"Леонид Бородин. Встреча" - читать интересную книгу автора

полтысячи людей. С этими людьми и для этих людей он мог сделать все, кроме
одного - освободить их. Но это ограничение в правах его едва ли угнетало,
потому что он вовсе не испытывал желания их освобождать. Все же остальные
события, происходящие с каждым из пятисот, так или иначе имели к нему
отношение. Они были результатом его действия или бездействия... Последнее,
по-видