рыба у борта. И не верилось, что где-то – не так уж и далеко – есть Город. А в Городе – Башня. А в Башне – Шар. И этот Шар, это Сердце Кащеево, должен Иван поразить стрелою. Но здесь, в этой пронзительной тишине, в которой слышно даже падение листа с березы, казалось, что это неправда, что нет никакого Города. Башни нет. нет никакого Шара. Не верилось в это. не верилось, не верилось. Да и не надо об этом. Не сегодня. Не сейчас. Это была фантастическая ночь. Второй такой не будет. Горели свечи, и пахло ладаном. Лампады мерцали, тускло светилось темное золото на окладах икон. Иван и Лиза стояли перед алтарем. На голове невесты была, как положено, фата. Лиза ее собственноручно изготовила из шторки, снятой в капитанской каюте. Глаза у Лизы светились. Глухо звучал голос священника. Иван не различал слов. Он ощущал рядом плечо Лизы, и этого было достаточно. После венчания Гринев пригласил всех на «Комсомолец» – отпраздновать событие. – Кают-компании,– сказал Юрий Павлович,– у нас, конечно, нет. Но кубрик просторный и вполне цивильный. Найдется у меня и коньяк достойный, армянский. Предложение было принято, монахи быстро собрались. Инок Герасим вывел из гаража «Газель», подъехал к воротам и распахнул их. За воротами стоял человек. Он был в камуфляже, с ружьем в руке. Рядом с ним сидела собака – сеттер. Зоран мгновенно сунул руку под мышку, через секунду вырвал ее уже с пистолетом, взял человека на мушку. – Не стреляй! – приказал Иван. Собака подняла голову и завыла, а человек медленно подошел к автобусу, уперся лбом в стекло. Глаза у него были дурные. Когда он смог говорить, его расспросили. Он рассказал: бизнесмен. из Петербурга. приехали с братом на охоту. Разошлись, договорившись встретиться в заданной точке… Джи-пи-эс, рации есть у обоих – не проблема. Спустя часа два услышал выстрелы. Пять раз почти подряд. Понял: брат стреляет. Попробовал связаться по рации – не отвечает, по телефону – не отвечает. Обеспокоился. Да и Джек повел себя странно как-то, нервно. Пошли искать брата. Нашли только через сорок минут. Мертвого. Со стрелой в горле. Охотник поднялся на вершину горы, сел на подстилку из мха, припорошенного опавшей листвой, и прислонил арбалет к стволу осины. Осина затрепетала. Охотник осмотрелся. Отсюда открывался такой вид, что захватывало дух,– на много километров скалы и лес, лес и скалы. Осень уже раскрасила массив Петси-ваара во все оттенки красного, коричневого, желтого. Среди этой палитры почти потерялась зелень хвойных. Изо рта Охотника вырывался парок – запыхался, пока поднимался на гору. Да и не жарко уже – осень, север. Охотник вытащил флягу с родниковой водой, сделал глоток. У родника, где набрал воду, он взял последнего оленя – по-видимому, приезжего охотничка. У него была нехарактерная для местных браконьеров вполне приличная экипировка и помповый «браунинг». Прежде чем убить оленя, Охотник стрелой снял шляпу с его головы. То есть предложил ему «дуэль». Совершенно «по-джентльменски». Дуэли не получилось – олень был слишком напуган, растерян. Он начал стрелять, но невпопад. Однако один из его суматошных выстрелов все-таки прошел недалеко от плеча Охотника. Это бодрит, будоражит кровь. Охотник был в прекрасном расположении духа – он закрывал сезон и закрывал его очень удачно. За три неполных дня он добыл пять оленей и одного волка. Правда, Андрей опять начал скулить, что нужно менять места охоты. В общем-то, он прав. Но какой смысл делать это в конце сезона? Ведь это последняя охота. Да и вообще,– кто может помешать хищнику в стране оленей? Кто посмеет?.. Неожиданно Охотник подумал, что если бы Андрей не был нужен, то можно было бы и его. Но он пока нужен. Облака над головой Охотника разошлись, выглянуло солнце. В солнечном свете окрестность сразу переменилась. Осенние краски – по-северному приглушенные, сдержанные – заиграли ярко. А спустя минуту пошел снег. Пушистые снежинки беззвучно кружились в прозрачном воздухе. Охотник улыбался. Сеттер жался к ноге хозяина. Сам хозяин сидел на подножке «Газели», курил, ронял пепел под ноги. Иван присел рядом, спросил: – Покажешь мне, где это произошло? Бизнесмен кивнул. Зоран сразу сказал Ивану: – Ты никуда не пойдешь, друже. – Я пойду, Зоран. – Я не пущу тебя. Не имею права. Иван поднялся, сказал: – Давай-ка отойдем в сторону, брат. Они отошли, остановились у хозяйственной постройки – старинной, добротной, сложенной из камня. – Я должен пойти,– сказал Иван. – Нет, никуда не пойдешь, брат. Иван и Зоран стояли около двери постройки. Дверь тоже была основательная – из толстых досок, скрепленных стальными полосами, с массивным засовом. – Ты не понимаешь, Зоран: это – судьба. Не просто так этот выродок с арбалетом уже третий раз оказывается на моем пути. – Я, конечно, простой селяк.[15] Но что такое судьба, я понимаю. – Третий раз. Думаешь – случайно? – Думаю, нет, не случайно. Но все равно не пущу. Рисковать не имеем права. – Понятно,– сказал Иван.– Понятно. Он приоткрыл дверь постройки, заглянул внутрь. Там стояли какие-то бочки, ящики. Иван оглянулся назад, на «Газель», встретился взглядом с Лизой. Подумал: как все это некстати… Иван посмотрел на Зорана. Серб был невозмутим. – Понятно,– повторил Иван и развел руками… В следующую секунду он «воткнул» кулак в солнечное сплетение серба. Зоран мгновенно «сложился». – Извини, брат,– сказал Иван. – Ты. что? – выдохнул Зоран. – Извини, но так надо,– Иван подхватил тело серба под мышки, затащил в низкую дверь постройки и посадил на ящик. Еще раз сказал: – Извини,– вышел наружу и затворил дверь. Он задвинул засов и спокойным, уверенным шагом подошел к «Газели». Рядом с автобусом стояли Лиза, настоятель, Гринев и инок Герасим. Бизнесмен по-прежнему сидел на ступеньке. Рядом – понурая собака. Иван подошел, остановился напротив. Все посмотрели на него. – Его нужно остановить,– произнес Иван. Никто ему не ответил. Только Лиза прикусила губу. Иван спросил у бизнесмена: – Тебя как звать-то? – Николай. – Далеко идти, Николай? – Не знаю. километров пять. – Проехать можно? – Полдороги можно. – Давай-ка, Коля, в машину. Николай неловко забрался в салон, следом запрыгнула собака. Жестом Иван показал Герасиму: за руль. Герасим кивнул, сел на водительское место. Иван повернулся к Лизе. Посмотрел ей в глаза: я должен. Понимаешь?.. Она глазами же ответила: понимаю… Иди – и да хранит тебя Господь. Иван прыгнул в автобус. Рыкнув двигателем, выпустив струйку черного дыма, «Газель» выкатилась за ворота обители. По лесной дороге проехали километра три, уперлись в ручей. Дальше дороги не было. Иван сказал Герасиму: возвращайся в обитель, инок. Дальше мы сами. С явным облегчением монах перекрестился. «Газель» развернулась на полянке у ручья, уехала. Иван, за ним Николай по бревну перешли на другой берег. Пес перебрался вплавь. – Веди,– сказал Иван. Двинулись по тропинке среди пожухлых папоротников. Пес бежал впереди, иногда оглядывался. Из прорехи в небе показалось солнце, потом пошел снег. Иван шагал, прислушивался к своим ощущениям: не подаст ли голос шаман? Шаман молчал. Спустя полчаса вышли в долинку между двух гор. – Вон там,– сказал Николай. Он показал рукой.– Там родник, а метрах в десяти левее Кирюха лежит. Ему явно не хотелось подходить к телу. Иван вспомнил, что точно так же вел себя монах, когда привез его на сенокос, где обнаружили тело еще одной жертвы,– показал издали рукой, сам не пошел. Пес тоже вел себя нервно. Боятся они мертвецов, что ли?.. – Ружье заряжено? – спросил Иван. – Что? А, да, заряжено. Картечь – восьмерка. – Дай-ка мне твое ружьецо, Коля. Несколько секунд Николай колебался, потом протянул ружье. Иван двинулся вперед. Вскоре увидел родник. Возле родника, на сырой земле, нашел отпечатки обуви. Одна пара сапог или ботинок имела поперечное рифление, вторая – затейливый зигзагообразный рисунок. Следы были четкие, рельефные. Потом Иван увидел шляпу цвета хаки. Тулья была насквозь пробита стрелой. Беглого взгляда на стрелу хватило, чтобы понять: знакомая штука. Иван двинулся дальше. Увидел стреляную гильзу из прозрачного пластика. «Бреннеке магнум». Двенадцатый калибр. Свежая… Еще через два метра нашел пластиковый пыж. Потом еще одну гильзу. И еще одну. Потом Иван наткнулся на тело. Труп в пятнистом камуфляже лежал на боку. Со стрелой, насквозь пробившей горло. Снежинки опускались на лицо покойника и не таяли. Рядом с телом лежало ружье – точно такой же «браунинг», как и тот, что Иван держал сейчас в левой руке. Иван посмотрел на подошвы высоких армейского типа ботинок, что были на ногах убитого. На них было поперечное рифление. Значит, второй след – затейливый зигзаг – оставил Охотник. Иван опустился на кочку, сорвал травинку. Прикинул: с момента убийства прошло не меньше двух часов. Может, больше. За это время Охотник мог уйти километров на шесть, на восемь. В любую сторону. Иван сидел на кочке в трех метрах от трупа. Жевал травинку. Думал: куда он пошел? Где его искать?.. Неожиданно подала голос собака, и Иван подумал: собака!.. Он поднялся, подошел к Николаю: – Слушай, твой пес по следу работать может? – Ну. так. – А ну-ка давай попробуем. Пса подвели к следу Охотника. Он оскалился, шерсть на загривке встала дыбом. Однажды Ивану довелось видеть, как ведет себя учуявший медведя городской пес. Точно так же вел себя сейчас Джек. Иван подумал: господи, да ведь он боится. – Давай, Джек,– попросил Николай.– Давай, миленький. Джек обнюхал след, посмотрел на хозяина. – Давай, Джек, ищи. Обнюхивая траву, Джек сделал несколько шагов прочь от родника. остановился, неуверенно оглянулся на хозяина. – Ищи, Джек, ищи. Пес прошел еще десятка два метров, сел и заскулил. Он выглядел виноватым. Иван понял: не может. Он выплюнул травинку и сказал: – Ладно, будем считать, что хотя бы направление он определил правильно. Я пойду, а вы возвращайтесь в обитель. Николай и Джек ушли. Иван выкурил сигарету. Он вернулся к роднику, подобрал шляпу. Вырвал из шляпы стрелу, нимало не смущаясь, надел шляпу на голову. Потом проверил подсумок – десяток патронов «маг-нум». Все с картечью. Он снял с покойного ремень с подсумком и ножом, повесил на шею. Ну, надо идти. Падал крупный снег, припорашивал опавшую листву. Иван уже час шел по лесу. Сильно пересеченная скалистая местность тормозила движение, требовала больших усилий. Однако гораздо больше напрягало другое – не было ни малейшей уверенности, что он ведет поиск в правильном направлении. У неширокого – перешагнуть можно – ручейка Иван остановился. Нагнулся зачерпнуть воды. и увидел на снегу след. С зигзагообразным рифлением. Хищник шел по лесу. В распадке поднял зайца. Походя вогнал в него стрелу. Пресно. После охоты на оленя – пресно. Хищник легко и свободно шел по лесу. Он никого не боялся. А кого, действительно, бояться хищнику? Только другого, более сильного хищника… И этот хищник уже шел по его следу. Иван шел по следу. Дважды терял его – снегу мало, тает быстро, местами совсем его нет,– потом опять находил. Только бы не упустить! Иван увеличил темп. Вскоре в распадке нашел убитого зайца. Стрела пробила зверька насквозь. Иван подошел, пощупал – тушка была еще теплой. Серый окровавленный комок напомнил Ивану о щенке, которым «играли в баскет» подростки. Возможно, подумал Иван, в детстве Охотник тоже мучил щенков. Опираясь на чужое ружье, Иван стоял над убитым зайцем. Внутри кипело. Иван обмакнул пальцы в лужицу заячьей крови, наискось мазнул по лицу. Охотник присел отдохнуть. Падал снег. Легкий, пушистый. Жаль, что заканчивается сезон. Очень жаль. Пожалуй, стоит отметить это событие с Андреем. В бане и с девками. Можно даже выпить немножко водки. А под водку неплохо было бы отведать чего-нибудь этакого, национального. Например, пирогов с зайчатиной. Андрей говорил, что очень хороши горячие пироги с зайчатиной под холодную русскую водку. Тем более что заяц-то уже есть. Может, стоит вернуться за ним? Это недалеко, двадцать минут ходу. А если срезать, перевалить через гряду, то всего пять. Да, пожалуй, стоит вернуться. Охотник поднялся, двинулся к скальной гряде. Через шесть минут Охотник подошел к убитому зайцу… и увидел следы на снегу. Следы оленя. Охотник улыбнулся и облизнул губы. Иван шел по следу убийцы. Он шел быстро и бесшумно – знал, что Охотник где-то рядом. Крепкими ногтями с черной полоской грязи царапал кожу своего барабана шаман. Охотник двинулся по следу оленя. Он понимал, что олень рядом. Знал, что олень вооружен,– на снегу возле заячьей тушки остался отпечаток затыльника ружейного приклада. И еще. Охотник догадывался, что этот олень появился не случайно – этот олень пришел за ним. Шаман царапал барабан, побрякивал своими погремушками. Иван шел по следу – по следу убийцы, который убивал хладнокровно, для развлечения. Он даже не пытался маскировать свои преступления. Трупы оставлял на виду и не пытался извлечь стрелы. Он отменный стрелок. Никогда не делает промахов. Только дважды жертвам удалось спастись. Один из них – местный подросток. Вторым был Иван. Впрочем, его Охотник сам отпустил. Не то чтобы намеренно, но. так получилось. Сейчас Иван шел по следу Охотника. А если по справедливости, то не Охотника – Убийцы, Зверя. Зверь был опытен и хитер. Он не стал преследовать оленя. Он вновь перевалил через гряду и сел в засаде у своего же следа. Через четыре минуты он засек, как слегка колыхнулись лапы ели у подножия горы в двухстах ярдах. Олень идет! Охотник взвел арбалет, положил стрелу. Олень шел уверенно, ходко. Через полторы минуты он выйдет под выстрел. Иван шагал по камням, по снегу, по ковру из намокших листьев и хвои. Он боялся упустить Зверя. Поэтому все время увеличивал темп. Вдруг шаман ударил в свой бубен так, что в голове зазвенело. Иван замер, а потом упал на бок, в пожухлый папоротник. Спустя четверть секунды в ствол березы на высоте человеческого роста вонзилась стрела. Зверь увидел, что олень упал на долю секунды раньше, чем стрела вонзилась в ствол. Или одновременно со стрелой. Но это невозможно! Однако Убийца готов был поклястся, что олень упал раньше, чем прилетела стрела. Убийца целился в ствол дерева. Он четко рассчитал упреждение и выстрелил так, чтобы стрела вонзилась в березу перед глазами оленя. Таким образом Убийца вызывал оленя на «дуэль». «По-джентльменски». При этом оставаясь невидимым для оленя. Иван скосил глаз наверх. Сверху сыпались мелкие, как денежки, листья березки. Стрела вонзилась в дерево на уровне головы. Она вибрировала и почти неслышно гудела. А может быть, это шаман разминал прокуренные голосовые связки. Убийца не видел оленя, но довольно хорошо представлял себе его местонахождение. И знал, что уползти из папоротника незаметно нельзя. Убийца спокойно перезарядил арбалет. Подумал и расстегнул кобуру, извлек «парабеллум», взвел затвор. Тяжесть добротного германского механизма внушала уверенность. Охотник вновь засунул пистолет в кобуру, но застегивать клапан не стал. Иван еще раз бросил взгляд на стрелу – по древку определил, что она прилетела из зарослей молодого осинника. Иван повернулся на бок, направил ружье в сторону осинника, дважды выстрелил. Прогремели выстрелы, картечь провизжала в стороне, но Зверь непроизвольно пригнулся, вжал голову в плечи. Под выстрелы Иван мгновенно перекатился в сторону, укрылся за камнями. Вот так-то лучше. А то лежал, понимаешь, на самом «сквозняке». Того и гляди «надует». В нормальных обстоятельствах Иван не стал бы предпринимать ничего. Он бы просто дождался – а ждать он умел,– когда Зверь выдаст себя. Но это в нормальных. А сейчас нет времени… В обители жена (слово какое странное – жена!) волнуется. Да и перед Зо-раном неловко. Некогда мне, понимешь, сопли на кулак наматывать. Нужно спровоцировать Зверя, заставить выстрелить. И – вперед. До осинника всего полста метров. Даже, пожалуй, меньше. Нужно ошеломить его натиском, задавить огнем, не дать перезарядить арбалет. Не выдержит, сломается. Иван дозарядил пятизарядный магазин «браунинга», шестой патрон загнал в патронник. Потом подобрал с земли ветку, надел на нее шляпу. Он выставил шляпу в просвет между двумя валунами. Спустя две секунды стрела сорвала шляпу, отбросила ее на несколько метров. Ну вот и все. Начали! Завыл шаман. Иван шепнул: теперь-то уж заткнись,– выскочил из-за камней, выстрелил навскидку, передернул цевье и быстро двинулся к осиннику. Такого оборота Зверь не ожидал. Он взвел арбалет, вытащил стрелу из кассеты на правой стороне арбалета и бросил взгляд на оленя. Олень двигался очень быстро. По крайней мере так показалось Убийце. Он положил стрелу на направляющую, вскинул арбалет к плечу и поймал оленя в прицел. Палец выбрал свободный ход спускового крючка. Вновь прогремел выстрел. Зверь дернулся. Картечь прожгла воздух левее и выше. Задрожали осинки, порхнули листья. Стрелу Иван услышал. И даже ощутил дуновение возле правого уха. Он, разумеется, не засек, откуда стрелял Убийца, ответил выстрелом наугад. Шаман протяжно выл. Убийца снова взвел тетиву, выдернул стрелу из кассеты. В висках стучало. В снежном воздухе плыл какой-то вой. Кажется, волчий. Олень стремительно приближался. Зверю показалось, что это он воет. И Убийца не выдержал – он выронил стрелу, отшвырнул арбалет, вырвал из кобуры «парабеллум». Иван преодолел больше половины расстояния до осинника. Навстречу ударил выстрел – сухой, резкий, похоже – пистолетный. Иван машинально ушел влево. Обругал себя: бойскаут хренов, чуть не напоролся! А ведь обязан был предвидеть, что у него наверняка есть «заначка». Минуту назад «парабеллум» в руке внушал Зверю чувство уверенности. Теперь этой уверенности не было ни на пенс. А олень, вдруг обернувшийся волком, приближался. И в этом была какая-то почти мистическая неотвратимость. Убийца сделал еще два выстрела – торопливо, наспех. .Из осинника ударили выстрелы. Пули прошли мимо, а Иван засек вспышку в частоколе тонких стволов. Он мгновенно, навскидку, выстрелил. Поторопился – заряд срубил две молодые осинки, а одна картечина пробила рукав куртки Зверя, вырвала кусок мяса из предплечья, другая чиркнула по ляжке. Оба ранения были несерьезными, но Зверь испытал мгновенный панический страх. Он повернулся и бросился бежать. Частокол осинок не пускал. Убийца ломился сквозь них, как ломится лось. Каждую секунду он ожидал выстрела, который оборвет его жизнь. Его единственную, его драгоценную жизнь. Он вырвался из осинника, быстро двинулся прочь. – Эй! – раздался голос справа. Зверь медленно обернулся. Метрах в пятнадцати стоял и смотрел на Убийцу олень. Точнее, тот, кого еще недавно Убийца считал оленем. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Было очень тихо, медленно опускались снежинки. Их разделяло пятнадцать метров. И – пропасть. На дне ее маялись души убитых Охотником людей. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. В этот момент Флойд уже не был Охотником. И Хищником не был. Он был обычным серийным убийцей. Разоблаченным серийным убийцей. Замершим в ожидании приговора. Иван смотрел в глаза британскому адвокату Уолтеру Д. Флойду. И – наполнялся жутью. И отвращением. Он ощущал страх убийцы, его желание жить. А еще глубже, под слоем страха, Иван ощутил другое – страшное, патологическое. Ивану показалось, что он заглянул в морг. Иван начал поднимать ружье. А Флойд вдруг заговорил – по-английски. Почему-то это нисколько не удивило Ивана. Он просто стоял и слушал. С английским у него было напряженно, но, как ни странно, он многое понял. И сказал: – Точно. Права человека. Именно поэтому. Окончательный. Обжалованию не подлежит. И Флойд тоже понял. Он начал пятиться. Вспомнил, что в руке у него пистолет, а в магазине еще есть патроны. Флойд вскинул «парабеллум», но Иван выстрелил быстрее. Сноп картечи опрокинул убийцу на припудренный снежком мох. Он попытался сесть, протянул руку к своему палачу, как будто просил: помоги. Изо рта убийцы хлынула кровь. Иван опустился на ствол упавшего дерева. И вот тут его начало рвать. Снегопад прекратился. Иван шел по тропе. Обессиленный, пустой. С правого плеча свисало ружье, с левого – арбалет. Иногда ему казалось, что кто-то идет сзади. Он не оборачивался. Иван прошел уже больше половины пути, когда из-за поворота навстречу ему вышел Зоран. Серб подошел, остановился. Ничего не спросил, ничего не сказал. А только боднул головой в плечо и забрал ружье. У ворот обители встретила Лиза. Она выглядела спокойной, только бледна была очень. Иван подошел. Лиза провела кончиками пальцев по его раскрашенному заячьей кровью лицу. А потом прикусила нижнюю губу и беззвучно заплакала. А он гладил ее по голове и говорил: – Ну что ты? Ну что?.. И сжимало от нежности сердце. Потом Иван прошел к настоятелю. Поставил в угол арбалет, положил на стол «парабеллум» и паспорт англичанина. Объяснил, где лежит тело. Спросил: – Вы будете сообщать в полицию, Михаил Андреевич? – Зачем? – пожал плечами настоятель. – Вот и я так же считаю – незачем. Есть, правда, один нюанс. – Какой же? – У него, по всей видимости, есть сообщник из местных. Ведь он иностранец, и кто-то должен помогать ему здесь. Встречать, провожать. Да хотя бы хранить вот это добро.– Иван кивнул на «парабеллум».– Не таскает же он его в самолете. Поэтому думаю, что у Охотника есть сообщник. – Логично,– согласился настоятель.– Но кто он? Как его найти? Иван вытащил из кармана телефон, положил на стол. Сказал: – Это его телефон. Обратите внимание – дешевая «Нокия». У него все снаряжение – камуфляж, обувь, арбалет – фирменное, дорогое. А вот телефон – дешевый. В нем забит только один номер. Я полагаю, что это номер для связи с сообщником. Настоятель сверкнул глазами из-под лохматых бровей. Иван сказал: – Мы бы сделали сами, но сейчас невозможно – нет времени. Настоятель убрал телефон в ящик стола, произнес: – Не думайте об этом, Иван Сергеич… Его Бог покарает. – Понятно. У меня еще одна просьба к вам. – Слушаю вас внимательно. – Нельзя ли Лизу. жену мою. приютить где-нибудь? Ненадолго. на неделю. – Господь с вами! О чем вы говорите? Поселим Елизавету Владимировну в хорошей семье. Пусть живет столько, сколько надо. Вечером Иван, Гринев и Зоран уехали. Настоятель лично отвез их к месту стоянки «Комсомольца», благословил. А Лиза тайком перекрестилась. Андрея Сухарева в Сортавале многие звали Браконьером – он зарабатывал на охоте. Сам не охотился – устраивал охоту для богатых клиентов. Поздним вечером, практически ночью, у Андрея Сухарева запел телефон. Этот аппарат был прдназначен для связи с Флойдом. Андрей ждал звонка Флойда. Он нажал кнопочку и сказал: – Хай. Но вместо спокойного и уверенного голоса Уолтера услышал взволнованный, почти детский голос: – Это кто? – Вы куда звоните? – спросил Андрей. А сердце уже пробило тревогой: ведь знал, знал, что когда-нибудь влечу в неприятности с этим уродом. – Я не знаю. Я, понимаете. Тут раненый мужчина. Он, кажется, иностранец. Он сказал: позвоните моему другу, он поможет. Несколько секунд Андрей молчал. Он лихорадочно думал: что делать, как отвечать? – А почему он сам не звонит? – спросил наконец Андрей. – Он не может. он потерял сознание. – А ты кто? – Я? Я послушник монастырский. За сеном меня послали в лес. – Понятно. А этот мужчина что – охотник? – Я не знаю. – А ружье или какое другое оружие есть у него? – Нет, ружья у него нет… Но у него есть большая кобура. Андрей облегченно вздохнул: значит, этот урод хотя бы от арбалета избавился. – Понятно,– сказал Андрей.– Ты, друг мой, где находишься сейчас? – Я в лесу. Возле Змеиного источника. Знаете, где это? – Знаю. Сейчас приеду. Ты, друг послушник, не звони, пожалуйста, никому. Не надо. А то у этого человека могут быть неприятности. А я в фонд монастыря хороший взнос сделаю. договорились? – Я не буду звонить никуда. Но вы приезжайте скорей. мне страшно. Матерясь, поминая мать Уолтера Флойда по-английски и по-русски, Андрей Сухарев быстро собрался. На предплечье левой руки он закрепил ножны с обоюдоострым ножом, надел оперативную сбрую и камуфляжную куртку. Потом достал из оружейного сейфа «Сайгу» двенадцатого калибра, в кобуру под мышкой сунул ИЖ-71. Он принял решение: Флойда– списать. Послушника, видимо, тоже придется списать. на всякий случай. Сухарев прыгнул в свой УАЗ, выехал со двора. Спустя двадцать минут он остановился в километре от Змеиного источника, загнал машину в лес, пошел пешком. Все тропы здесь были ему хорошо знакомы. Через четверть часа он вышел к источнику. Разглядел силуэт фургона под скалой. Сухарев вытащил из кобуры пистолет, опустил предохранитель. Он подошел к фургону сзади, пистолет держал в руке. Полминуты он простоял, прислушивался, но ничего не услышал. Это было странно. Низко пригнувшись, он скользнул вдоль борта, заглянул в кабину. Там было пусто. Это очень сильно не понравилось Андрею. Он отпрянул от автомобиля… И в этот момент на ноге сомкнулись челюсти капкана. Сухарев вскрикнул. Андрея Сухарева нашли через неделю. Труп был уже сильно объеден животными. Опознавали Браконьера по оружию, часам и прочим сохранившимся предметам. Браконьер был убит выстрелом из арбалета. Видимо, он стал жертвой Охотника. Последней. Но тогда об этом еще не знали. «Комсомолец» вернулся в Петербург. До саммита оставалось четыре дня. Город был уже переполнен полицией, «миротворцами» и «гестаповцами» в штатском. Иван еще раз встретился с каждым участником операции. С каждым поговорил. Все подтвердили свое решение. За два дня до саммита Доктор «подсадил» Заборовско-му маячок. Плоский диск маячка находился под самой кожей. По плану, Илья Семенович должен был сделать обезболивающий укол шприц-тюбиком из армейской аптечки, скальпелем крест-накрест надрезать кожу и извлечь маячок. После чего укрепить его на «шарике», привести в действие и покинуть Башню под предлогом болезни. Доктор «подсадил» маячок и начал инструктировать Заборовского по медицинским аспектам: как грамотно сделать инъекцию, как заклеить кожу. Вскоре он заметил, что Заборовский его не слушает. – Илья Семеныч,– постучал Доктор карандашом.– Илья Семеныч, ау! – Да? – Вы же меня не слушаете. О чем вы думаете? – О главном. – Главное для вас не занести инфекцию в ранку. Заборовский засмеялся. Иван еще раз приехал на «Стапель». На «Стапеле» были только Братишка и Грач. Делать им было нечего, поэтому забавлялись отстрелом крыс из рогатки. Стреляли самодельными дротиками, сделанными из гвоздя-сотки, и достигли весьма высоких результатов. Иван подумал: как дети,– но вслух этого не сказал. Пусть развлекаются. Он еще раз осмотрел «танк». «Башню» покрасили, ствол КПВ, торчащий на метр из «башни», зашили в футляр из досок. На бортах красовалась надпись, сделанная по трафарету,– «СпецДЕМОНТАЖ». Слово «Спец» было нанесено блеклой краской и некрупными буквами. А вот «ДЕМОНТАЖ» было видно за километр. Конструкция выглядела грозно. Иван заглянул внутрь «башни». Там было довольно просторно, на полу постелено толстое стеганое одеяло, а на нем, раскинув ноги станка, стоял пулемет с заправленной лентой. Две коробки со снаряженными лентами лежали рядом. На крюке висела «поливалка» Плохиша и сумка с гранатами. Под потолком шли привода к заслонкам бойниц. Иван попил с ребятами чаю, пострелял из рогатки по пятилитровой пластмассовой канистре – ни разу не попал и уехал. Двадцать восьмого октября Доктор взял в аренду автомобиль – «Шевроле-Реццо». Считается, что это авто «семейного» класса. Такие машины редко привлекают внимание полиции. Доктор заплатил за неделю вперед. В тот же день в головную часть ракеты загрузили тысячу семьсот килограммов С-3 и триста килограммов цемента в качестве балласта – Главный сказал: у меня все расчеты сделаны исходя из массы две тонны. Нельзя центровку нарушать. После этого Борис Витальевич ввел в бортовой компьютер ракеты программы. На палубе «Комсомольца» установили большой деревянный ящик. Внутрь закатили КПВ. Двадцать девятого октября с утра дали штормовое предупреждение. Синоптики предупреждали, что во второй половине дня ветер усилится до пятнадцати метров в секунду. «Крокодил» и «Комсомолец» совершили переход в Уткину заводь. На штурвале «Крокодила» стоял Гринев, «Комсомольцем» управлял Забродин. К вечеру ветер усилился до семнадцать метров в секунду, порывами – до двадцати пяти. Западный ветер гнал по Неве крутую волну, нес над водой снеговые заряды. Около двадцати двух часов на набережной Обводного канала остановилась грузовая «Газель». В кузове машины были ящики, большие банки с краской, лестницы. Водитель включил аварийку и открыл капот. На набережной было темно, пусто, плескалась черная вода в каменном русле канала. Водитель осмотрелся, потом подошел к кузову и трижды стукнул кулаком по борту. Через секунду над бортом показалась голова, обтянутая черным. Водитель сказал: никого. Дельфин вылез из кузова, пятясь, пошел к ограждению канала. Он перелез через ограждение, спрыгнул в воду и исчез. Водитель опустил капот, сел в кабину. Он достал телефон, набрал номер и сказал всего одно слово: порядок. Потом водитель выключил аварийку и быстро уехал. Дельфин проплыл по Обводному и вышел в Неву. Понял это по навалившемуся сильному течению. Ему предстояло пройти на ластах около одиннадцати километров. Сделать это без помощи течения было бы затруднительно. В молодости Дельфин проходил и большие расстояния, да еще буксируя мешок с пятидесятикилограммовым грузом. Но с тех пор утекло много воды. Дельфин пересек Неву, двинулся вдоль набережной. Высокий уровень воды был его союзником – позволял идти под самым берегом, что облегчало ориентирование в кромешной темноте. Через два часа шесть минут Дельфин вынырнул в устье Черной речки. Он очень устал и едва не прошел мимо. Он осторожно выставил голову и двинулся по узкой речке. Вскоре увидел на берегу мигающие огни аварийки. Спустя восемь минут он сидел в салоне «Газели» и пил горячий глинтвейн. Наверно, это была самая длинная ночь в году – ночь перед операцией. Иван сидел в рубке «Крокодила», слушал радио. По всему городу ветер валил деревья, рвал провода, срывал рекламные растяжки. С неба летел мокрый снег. На Васильевском ветром повалило подъемный кран. Он раздавил вагончик, где жили строители-таджики. В Финском заливе терпел бедствие голландский сухогруз. От набережной Лейтенанта Шмидта оторвало дебаркадер, переоборудованный в плавучий ресторан. Ресторан вместе с подгулявшей публикой несло по Неве. В час ночи вода поднялась уже на метр шестьдесят шесть, скорость ветра еще увеличилась. В начале второго в кают-компанию вошел Гринев. Капитан выглядел озабоченным. Он посмотрел на барометр, пощелкал по стеклу коротко подстриженным ногтем. Иван спросил: – Вас беспокоит погода? – Да черт-то с ней, с погодой. Бывало и похлеще. Меня беспокоит подъем воды. – А в чем проблема? Гринев подошел к штурманскому столу, склонился над картой. – Проблема в том, что нам предстоит пройти под тремя мостами. Если вода поднимется на два с половиной метра выше ординара, то мы не пройдем. Иван обомлел. Он думал о чем угодно, но только не об этом. – А два с половиной – это реально? – Только что слушал прогноз. Ожидается дальнейшее усиление ветра и подъем воды. По крайней мере до утра она будет подниматься. Ориентировочный уровень подъема два десять – два двадцать. – Значит, у нас есть сантиметров тридцать—сорок запаса? – Ничего это не значит,– проворчал Гринев.– Точно рассчитать уровень подъема невозможно. Иван подошел к окну, отдернул шторку. За покрытым каплями стеклом густо летел снег, ветер срывал пену с верхушек волны, нес по воде. Дальше была темень, и в этой темени кричала пароходная сирена. К трем часам ночи вода поднялась до отметки метр восемьдесят пять. В четыре пятнадцать вода достигла отметки два метра. Скорость ветра составляла двадцать метров, порывами до двадцати семи. Вода продолжала прибывать. Иван сидел в рубке, курил и пил кофе. Он выглядел спокойным, но был бледен. В половине пятого к нему подошел Зоран: – Сходи поспи, брат. – Заснешь тут. Зоран подошел к окну рубки, отдернул штору. За стеклом густо летел мокрый снег. Неслись обезумевшие облака. В прорехах облачности мелькала луна, наполняла картинку нереальным светом. Зоран прислонился лбом к стеклу, произнес: – Домового ли хоронят? Ведьму ль замуж выдают? – Что? – удивленно повернулся к нему Иван. – «Бесы» Пушкина Александра Сергеевича. Павел любил. – А-а,– протянул Иван. В шесть часов сорок три минуты вода поднялась на уровень два метра сорок два сантиметра. Все летело к черту. Иван вышел на покрытую мокрым снегом палубу. Попытался прикурить сигарету, но ничего не вышло. Несколько минут Иван стоял на пронизывающем ветру, потом пошел и разбудил Ракетчика. Спросил: – Борис Виталич, отсюда долетит наше изделие? Ракетчик со сна не сразу врубился в вопрос, а потом сел за свой комп. Через несколько минут выдал: – Долететь-то оно долетит. А кто ж даст? Собьют, Олег Петрович. Иван некоторое время молчал, потом сказал: – Я вас попрошу, Борис Виталич: подготовьте программу запуска отсюда. Ракетчик хотел что-то спросить, но Иван поднялся и вышел. В половине восьмого ветер начал стихать. Уже светало, уровень воды был на два метра сорок семь сантиметров выше ординара. Иван ушел спать. Гринев разбудил его в одиннадцать часов. Капитан был в форме, в белой сорочке с гастуком. Первым делом Иван спросил: – Вода? – Уходит. Сейчас два тридцать. – Хорошо. Зоран уже уехал? – Да. – Сигнал от Титана есть? – Пока ничего нет. Псевдоним Титан был закреплен за Семеном Забо-ровским. Титан сидел в своем «кабинете» – клетушке площадью около шести квадратных метров. Окон в помещении не было. Вентиляции практически тоже. В любое время года здесь было нечем дышать. Клетушка вплотную примыкала к технической галерее, которая окружала «шарик» – основной демпфер Башни. В галерее располагались датчики и гидроприводы. Управлялось все это хозяйство из клетушки Титана. Титан сидел в «кабинете» и смотрел на часы. Часы показывали 11:02. Прошло уже две минуты, как Титан должен был выпороть из-под кожи маячок и активировать его. Титан не сделал ни того ни другого. он точно знал, что торопиться незачем. «Танк» «Демонтаж» – заправленный, снаряженный, готовый к первому и единственному своему бою – стоял на «Стапеле». Братишка, Зоран и Грач сидели за столом, вяло перебрасывались в карты и ждали команды. Доктор ждал Титана. Серый «Шевроле-Реццо» Доктора стоял на Партизанской, у Большеохтинского кладбища, в ста пятидесяти метрах от границы желтой зоны. Мимо, по проспекту Энергетиков, вовсю рассекали полицейские автомобили. Однако к тому, что происходит за пределами зоны, полицейские не проявляли никакого интереса. Они и так уже были замучены «усилением» и ждали только одного: поскорей бы этот долбаный саммит закончился. Однажды над проспектом пролетел «Джедай». Видимо, подумал Доктор, из-за сильного ветра у них проблемы с применением «птичек». Потому и гоняют «Джедай». Доктор ждал Титана, а Титана не было. Официальное начало саммита было намечено на четырнадцать часов по московскому времени. Однако из-за нелетной погоды задерживалось прибытие некоторых участников саммита. Начало перенесли на пятнадцать часов. Титан надрезал кожу. Он не стал пользоваться обезболивающим препаратом, что дал ему Доктор. Боль от пореза была ничто по сравнению с той болью, которую Семен носил в себе уже три года. Титан надрезал кожу, раздвинул ее, обнажил маячок. Из разреза потекла кровь. Не обращая на нее внимания, Титан кончиком скальпеля раскрыл корпус маячка, воткнул в гнездо кусок провода – антенна. Нажимая обломком зубочистки на две кнопки, ввел простенький трехзначный код. Вспыхнул, трижды мигнул, подтверждая код, свето-диод. С примитивной антенны сорвался первый сигнал. В рубке «Крокодила» время тянулось медленно. Ждали сигнала от Титана, но сигнала не было. Ветер заметно ослабел, уровень воды в Неве продолжал понижаться. Снегопад прекратился и посветлело. В рубке работал портативный телевизор. Канал «Промгаз медиа» вел вещание с Башни. Рассказывали, разумеется, только о саммите. – Есть сигнал от Титана,– обрадованно доложил Главный. – Наконец-то,– буркнул Гринев. Иван облегченно вздохнул. По запасному каналу связи позвонил Доктор. Сказал: – Титана все еще нет. Что делать? Иван коротко ответил: – Ждать. По радио снова передали штормовое предупреждение. По прогнозам во второй половине дня следовало ожидать усиления ветра и повторного подъема воды в Неве. Гринев выругался. В двенадцать сорок пять вновь позвонил Доктор: – Контрольное время истекло час назад. Титана нет. Что делать? – Ждать! В тринадцать с минутами мимо «Крокодила» прошел вверх по Неве патрульный катер. В «Пулково-2» прибыл самолет президента Украины. В четырнадцать часов патрульный катер проследовал обратно. Пилот-оператор третьего авиакрыла разведки доложил командиру крыла, что на Партизанской уже два часа стоит автомобиль «Шевроле-Реццо». В нем находится человек. Начальник доложил о подозрительном автомобиле оперативному дежурному. К дежурному ежечасно стекались десятки таких сигналов. Периметр желтой зоны составлял более десяти километров. Сколько прилегающих улиц выходит на периметр? Сколько там припарковано автомобилей? Только за минувшие сутки с улиц, непосредственно примыкающих к красной зоне, были эвакуированы несколько сот автомобилей. Владельцы пробиты по базам всех существующих учетов. Четверо задержаны по подозрению в причастности к террористической деятельности. С ними работали оперативники. сигналы поступали постоянно, людей для их отработки не хватало. Формально-то людей полно. Но что это за люди? Ушлепки, командированные из провинции, или еще хуже – прикомандированные от полиции. Этим вообще все до саддама и по хуссейну. Сомнительный «Шевроле» находился за пределами красной зоны, в желтой. Дежурный зафиксировал информацию и передал ее в оперативный отдел. Когда у них появится возможность – проверят. По радио сообщили, что начало саммита перенесли на шестнадцать часов. Титан в своей каморке ввел коррективы в программу работы демпфера. Шар-защитник превратился в шар-разрушитель и ждал теперь только толчка извне. В окна рубки Башня была видна во всей красе. Облака в небе двигались очень быстро. Сплошным серым потоком они наплывали, набегали на Башню, грозя снести, смести, уничтожить ее. Башня стояла неколебимо. Она казалась сверкающим утесом, огненным тотемом на краю океана серых, клубящихся туч. К Ивану подошел Главный. Он выглядел плохо – запавшие щеки, щетина. – Когда? – спросил он. – Скоро,– ответил Иван.– Уже скоро. Борис Витальевич повернулся, собрался выйти. Иван окликнул: – Борис Виталич. Главный обернулся. – Борис Виталич, вы бы побрились, что ли. —А? – Я говорю: традиция такая – на бой выходить в чистом. – Да-да, конечно. Извините, я что-то волнуюсь. Борис Витальевич развел руками. К оперативному дежурному заглянул начальник 6-го оперативного отдела майор Воронец, сказал: – Мы пробили этот «Шевроле». Он, оказывается, взят в аренду. – Ага. А когда? – Позавчера. Мужик, который его взял,– приезжий, из Брянска. По учетам не проходит. Автомобиль, взятый в аренду? Позавчера?.. Дежурный сказал: – Ну проверьте вы его на всякий случай. Я думаю, что это лажа, но. Да, может, он уже уехал. Воронец кивнул и вышел. Ветер вновь усилился, и вода в Неве опять стала подниматься. Гринев часто подходил к барометру, стучал по нему пальцем. Вошел Главный – побритый, с влажными после душа волосами, в чистом сером комбинезоне. Он обвел всех взглядом и спросил: – Чего ждем? Все твари уже там. Главный кивнул на экран телевизора. Там ослепительно улыбался президент Российской Федерации. Иван мог бы ответить, что Заборовский так и не вышел из Башни. Или, по крайней мере, не вышел на контакт с Доктором. Он не стал это говорить. Иван бросил взгляд на Башню, потом посмотрел на Главного. – Через полчаса начнем,– сказал Иван. Доктор сидел в салоне «Шевроле» уже почти четыре часа. Но ему казалось – сорок. Он сидел и ждал Титана. Человека, которого он никогда не видел, лишь однажды разговаривал с ним по телефону. Доктор считал, что Титан работает в службе безопасности корпорации «Промгаз» и от него зависит успех операции. В четырнадцать сорок восемь Доктору позвонил Полковник. Сказал: – Отбой, Док. Уезжайте оттуда, да поскорей. Доктор облегченно вздохнул, повернул ключ в замке зажигания. Двигатель «Шевроле» заурчал. Доктор воткнул передачу, поехал. В ту же секунду с проспекта на Партизанскую повернули два автомобиля. Первый был в полицейской раскраске, второй – серый «Форд» без каких-либо опознавательных знаков. Но Доктор сразу понял, что это за «Форд». Невозможно объяснить, как именно он это понял, но факт – понял. Доктору стало тоскливо. Ветер нес мокрый снег и рыжие листья. Три автомобиля медленно сближались. В кармане у Доктора лежало удостоверение сотрудника «гестапо» – то самое, что Иван добыл во время налета на автозак. Только теперь там была вклеена фотография Доктора. В случае полицейской проверки с этой ксивой было вполне реально отмазаться. Но если напорешься на сотрудников «гестапо», то шансов практически нет – раскусят на раз-два. Полицейский автомобиль трижды мигнул фарами. Доктор уверенно мигнул в ответ. Расстояние между машинами было около двадцати метров и с каждой секундой сокращалось. Нужно было решать. Доктор воткнул вторую и утопил газ. «Шеви» рванулся вперед. Он стремительно проскочил мимо полицейской машины, но второй автомобиль резво рванул наперерез. Доктор газанул и бросил «Шевроле» вправо. Удар «Форда» пришелся в бок, в левую заднюю дверь. Захрустел сминаемый металл, осыпалось стекло двери, от удара «Шевроле» развернуло градусов на сорок. Отчаянно выворачивая руль, вдавливая в пол педаль газа, Доктор вырвался из «объятий» «Форда», оторвал у него бампер и выскочил на проспект Энергетиков. Семен Ильич Заборовский знал, что не выйдет из Башни. Потому что никто из обслуживающего персонала не мог выйти из Башни, пока там находятся VIP-персоны. Титан знал об этом заранее. Он сделал свой выбор осознанно. Титан сидел в своей клетушке и ждал. Он жалел только об одном – о том, что так и не увидит гибель этой гадины. Старший оперативник 6-го отдела доложил по рации: – Я – двадцать шестой. Всем – тополь! Серый «Шевроле-Реццо» номер «Роман два-один-два Елена-Татьяна» пытается скрыться, уходит в сторону Якорной. Предположительно, в машине находятся террористы. Провожу преследование. Повторяю: я – двадцать шестой. Всем – тополь! Код «тополь» означал «Тревога!». Сообщение «двадцать шестого» приняли в штабе, координирующем работу всех служб. Его приняли в штабе авиаразведки. Его, в конце концов, приняли десятки других экипажей, работающих в желтой зоне. Доктор выскочил на проспект Энергетиков, повернул налево, в сторону Охты. Сбоку болтался, грохотал пластмассовый бампер «гестаповского» «Форда». Мелькнула мысль: может, выскочу?.. Доктор топил газ. Спустя несколько секунд он увидел впереди мост через Охту. А за мостом стояли три полицейских автомобиля, блокировали проезд. Доктор выругался, ударил по тормозам. На мокром снегу «Шевроле» занесло, потащило боком. Автомобиль вынесло на тротуар, ударило о столб. Бампер «гестаповского» «Форда» оторвался, улетел в Охту. Доктор выбрался из салона, побежал между каких-то полуразрушенных строений вдоль реки. Сзади кричали: «Стой! Стой!..» Доктор вбежал в огромное пустое помещение – возможно, раньше здесь был цех или склад. Теперь между бетонными колоннами лежали горы мусора и битого стекла. В проемы окон влетал ветер, нес снег. Снова мелькнула мысль: а может, оторвусь?.. Доктор сорвал с себя пальто, отшвырнул его в сторону и побежал вглубь помещения. На «Крокодиле» прогревали двигатель. На «Комсомольце» прогревали двигатель. «Танк» «Демонтаж» тоже прогревал свой двигатель. Доктор пробежал огромный цех насквозь, выскочил на берег Охты. Вода в реке стояла высоко, почти вровень с берегом. Доктор оглянулся – сзади никого не было… Господи,– подумал атеист Доктор,– помоги. Я тебе, миленький, свечку поставлю… Он вытер рукавом мокрое от снега и пота лицо, побежал дальше. Он бежал среди пейзажа, какой бывает только после бомбежки,– останки строений, битый кирпич, перекрученная арматура, канавы, ямы, фрагмент узкоколейки – шпалы без рельс. Доктор пробежал уже с полкилометра, когда услышал звук двигателя позади. Он обернулся – метрах в десяти над землей, над бетонными развалинами, висел «Джедай». Вертолет смотрел на человека стеклянным глазом. Доктор попятился, споткнулся о вывернутую из земли бетонную плиту, упал. Воздушный убийца подлетел ближе. Он был всего лишь машиной, дистанционно управляемой рукой человека, но в тот момент Доктору показалось, что вертолет смотрит своим стеклянным глазом вполне осмысленно и злобно. Конечно, это было глупо – механизм не может смотреть осмысленно, тем более – злобно, но именно так воспринимал его Доктор. Густо валил снег. Черный вертолет, похожий на гигантское насекомое, висел в нескольких метрах от хирурга Николая Васильева, протягивал к нему тощий хобот пулемета… Доктор почувствовал, как в нем закипает ненависть. Ворон учил: ненависть – плохой советчик. Воин всегда должен сохранять хладнокровие. Доктор пошарил рукой и нащупал обломок кирпича. Он взял этот снаряд в руку, поднялся. – Проничев,– произнес вдруг «Джедай». Доктор замер – на фамилию «Проничев» были выписаны документы, по которым он арендовал «Шевроле».– Про-ничев, предлагаю вам сдаться. Не делайте глупостей. Бросьте камень, сядьте на землю. Через минуту за вами прибудет опергруппа. – Да вот хрен тебе! – выкрикнул Доктор и швырнул половинку кирпича. «Джедай» подпрыгнул вверх, и кирпич пролетел мимо, не причинив ему никакого вреда. А под стеклянным глазом вертолета вдруг открылся «рот». Вертолет выплюнул оттуда черный круглый диск. Вращаясь в полете, диск развернулся в широкую четырехугольную сеть с грузиками по периметру. Сеть накрыла человека, закрутилась вокруг, спеленала. Доктор упал, закричал. Он беспомощно барахтался на земле, пытаясь распутать сеть, но ничего у него не получалось – сеть была «хитрой»… Спустя полторы минуты к Доктору подбежали оперативники в штатском и двое полицейских с собакой. Собака лаяла на Доктора и тревожно косилась на вертолет. «Джедай» взмыл вверх, ушел в сторону Башни. Ему требовалась дозаправка. Зоран, Братишка и Грач сдвинули бокалы: за удачу! – и сделали по глотку водки. Дружно грохнули бокалы об пол. Спустя минуту «Демонтаж» выехал из ворот. Зоран сидел в кабине, Братишка и Грач – в «башне» «танка». «Демонтаж» двинулся в сторону Дальневосточного проспекта. Дальневосточный проложен практически параллельно набережной в шестистах—восьмистах метрах от нее. Серб курил сигару, улыбался и щурился… Доктора обыскали – убедились, что на нем нет взрывчатки или еще каких сюрпризов. После этого на руках отнесли – спеленутый, сам он идти не мог – к проспекту. Здесь уже стоял автобус комитета «Кобра». Доктора занесли внутрь, «распаковали», раздели догола и вновь «упаковали» в сеть. Голого посадили на стул, зафиксировали ремнями, направили в глаза лампу. Вошел кто-то, невидимый из-за лампы, остановился напротив, в двух метрах. Несколько секунд человек молчал, рассматривал «добычу», потом произнес: – Ксива, которую изъяли у тебя, принадлежит убитому офицеру комитета «Кобра». Вы на что рассчитывали? У мужчины, которого скрывала лампа, был властный голос. Доктор промолчал. – Не хочешь отвечать? Бывает. Слушай меня внимательно: тебя засекли возле особо охраняемой зоны. У тебя документы убитого сотрудника, и ты пытался скрыться. Вывод? Доктор снова промолчал. Человек с властным голосом продолжил: – Вывод простой: ты – террорист. И мы обязаны узнать, что ты там делал. Потому что тебя не просто засекли возле особо охраняемой зоны – тебя засекли в момент, когда там собрались все главные перцы. Я не думаю, что ты мог замышлять какой-то теракт,– нереально. Но у меня есть начальство. А начальство, оно, знаешь ли, требует. И кстати, вполне вероятно, что у тебя есть сообщники. Расскажешь все сам – сохранишь здоровье. Не захочешь сам – будем тебя ломать. Не думай – никаких таких пыток. Мы просто залезем к тебе в голову. Это почти не больно. Вот только после этого остаток жизни ты будешь видеть кошмары. Такие, что врагу не пожелаешь. Ну? Доктор молчал. Человек с властным голосом произнес: – Начинайте. Доктору сделали укол в вену. На голову надели какой-то шлем с проводами. Через минуту Доктору стало жарко. Лампа, светившая в лицо, превратилась в солнце. Оно было в тысячи раз ярче обычного земного солнца. Доктор мгновенно вспотел. Свое тело, свой мозг он ощущал мягким и податливым, как воск. Еще через минуту властный голос приказал: говори!.. Доктор был совершенно не способен сопротивляться этому голосу. И он заговорил. От слов, которые он произнес, жарко стало мужчине с властным голосом. Он очень не хотел верить тому, что говорит задержанный, но отлично знал, что это правда. Под действием «кислорода» все говорят правду, только правду. «Демонтаж» выехал на Дальневосточный проспект. Зоран включил мигалку, над «танком» начали пульсировать желтые сполохи. Оперативный дежурный Координационного центра получил экстренное сообщение: под воздействием препарата «кислород» задержанный террорист дал информацию о готовящемся теракте. Суть теракта – ракетная атака на штаб-квартиру национальной корпорации «Промгаз» с целью ее разрушения и физического уничтожения участников саммита «Евросоюз + „Промгаз"». Пуск ракеты будет произведен с мобильной платформы. Время начала ракетной атаки неизвестно. В службе безопасности корпорации «Промгаз» имеется внедренный пособник террористов. Террористу известен только его псевдоним – Титан. «Комсомолец» отдал швартовы, отошел от стенки, помог отойти самоходке. На покрытой снегом палубе «Крокодила» Пластилин и Иван снимали деревянные шиты, закрывающие проем трюма. Ветер гнал по Неве волну, нес длинные полосы серой пены. Впереди, за косой штриховкой снегопада, высилась Башня. «Демонтаж» катил по Дальневосточному. Сполохи мигалки подсвечивали косо летящий снег. На углу с Народной Зоран связался с «Крокодилом»: – Вы где, братушки? Гринев ответил: – Подходим к Володарскому мосту. – О'кей,– ответил «Демонтаж»,– скоро увидимся. На перекрестке Дальневосточного и Народной стоял полицейский автомобиль. Экипаж проводил «танк» равнодушным взглядом: во хрень какая! Да еще с мигалкой. Начальник Координационного центра, генерал-майор Отиев выслушал оперативного дежурного… и побледнел. – Да вы что? – сказал он тихо.– Да вы хоть понимаете.? Оперативный дежурный кашлянул и произнес: – Нужно начинать эвакуацию. – А если это провокация? Вы это исключаете? – Нет, не исключаю. Но сейчас нужно начинать эвакуацию. Немедленно. – Блядь! – сказал Отиев и обхватил голову руками. Дежурному было противно смотреть на бабье поведение генерала. Он снова кашлянул в кулак и напомнил: – В здании находятся более трех тысяч человек. – Что? – вскинулся Отиев. – В здании сейчас более трех тысяч человек – участники саммита плюс журналисты и обслуживающий персонал. А возможности лифтов… Отиев бухнул кулаком по столу. – Какие журналисты? – произнес он.– Какой персонал? Ты что, полковник? Тут, блядь, одних ВИПов три вагона. Тут, блядь, одних президентов тридцать рыл! «Крокодил» и «Комсомолец» шли вниз по Неве. Им помогало течение, но препятствовал свирепый встречный ветер. Буксир выгребал против ветра и волны уверенно, а самоходка шла с напрягом. Стоявший на штурвале Гринев сказал Ивану: – Пустые идем – осадка маленькая, а парусность – наоборот – огромная. Если бы с грузом шли, то все было бы проще. Ништо, прорвемся. Минут через пятна-дцать—двадцать выйдем в точку. В кабинет оперативного дежурного вошел глава администрации президента Сластенов. – Ну. что тут у вас случилось? – спросил Сласте-нов недовольно. Он обращался к Отиеву. Генерал поднялся, путано доложил. Сластенов несколько секунд молчал, потом сказал: – Это все серьезно? – Он посмотрел на генерала. на полковника. опять на генерала. Отиев отвел взгляд.– Там,– Сластенов ткнул пальцем наверх,– президент Российской Федерации. И еще с ним… главы… государств. Вы понимаете? Оперативный дежурный кашлянул: – Разрешите. Сластенов обернулся к нему. Полковник произнес: – Оперативный дежурный полковник Соколов. Я предлагаю немедленно начать эвакуацию. В здании сейчас находятся около трех тысяч человек – журналисты, об-служ. – Насрать мне на журналистов и прочую перхоть! – ответил Сластенов.– Эвакуировать будем только Хозяев. Немедленно. Секретно. – Секретно? – переспросил дежурный.– Это невозможно. Как вы себе это представляете? Отиев выпучил глаза. – Это не твое дело! – почти выкрикнул он. Генерал определенно не контролировал себя. Сластенов сказал: – Эвакуировать будем с крыши. Вертолетом. Каким запасом времени располагаем? Дежурный ответил: – Этого мы не знаем. – Понятно. Я поднимусь наверх и немедленно приступлю к эвакуации. Ваша задача не допустить утечки до завершения эвакуации… Паника мне не нужна. Понятно? – Так точно,– ответил Отиев. На него было жалко смотреть. Сластенов повернулся и пошел к двери. В дверях остановился и, обернувшись, сказал: – Чем бы все это ни кончилось, вы оба. вы оба у меня. Он не договорил и вышел. Генерал Отиев бросил: – Вот сука! – потом обернулся к дежурному: – А ты что стоишь? Давай! Шевели батонами. «Крокодил» и «Комсомолец» прошли под Володарским мостом – немногим больше четверти пути до расчетной точки. Фермы моста проплывали прямо над головой. «Демонтаж» выехал на набережную. Случайный прохожий посмотрел на «танк», на спрятанный в «футляр» ствол и сказал: ну чисто броневик. Солнце превратилось в маленького черного карлика. Он висел над мрачной пустыней и освещал все черным светом. Стало холодно. Пронзительно холодно. Доктор ощутил, как холод проникает до самых костей… Потом он увидел лицо мамы. Он пожаловался: мне холодно, мама. А мама рассмеялась в ответ, отвернулась и ушла. Черный карлик над пустыней начал увеличиваться в размерах, разбухать. Потом он взорвался и превратился в пылающего дракона. Дракон запустил когтистую лапу в мозг Доктора. Это было страшно. Невыносимо. Доктор закричал. – Все,– сказал врач, наблюдавший за «пациентом»,– больше мы из него ничего не выжмем. Готов. От сих и до самого конца своего он будет бредить. Будет видеть такие сюжеты, что никакому Дали не пригрезятся. Президент Российской Федерации был вне себя. – Да вы что – с ума сошли? – произнес он, выслушав Сластенова.– Вы отдаете себе отчет, что там,– президент кивнул на дверь малого конференц-зала,– там находятся двадцать восемь глав государств? – Да, отдаю. Именно поэтому настаиваю на немедленной эвакуации. Руководитель администрации президента говорил очень спокойно. Он вообще обладал очень сбалансированной психикой и умел быстро принимать решения в экстремальных обстоятельствах. Как правило – верные решения. Президент потер лоб. Спросил: – Что вы предлагаете? – Эвакуацию. На крыше стоит ваш вертолет. Внизу – запасной. На двух машинах мы вполне снимем всех первых лиц. – А как же мои. э-э. советники? – неуверенно спросил президент. Сластенов посмотрел ему в глаза и сказал: – Господин президент! – Да,– произнес президент Российской Федерации.– Да, конечно. Взмахивала лапа дворника, сметала со стекла рубки снег и воду. «Крокодил» и «Комсомолец» шли к Финляндскому железнодорожному мосту вдоль Октябрьской набежной. «Крокодил» – впереди, «Комсомолец» держался сзади и правее. Сильный северо-западный ветер пытался отжать самоходку к правому берегу. Гринев постоянно подрабатывал штурвалом, вел судно как по нитке. Иван окликнул капитана: – Юрьпалыч! Юрьпалыч, взгляните – справа по борту. Гринев посмотрел направо, увидел на набережной сполохи мигалки – «танк» «Демонтаж». Капитан улыбнулся. А когда перевел взгляд вперед, увидел прямо по курсу черную точку. Она появилась в воздухе над фермами железнодорожного моста, быстро увеличивалась в размерах и вскоре превратилась в гигантское насекомое, а потом в беспилотный геликоптер «Джедай». «Джедай» дважды облетел вокруг «Крокодила», даже «заглянул» в трюм. И улетел. Капитан Гринев выругался, что бывало с ним крайне редко. «Картинку» с «Джедая» принял пилот-оператор третьего авиакрыла. Разглядеть черную ракету в темном трюме он не смог, но доложил командиру крыла о том, что по Неве в сторону Башни движутся грузовое судно и буксир. Командир скривился – минувшей ночью по Неве носило какое-то корыто. Оказалось, плавучий ресторан. На нем свадьба гуляла, да их оторвало ветром. Хорошо – разобрались, а могли бы запросто расстрелять. А теперь какой-то буксир с калошей. Куда их черт несет? Тем не менее командир крыла сообщил оперативному дежурному. Дежурный отдал приказ, на встречу с калошей и буксиром вышли два катера. «Демонтаж» медленно катил по набережной, когда произошло то, что должно было произойти раньше или позже, – их остановил полицейский патруль. Полицейский взмахнул полосатой палкой, Зоран сказал в микрофон: – Полиция, братушки. Приготовьтесь. Он показал поворот, остановился в трех метрах от полицейского автомобиля. В «башне» Грач передернул затвор «поливалки», доставшейся в наследство от Плохиша. Братишка приник к узкой щели. Увидел, что на обочине стоят два полицейских автомобиля, рядом – трое в бронежилетах, в касках, с автоматами. Двое подошли. Зоран высунулся из кабины. – Это че за танк такой? – спросил один из полицейских и постучал носком ботинка по «башне». Внутри «башни» Братишка пробормотал: ты лучше по каске своей постучи. – Демонтаж, начальник,– отозвался Зоран, вынимая сигару изо рта. – А че демонтируем? – Монструозные сооружения. Молодой полицай посмотрел с сомнением: прикалывается этот цыган, что ли? – и приказал: – Документы. Зоран вытащил из нагрудного кармана пачку бумаг, протянул: пожалуйста. Полицай равнодушно заглянул в путевой лист, в наряд на производство работ на несуществующем объекте. Вероятность того, что менты схавают липу, была высока – пятьдесят на пятьдесят. Если полицейский просто просмотрит документы, то – порядок. А если пойдет к машине… С документами в руке полицейский пошел к машине. Это означало, что сейчас он введет в комп номер, который красуется на бампере «танка», и узнает, что под этим номером зарегистрирован старый «Форд», на котором ездит Зоран. Серб положил сигару на край пепельницы и сказал в переговорник: – Ну вот и началось, братушки. готовы? – Готовы,– ответил Братишка. Он нажал на рычаг. Щитки, закрывающие бойницы «башни», как веки, с громким металлическим лязгом открылись. Полицейский, который уже дошел до своей машины, обернулся, посмотрел на «Демонтаж». Все полицейские посмотрели на «Демонтаж». Грач выставил в прорезь бойницы ствол ППШ, навел его на группу полицейских. Автомат, изготовленный шестьдесят пять лет тому назад, давным-давно устарел морально, но не утратил своих боевых качеств – уникальных. Грач нажал на спуск. Автомат ожил. Пистолетные пули калибром 7,62 вырывались из ствола со скоростью пятьсот метров в секунду, насквозь прошивали легкие бронежилеты полицейских. Непрерывным потоком сыпались гильзы, утроба «башни» наполнилась гулом и кислым запахом сгоревшего пороха. Трое полицейских погибли мгновенно, даже не успев осознать, что их убивают. Четвертый упал, укрылся за автомобилем. Зоран выставил руку с зажатым в ней «гло-ком» в опущенное боковое стекло. Выстрелил не целясь. Пуля попала под нижний срез каски, насквозь пробила голову и ударилась в заднюю стенку каски. Срикошетила и пошла вниз, перемалывая позвоночник. Зоран сказал в переговорник: – Ну вот и началось. Братишка ответил: – Я «Хаммер» хочу сделать. Грач не сказал ничего. Иван наблюдал за событиями на набережной в бинокль. Он не испытывал никакой жалости к погибшим полицаям – сами судьбу нашли, но сожалел о том, что «танку» пришлось раскрыться так рано. Однако теперь уже ничего не поделаешь и остается только идти вперед. Иван вызвал «Демонтаж», спросил: – Как у вас? – Порядок. Правда, пришлось пошуметь маленько. – Я видел. «Крокодил» прошел почти половину маршрута. – Кто-то идет нам навстречу,– сказал Иван. Он первым увидел катера, которые вынырнули из-под центрального пролета Финляндского моста. – Похоже, катера «промгазовские»,– ответил Гринев. Иван поднял бинокль. За пологом снегопада разглядел низкие стремительные силуэты. На баке каждого – пулемет на тумбе. На рубке эмблема «Промгаза». Иван сказал: – Они и есть. – Наверняка их эта тварь насекомая навела,– отозвался Гринев хмуро, имея в виду «Джедай». – Точно,– согласился Иван. Пискнула, мигнула огоньком рация. Иван отозвался: – Крокодил Данди слушает. – Обком ВЛКСМ на связи,– ответил «Комсомолец».– К вам идут два катера. – Вижу. – Пожалуй, пора и нам сказать свое слово. – Рано,– ответил Тван.– Рано, товарищ комсомолец. Свое слово скажет «Демонтаж». Густо валил снег, стервенел ветер. По вспухшей, вздыбленной Неве навстречу друг другу двигались две «флотилии». С каждой минутой расстояние между ними сокращалось. Катера – скоростные, маневренные, защищенные легкой броней – имели абсолютное преимущество. Но у «Крокодила» и «Комсомольца» был туз в рукаве – «Демонтаж». Иван вызвал «Демонтаж»: – Зоран. Зоран, дружище, есть для вас работенка. Видишь впереди два катера? – Вижу. Вообще-то, Саня хотел трахнуть «Хам-мер». Вооруженный. – Перебьется катерами. «Демонтаж» пересек проезжую часть набережной, вылез на тротуар и встал у парапета. Братишка пробормотал: – Ладно, я мальчонка не капризный. Раз нет «Хам-мера», возьму катерами. Он приник к оптическому прицелу, поймал головной катер. Серый силуэт скользил за снежной пеленой. Дистанция составляла около восьмисот метров. – Посвящается Наде,– сказал Братишка. Грач приоткрыл рот, зажал уши. Братишка нажал на спуск, дал короткую очередь. Пулемет выплюнул три пули. Они вынесли донышко «футляра», надетого на ствол, прошли над водой, испаряя в полете снежинки. Через секунду две из них ударили в рубку катера «ПГ-па-трульный 02». Рубка имела легкую противопульную защиту – броню шесть миллиметров. Пули КПВ пробили ее, как удар штыка пробивает консервную банку. Одна из пуль раздробила грудную клетку рулевого, прошила заднюю стенку рубки и задела сверкающую рынду. Над водой прокатился звон… Мертвый рулевой повис на штурвале, катер начал уваливаться вправо. На втором катере – «ПГ-патрульный 03» – еще не поняли, что произошло, но выстрелы услышали – их нельзя было не услышать, а через несколько секунд из радиостанции донесся отчаянный мат командира «ноль второго» и его слова: – Нас обстреляли, катер неуправляем. На «ноль третьем» все равно еще ничего не поняли – не привыкли они к такому обхождению. Был, правда, случай год назад, когда один катер подожгли, бросив с моста бутылку с «коктейлем Молотова». Да еще как-то раз пьяная салажня пустила пару ракет в сторону флагманского катера. Через секунду очередь с «Демонтажа» прошлась по борту «ноль третьего». Экипаж остался жив, да и катер, как ни странно, особо не пострадал. Рулевой резко положил руль на правый борт, стрелка аксиометра скакнула как сумасшедшая. Катер почти лег бортом на воду, по крутой циркуляции ринулся назад, к мосту. Братишка дал еще одну очередь. У него не было опыта стрельбы по быстро перемещающейся цели, он опаздывал. «Патрульный 02» продолжал уваливаться все круче, круче. Командир пытался снять тело рулевого со штурвала, но «на нервах» ничего у него не получалось. Кровь текла из рулевого ручьем. «Ноль третий» развернулся на сто восемьдесят. Братишка дал очередь вдогонку. Пуля сорвала рупор сирены, вторая срубила флагшток. Потом «ноль третий» скрылся за опорой моста. Командир «ноль второго» наконец снял мертвое тело со штурвала, но было уже поздно – катер на полном ходу врезался в стенку набережной и сразу затонул. Борис Витальевич сказал: – Хорошо их Саша шуганул. Иван не ответил. Он подумал, что прошли всего половину маршрута. Командир «ноль третьего» вызвал флагмана, доложил: подверглись обстрелу. «Ноль второй» полностью выведен из строя. Убит рулевой. Я сам получил пробоины выше ватерлинии. Прошу подкрепления. – Где вас обстреляли? – спросил флагман. – В кабельтове выше железнодорожного моста. – Обстреляли с баржи? – Нет, с набережной. Там ползает что-то типа броневика. Лупит из автоматической пушки. – С левого берега? С правого? – С правого. – Подкрепление будет. Пока веди наблюдение за этим броневиком, информируй меня. – Есть вести наблюдение, информировать вас,– ответил командир «ноль третьего» и вытащил сигареты. Пальцы подрагивали. – Саня,– позвал Зоран в переговорное. – Аюшки! – По вашим заявкам – мистер «Хаммер», плиз. Братишка не расслышал – после обстрела катеров в ушах звенело – спросил: – Чего-чего? – «Хаммер», говорю, к нам катит. – Давно ждем-с,– обрадовался Братишка. Он посмотрел в бойницу. Набережная была пустынна. Братишка взял в руки бинокль, через оптику разглядел приземистую тушу «Хаммера» с пулеметом наверху. До американского «молотка» было около километра. Он стоял под пролетом моста. Из люка торчал человек в каске, с биноклем и рассматривал «Демонтаж». – Эх, приходи, кума, любоваться,– произнес Братишка. Сверху раздался лязг – это Зоран опустил стальной «козырек» кабины. В Координационном центре обстановка была нервная. Как обычно бывает в таких случаях. Принято считать, что у спецслужб «все под контролем», то есть все варианты террористической угрозы предусмотрены, алгоритм действий неизвестен… Жизнь раз за разом показывает, что не все варианты предусмотрены, а алгоритмы несовершенны. Прошло уже больше тридцати минут с момента получения первичной информации о возможном теракте, но до сих пор не был вычислен сообщник террористов. Не было никаких конструктивных мыслей относительно того, где может быть «мобильная платформа» для пуска ракеты. Оперативные группы были направлены на Финляндский и Ладожский вокзалы. Возможно, потому, что слово «платформа» невольно ассоциировалось с железной дорогой. И, конечно, от беспомощности. Ситуация осложнилась тем, что шакалы-журналисты уже, кажется, пронюхали, что наверху что-то происходит. К счастью, никакой конкретной информацией они не располагали. – Зажми-ка, Костя, ушки,– сказал Братишка. Грач зажал ладонями уши и зачем-то закрыл глаза. Братишка прицелился в «Хаммер», в середину радиатора легендарного американского автомонстра. Не менее легендарный советский пулемет-монстр дал длинную очередь. Полетели гильзы. «Футляр» на стволе развалился. В «башне» стало нечем дышать от пороховых газов. – Открой глаза, птица! – прокричал Братишка. Грач открыл глаза. Остов «хаммера» стоял на спущенных колесах. Из него поднимались языки пламени. «Крокодил» и «Комсомолец» продолжали двигаться вперед. «Сольный выход» «танка» отвлек от них внимание. Надолго ли? «Демонтаж» вновь двинулся вперед. Когда «танк» приблизился к расстрелянному «Хаммеру», прилетел «Дже-дай». Стервятник сделал несколько кругов над «танком». Было понятно: разведчик. Грач сказал: – Гляди, Саня, как нас уважают: помимо наземных сил,– Грач кивнул на пылающий «Хаммер»,– еще и авиацию подключили. – Флота не хватает,– ответил Братишка. И был неправ – флот, в лице катера «ПГ-патрульный 03», ждал, притаившись за опорой моста. А в устье Охты, у служебного причала, готовился к выходу флагман – «ПГ патрульный 01». Он был вооружен двадцатидвухмиллиметровой автоматической пушкой. А по набережной на перехват «танку» уже катили два «Хаммера» плюс два армейских грузовика с бойцами батальона «Кавказ» – они должны были остановить дальнейшее продвижение «Демонтажа». А по Дальневосточному ехали еще два «Хаммера» и автобус с бойцами батальона «Степан Бандера» – они должны были зайти с тыла, отрезать путь к отступлению. «Демонтаж» катил вперед. «Танк» был обречен, и это понимали все. Собственно, это было понятно еще тогда, когда «танк» существовал только виртуально. Братишка даже как-то обронил фразу: расчетное время жизни танка в бою – сорок пять секунд. Шутка – полторы минуты. Трое мужчин в стальной коробке шли на смерть сознательно и достойно. Расстрелянный «Хаммер» полыхал, чадил смрадным черным дымом. И было ни черта не видно, что там, за дымом. «Демонтаж» вкатился под Финляндский мост, проехал мимо расстрелянного «Хаммера». Свод моста отразил рокот дизеля. – Снова «Хаммеры» впереди,– сообщил Зоран.– У моста Александра Невского. И грузовики. Вероятно, с пехотой. – Хорошо,– отозвался Братишка.– Будем их бубе-нить. От Финляндского железнодорожного моста до моста Александра Невского около полутора километров. «Демонтаж» ехал вперед, навстречу судьбе. Как только «танк» выехал из-под моста, стал виден катер на Неве. «Демонтаж» не стал воевать с катером. Для того, чтобы с ним воевать, нужно было бы развернуться «мордой» к Неве. И подставить борт под огонь «Хаммеров». На «хамах» установлены «браунинги» калибром «12,7». Они «броню» борта прошьют как два пальца об асфальт. А вот лоб с двойной толщиной должен выстоять. Теоретически. «Демонтаж» катил вперед. «Крокодил» и «Комсомолец» вошли под железнодорожный мост. Совсем рядом – рукой можно дотронуться – скользили фермы. На берегу под мостом дымил «Хаммер». До точки пуска осталось полтора километра. Всего полтора километра. В рубке царила напряженная тишина. Борис Витальевич сидел у штурманского стола, щелкал клавишами ноутбука. В очках, спущенных на кончик носа, в наброшенной поверх комбинезона домашней безрукавке, он был похож на бухгалтера-пенсионера. Гринев стоял на штурвале, молчал, Иван наблюдал, как разворачиваются события на берегу. «Хаммеры» встали посредине проезжей части. За ними стояли армейские грузовики. Братишка прикидывал, с кого начать. Он ничего не знал о «Джедае», который приближается к «танку» сзади, из «мертвой» зоны. «Хаммеры» открыли огонь одновременно. Стреляли с небольшим недолетом. Намеренно. Пули вспахали асфальт перед носом «танка», прошлись по поребрикам и не причинили «Демонтажу» никакого вреда. «Хамме-ры» вели отвлекающий огонь. «Джедай» догнал «Демонтаж» и завис сзади. Вертолетом управлял лучший пилот-оператор третьего авиакрыла. Ас. На показательных выступлениях перед членами Совета НАТО он демонстрировал такой класс пилотажа и стрельбы – правда, стрелял из пейнтболь-ного оружия,– что привел всех наблюдателей в полный восторг… Сейчас пилоту предстояла более простая задача. Он опасался только того, что «Джедай» может зацепить шальным рикошетом… несколько секунд пилот вел свой вертолет за «спиной» «танка». Потом стремительно перестроился вправо и завис напротив узкого окошка кабины. Там, в проеме, была видна голова человека с сигарой в тонких губах. Пилот слегка развернул вертолет, поднялся чуть выше. Он щелкнул клавишей «Прицел». На мониторе появилась сетка прицела. Вспыхнула лазерная метка. Человек с сигарой повернул голову и увидел вертолет. Выражение его лица изменилось. Пилот нажал клавишу «Огонь». Пулемет «Джедая» дал короткую – на три выстрела – очередь. Голова человека дернулась, с сигары рухнул пепел. «Хаммеры» двинулись в сторону «танка». Братишка начал с правого. Он прицелился в широкий радиатор и дал очередь. Американский «молоток» споткнулся – налетел на русский «молот». Пули КПВ сорвали двигатель с опор, раскололи блок цилиндров. На ноги води-тею хлынуло горячее масло. Водитель закричал. Двумя очередями Братишка превратил правый «Хаммер» в груду металла и перенес огонь на левый, но в этот момент «Демонтаж» вильнул и покатился в сторону. В первый момент Братишка подумал, что Зоран объезжает какое-то препятствие на дороге. Но «танк» ехал, забирая вправо, вправо – совсем как катер, который «Демонтаж» обстрелял несколько минут назад. Братишка и Грач переглянулись. – Зоран,– сказал Братишка в микрофон переговорника. Серб молчал.– Зоран, отзовись. Серб не отвечал. А «Демонтаж» тем временем пересек наискось проезжую часть, выскочил на тротуар. Тротуар был перекопан. «Танк» попал колесом в траншею и встал. – Приехали,– сказал Братишка. Грач кивнул. В яме «Демонтаж» стал совершенно беспомощен. Он и так-то был обречен, а теперь стал обречен и беспомощен. Почувствуйте разницу. Двое в «башне» чувствовали ее очень хорошо… Братишка еще раз окликнул Зорана, но серб вновь не ответил. Грач сказал: – Бесполезно. Убили Зорана общечеловеки. Теперь кивнул Братишка. – Наверно,– произнес он,– случайная пуля. Было тихо – так, как бывает только после стрельбы. – Неслучайная,– ответил Грач. «Крокодил» и «Комсомолец» миновали железнодорожный мост. Главный поднял сосредоточенное лицо от ноутбука, сказал: – Полагаю, пришла пора привести изделие в стартовое положение. Иван ответил: – Действуйте, Борис Виталич. – Я думал: это сделаете вы. – Это ваше детище. Главный нажал одну за другой две клавиши. В трюме «Крокодила» зашумел насос гидравлического домкрата, нос ракеты начал медленно подниматься. Теперь, когда «танк» на набережной был загнан в ловушку и нейтрализован, на «Патрульном-03» вспомнили про главное задание – то, из-за которого они, собственно, пришли сюда – про калошу с буксиром. Командир «ноль третьего» связался с флагманом: – Что делать? «Ноль первый» ответил: – Ждите меня. Я уже иду. Несмотря на то что Сластенов постарался подобрать предельно нейтральные формулировки – а он это умел, сообщение об экстренной эвакуации произвело на «хозяев» сильное впечатление. Посыпались вопросы. Умница Сластенов их сразу пресек: – Дамы и господа!.. Все вопросы потом. На крыше ждет вертолет. Второй – вы можете увидеть его, выглянув в окно,– уже прогревает двигатель внизу. Президент Польши сказал по-русски: – Вертолет? В такой ветер? Это безумие, мы все погибнем. В голосе президента звучали нотки паники. Сласте-нов твердо ответил: – У нас первоклассные пилоты. Лучшие в мире. Все будет о'кей. Попрошу всех, дамы и господа, пройти на посадку. Повторил это по-английски. Дамы и господа потянулись к выходу. Дабы соблюсти секретность, им пришлось подниматься по технической лестнице. Впрочем, невысоко – всего четыре пролета. При взгляде на Башню снизу кажется, что ее вершина заострена. В действительности она плоская, посредине находится вертолетная площадка, а эффект острия создают специальные экраны. «Хозяева» поднялись наверх. В центре стоял вертолет, раскрашенный в цвета российского триколора. Его лопасти начали медленно вращаться. – Сань, а Сань. – Чего? – Сань, а кто такая Надя? – спросил Грач. – Э-э, брат,– Надя! Надя, брат, была контролершей в «Крестах». Ты не представляешь, какая фемина! А бюст! – А у тебя чего с ней – было? – Было,– ответил Братишка. По «броне» щелкнула пуля – снайпера постреливали, чтобы держать в напряжении экипаж «танка».– Но только во сне. Ладно, чего делать-то будем? – Погибать. Но – на свежем воздухе. – Тоже дело. – Ага. Давай выкурим напоследок по сигаретке и – вперед. Нормально перекурить не дали – прилетел «Дже-дай», начал бубнить: – Вы окружены, сдавайтесь. Вы окружены, сдава. Да заткнись ты на хер, сука! Они обнялись. Простились. Первым пошел Грач. Он подхватил «поливалку» и сунул в нагрудные карманы по гранате. Потом поднял тяжеленную крышку люка, чертом выскочил наружу и побежал в сторону домов. Он пробежал уже около полусотни метров, когда снайпер, засевший на железнодорожной насыпи, вкатил ему пулю в ногу. Снайперам была поставлена задача: сохранить для допроса. Поэтому снайпер вкатил пулю в ногу, чуть выше колена. Константин как будто споткнулся на бегу, полетел кувырком. Потом пополз, укрылся за старым тополем и сел прямо на снег. Боль была сумасшедшей – пуля перебила кость. Еще больнее была мысль: ну вот и все. Вот и все. Маму вспомнил. Жалко очень маму. Может быть, единственный человек, которого жалко,– мама. Висело в снежном воздухе насекомое, рассматривало своими стеклянными глазами. Константин поднял «поливалку», но насекомое резко метнулось в сторону, спряталось за углом дома. Грач разочарованно плюнул. Несколько секунд он сидел и смотрел на летящий снег, потом приставил ствол «поливалки» под горло. Прости меня, мама. Прости. Грохнул выстрел. Голова мотнулась, на кору тополя брызнуло красным, серым, розовым. Братишка проверил, как привязаны шнуры к кольцам гранат, сделал вдох – выдох. Вдох. Выдох. Он плотно прижал к телу АКСУ – не зацепиться бы в узком люке – и выскочил из «башни». На снегу были отчетливо видны следы Грача. Братишка побежал в сторону железнодорожной насыпи. Тот же самый снайпер, что ранил Грача, вкатил пулю в Братишку. В ногу. Выше колена. Он был высококлассный снайпер. С уникальным «чувством выстрела». Александр упал, стволом автомата сильно рассадил лицо. Он скатился в траншею. Выставил наверх автомат. Дал очередь – наугад, в сторону, откуда прилетела пуля. Братишка ощупал ногу. Кость вроде бы не задета. Он вытащил из нагрудного кармана армейскую аптечку. Открыл. Выбрал красный шприц-тюбик, вколол прямо сквозь штанину. Потом вколол синий. Знал, что большого смысла в этом нет, но сделал… Над траншеей пролетел «Джедай». Выстрелить Братишка не успел. Он ма-тюгнулся, двинулся по траншее. Подумал, что в «танке» сейчас хорошо: тепло, сухо и пули не кусают. Он уперся в конец траншеи. Выглянул. Рядом сразу ударила пуля. Было понятно, что это так – для острастки. Братишка дал длинную очередь в сторону, откуда стреляли, выскочил из траншеи. Постреливая, двинулся в сторону домов. Ногу он почти не чувствовал, но штанина ниже колена пропиталась кровью. В ботинке хлюпала кровь. Вскоре он увидел Грача. Костя сидел под деревом на снегу, на коленях лежала «поливалка». Глаза у Кости были открыты, и поэтому в первый момент Братишка подумал, что Грач живой. – Костя! – закричал Братишка. А потом понял, что Костя мертв. Неистовая волна ненависти поднялась внутри Александра Булавина по прозвищу Братишка. Он подошел к Грачу и закрыл ему глаза. А потом взял автомат из мертвых рук. Он прислонился к стволу тополя и стал ждать, когда появится «Джедай». Почему-то он решил, что Костю убил «Джедай». Секунды тянулись очень медленно, и казалось, что этот долбаный «Карлсон» никогда не появится, но он появился. Он высунулся из-за угла дома и Братишка сразу начал стрелять. Уникальный магазин ППШ позволял создать плотный поток огня и не экономить патроны. Он расстрелял весь магазин, но «Дже-дай» – сука! Карлсон долбаный – снова улетел за угол. Братишка скрипнул зубами и сел на снег рядом с Костей. Силы уже начали таять. Уже подкатила слабость, и хотелось одного: лечь, и чтобы никто не мешал. Саша сидел на снегу и смотрел на подбитый танк «Демонтаж», в котором остался мертвый Зоран. На Неву, по которой медленно двигались самоходная баржа и буксир. На мертвого Костю. На Башню. Он подумал: жалко будет, что я не увижу, как она завалится. Потом за углом дома рвануло, и пошел дым. Братишка подумал: ну что там такое? Он вытащил из нагрудного кармана гранату – старую добрую «феньку». Дернул – короткий плетеный шнур вырвал кольцо. Преодолевая слабость, Братишка дополз до угла. и увидел горящий «Джедай». Все-таки я его достал, подумал Братишка. Он улыбнулся… И выронил гранату. Из-под моста Александра Невского выскочил «флагман». Он направлялся прямо к «Крокодилу». С «Комсомольца» вновь запросили разрешение на открытие огня. Иван ответил: через десять секунд… Он вытащил из кармана пульт и вытянул руку в сторону катера. Нажал на кнопку. С коротенькой антенны пульта сорвался сигнал. На месте «ноль первого» ослепительно блеснуло, взметнулся вверх столб воды – сработала мина, прикрепленная к днищу «флагмана» Дельфином. Из водяного столба во все стороны полетели куски рваного железа. «Крокодил» прошел уже больше половины расстояния между мостами. Башня отсюда казалась ослепительной громадиной, закрывающей полнеба. С левого борта «Крокодила» спустили надувную шлюпку с сорокасильным двигателем. Шлюпку сильно бросало на волне, било о борт самоходки. Черный обтекатель изделия поднялся над проемом трюма. Ракетчик в последний раз прогнал предстартовые тесты и сказал: – Все готово. «Крокодил» приблизился к мосту Александра Невского. Гринев сказал: – Пора, пожалуй. Через минуту пройдем под мостом. Что скажете, Борис Виталич? Ракетчик ответил: – Да-да, конечно. Таймер выставлен на восемьдесят секунд. Приступайте, Олег Петрович.– Ракетчик указал Ивану на ноутбук. – Иван меня зовут,– сказал Иван. – Я знаю,– слегка улыбнулся Ракетчик. Он повернул к Ивану ноутбук, показал на клавишу «DELETE». Иван подумал: обычно в таких случаях предполагается красная кнопка. Ракетчик повторил: – Приступайте. Завершить операцию – ваша привилегия. – Нет,– Иван покачал головой.– Нет, не моя – Полковника. Ему и доверим. – Каким образом? Иван вытащил гильзу от сигары Зорана, отвернул колпачок. На ладонь выкатился палец Полковника – блестящий, похожий на пластмассовый муляж. Не было ни обратного отсчета, ни команды «Ключ на старт». Иван просто нажал кнопку «DELETE». Пальцем Полковника. Банальную кнопку «DELETE». И – ничего не произошло. Иван посмотрел на Бориса Витальевича. Главный сказал: – Программа запущена. Теперь уже от нас ничего не зависит. Через восемьдесят секунд – старт. «Крокодил» подошел к мосту Александра Невского. Трое мужчин спустились в шлюпку, Гринев оставался на штурвале. Иван пустил двигатель. Когда нос «Крокодила» вошел под мост, в шлюпку спустился Гринев. Он отдал носовой конец. «Крокодил» продолжал двигаться вперед, втягиваясь под мост, а шлюпка осталась, заплясала на волне. Широкая корма сухогруза медленно удалялась. Четверо в резиновой лодчонке смотрели ей вслед. Смеркалось. Валил снег. Сухогруз шел под мостом. В пустой рубке на штурманском столе стоял раскрытый ноутбук. На мониторе вспыхнуло слово «Пуск». Программа, запущенная рукой мертвого Полковника, работала. Раздался хлопок, из сопла двигателя с ревом вырвалось пламя. Тело ракеты вздрогнуло. Медленно, как будто с неохотой, она сдвинулась на миллиметр. Струя раскаленного газа била в настил трюма. Ракета сдвинулась еще на миллиметр. еще. И – пошла. Она вырвалась из трюма огненным джинном. Мгновенно осыпались окна рубки, огненный смерч сорвал с палубы все, что не было закреплено намертво. Пламя ревело. Мгновение – и ракета исчезла. Спустя секунду ее огненный хвост был уже в сотне метров от брошенного судна. Пуск был засечен постом наблюдения на шестидесятом этаже Башни. Но это уже ничего не меняло. Не могло изменить. Старший поста даже успел подать сигнал «Тревога!», но ни одна, даже самая совершенная, система ПРО уже не могла предотвратить атаку. Черная ракета шла на цель неотвратимо. Ее вели слабенькие сигналы электронного приборчика. Ракета шла на сигнал человеческого сердца – ибо приборчик был расположен в нескольких сантиметрах от человеческого сердца и транслировал его боль. Пронзая снежную круговерть, черная ракета мчалась к Башне над черной водой. В сумеречном снежном воздухе корпус ракеты был невидим, но огненный шлейф за ней был виден отлично. За полетом ракеты наблюдали тысячи людей. Очень немногие понимали, что происходит. Четверо мужчин в надувной лодчонке посреди вздыбившейся Невы смотрели на полет ракеты, затаив дыхание. Ее полет продолжался двенадцать секунд. Всего двенадцать секунд. Каких-то двенадцать секунд. Ровно через двенадцать секунд после старта обтекатель ракеты коснулся наружного стекла двухкамерного стекло-пакета Башни. В действительности огромное, размером шесть на три метра, в палец толщиной полированное стекло разрушилось за долю секунды до того, как наконечник обтекателя коснулся его. Ракета влетела в оконный проем технического этажа. Технические этажи никогда не показывают туристам, и даже персонал имеет сюда очень ограниченный доступ. Здесь не останавливаются пассажирские лифты, здесь нет цветов и ковровых дорожек, а есть некрашеные бетонные стены, короба с кабелями, электрощиты и другая техническая начинка. Здесь сидел Титан – Семен Ильич Заборов-ский. За несколько секунд «до» он вдруг понял, что наступил тот час, тот миг, которого он ждал уже несколько лет и четыре последних часа. Невозможно объяснить, как он это понял. Просто понял и – все. Титан всем корпусом повернулся навстречу ракете и раскрыл ей свое сердце. Ракета ворвалась в наружную галерею технического этажа. Ее «хвост» был еще снаружи, а наконечник обтекателя уже проламывал бетонную стену. Ракета пробила стену, оставив на ней оба ряда оперения и вошла в лифтовую шахту. Она легко перерубила несколько тросов, в клочья разорвала грузовой лифт и пробила противоположную стену шахты. По Башне – на десятки этажей вверх и вниз – прошла дрожь. Усиленный изнутри стальными ребрами обтекатель ракеты деформировался, но чудовищная сила инерции и мощь все еще работающего двигателя продолжала толкать ракету вперед, загоняя ее как гвоздь в доску. Под этим напором разрушался особо прочный бетон, как нитки рвалась арматура. Здание сотрясала дрожь, ракета упорно прорывалась вглубь, вглубь… Уже не работала ни одна схема в электронном «мозгу» ракеты. Уже лопнул по шву расплющенный обтекатель. Из боевой части, как из тюбика, стало выдавливать начинку. Ракета пробила еще одну стену и вышла в «нору» Титана. Она соединилась с человеческим сердцем и ворвалась в демпфер-камеру. Инерционный взрыватель замкнул контакты и. .удар тысячетонного молота обрушился на Башню. Он обрушился изнутри. Ударил одновременно во все стороны. Он был ужасен. Он в пыль дробил бетон, на молекулы разбивал металл. Вылетели почти все стекла на несколько этажей вверх и вниз от эпицентра взрыва. Наружу выбросило несколько десятков человеческих тел. И тысячи предметов – столов, стульев, скрепок, сейфов, факсов, телефонов и десятки тысяч листов бумаги. Но Башня стояла. Прошла секунда. Или две. Или час. Люди и скрепки, столы и стулья еще падали вниз. Порхала бумага. А потом все здание мгновенно наполнилось гулом – низким, утробным. Этот звук прокатился по всем вентиляционным и лифтовым шахтам, по колодцам с фидерами. Из каждой полости вырывались облачка пыли. Почти одновременно рассыпались все стекла. И отекли вниз блестящим водопадом. А потом башня издала странный, похожий на стон, звук и стала оседать. Верхняя – выше уровня взрыва – часть «садилась» на нижнюю. И рассыпалась на великое множество обломков. Это происходило медленно и почему-то казалось, что бесшумно. Во всяком случае так воспринимали это четверо мужчин в лодке посреди Невы. Башня оседала. Разрушалась. На высоте поражения образовалось пылевое кольцо. Каждый новый этаж давал дополнительный пылевой «выхлоп». Кольцо увеличивалось, клубилось. Внутри него иногда что-то сверкало. Все это безумие – фантастическое и почти прекрасное – подсвечивалось снизу прожекторами. Вокруг основания Башни стала расти гора обломков. Башня – вернее, останки ее, образовали «муравейник», который увеличивался с каждой секундой, с каждым следующим этажом. Он полностью накрыл территорию комплекса и продолжал расти. Пылевое кольцо превратилось в облако. В него, как в прорву, уходили все новые и новые этажи. В какой-то момент из облака вдруг вылетел лифт. Он мелькнул в свете прожектора, рухнул на второй ярус моста, рассыпался на куски. Внутри лежал мертвый человек. Обрушение гигантской Башни продолжалось почти полторы минуты. Гора обломков высотой более ста десяти метров сильно расползлась вширь. Она накрыла «Аврору» и завалила подъезд к мосту Петра Великого. Она полностью перекрыла Охту. Река хлынула на берег. Резиновая шлюпка подошла к «Комсомольцу». Четверо промокших, замерзших мужчин поднялись на борт буксира. Гринев попросил: сухое бы нам и чаю горячего,– и сразу пошел в рубку. «Комсомолец» развернулся и двинулся вверх по Неве. Ракетчик и Пластилин спустились в кубрик. Иван остановился на корме. Вибрировала палуба, в лицо летел мокрый снег. Иван смотрел туда, где еще недавно стояла проклятая Башня, а теперь остался только гигантский «муравейник», накрытый пылевой шапкой. В сумерках и за снегопадом он был бы почти невидим, если бы не вертолет. Вертолет кружил над «муравейником» и освещал его прожектором. В свете прожектора клубились тонны пыли. И даже свирепый северо-западный ветер не в силах был снести эту пыль Иван долго стоял на корме, смотрел на останки Башни. Потом запустил руку в карман. извлек палец. Палец Полковника. Несколько секунд он рассматривал его, а потом размахнулся и швырнул в воду. Ветер завывал в печной трубе, грозил снести крышу, залепливал окна мокрым снегом. Лиза почти не спала ночью. Хозяева тоже не спали – разве тут уснешь? В хлеву волновалась корова. Под утро стихия стала успокаиваться, выглянула луна. Вся округа была завалена снегом. В лунном свете снег отливал голубым. Лиза уснула. На рассвете вдруг залаял Валет. А потом постучали в ворота. Хозяин, Валентин Матвеевич, вышел в сени, приник к оконцу. В серой мгле разглядел, что у калитки стоит человек. – Кого же это,– пробормотал Валентин Петрович,– принесло? Он вытащил из-под подоконника обрез финского карабина. – Это Иван приехал,– сказала Лиза.– Мой муж. Она вышла в сени в одной ночнушке, босиком. – Иван? – с недоверием произнес хозяин. – Иван, Иван. Вы Валета успокойте. Лиза отворила двери. В сени вышла хозяйка, Алевтина Викторовна, перекрестилась. А Лиза набросила на плечи пальто, выскользнула на улицу, босиком побежала по снегу. Лаял на цепи Валет, бросался в сторону калитки. Лиза отодвинула засов, распахнула калитку. Навстречу ей метнулась большая серая собака. – Ах! – вскрикнула Лиза, опускаясь в сугроб. – Жилец! – строго окликнул Иван. А Жилец уже лизал Лизу в лицо, и стало легко на душе и совсем не страшно. Иван поднял Лизу на руки и поцеловал в висок. Потрескивали дрова в печке. Хозяева и Иван с Лизой сидели за столом. Посредине стояла ополовиненная бутылка с самогоном. Дымилась горячая картошка, мас-ляно блестели грибочки. Валентин Матвеич налил самогону в маленькие граненые стаканчики, поднял свой и сказал: – Ну, еще раз за приезд, Иван Сергеич. Чокнулись, выпили. Даже Лиза пригубила. Валентин Матвеич спросил: – Слыхал, Иван Сергеич, как оно в Ленинграде-то? – Слыхал,– сказал Иван. Информацию о «чудовищном теракте в Санкт-Петербурге» он услышал по радио на борту «Комсомольца». Первые минут двадцать после того, как рухнула Башня, никакой информации не было. С погашенными огнями, как призрак, в сумерках и снежной пелене «Комсомолец» уходил вверх по Неве. Иван сидел в рубке, крутил верньер радиоприемника – музычка, реклама, репортаж с гей-фестиваля. И – ни слова о Башне. Потом взволнованный голос ведущего на «Эхе» сказал: – Экстренное сообщение! Чудовищный теракт в Санкт-Петербурге. Самолет, захваченный террористами, совершил атаку на штаб-квартиру «Промгаза». Небоскреб полностью разрушен. Погибли тысячи человек. Потом враз замолчали все радиостанции, и около получаса в эфире была гробовая тишина. А потом прорвало – все радиостанции наперебой сообщали о теракте. О чудовищном теракте. О повторении нью-йоркской трагедии. О гибели тысяч и даже десятков тысяч человек. И о гибели всей европейской верхушки. Информация была невнятной и противоречивой. Сообщали о двух самолетах. И даже о трех. О том, что какая-то женщина видела в небе светящийся крест за несколько минут до трагедии. О том, что президент России спасен. И о том, что президент России погиб, а спасен канцлер Австрии… Нет, погибли все. Это конец! – Слыхал,– сказал Иван. Он подцепил на зуб вилки крохотный грибочек. – Ужас какой,– сказала Алевтина Викторовна.– Это сколько ж народу погибло? Валентин Матвеевич сказал: – Народу там, мать, нет. Там – менеджеры. – А менеджер что – не человек? – спросила Алевтина. – Мышь компьютерная. Да не в них дело. Они – так, побочный продукт. Попали, понимаешь, под раздачу. Иван поднес грибочек к губам, аккуратно снял его с вилки. От выпитого в голове слегка шумело. – .под раздачу. А вот те, в кого метили, уцелели. От близости любимой женщины, от домашнего деревенского уюта – печка, половички, сонный кот на подоконнике – Иван расслабился. – Главные-то кровососы спаслись,– сказал Валентин Матвеевич. Иван рассеянно спросил: – Кто спасся? – Кто-кто? Да вот все эти президенты да премьеры. И – как будто холодным ветром подуло на Ивана. – Как,– произнес Иван,– уцелели? Да ведь передали: погибли все. Я сам вчера слышал. – Это вчера. Вчера много всякой ерунды говорили. А сегодня по телевизору сказали: эвакуировали их. С крыши. Вертолетом. В самый последний момент. Уже Башня эта оседать начала, когда вертолет взлетел. Иван вспомнил вертолет, который кружил над останками Башни, и все понял. |
||
|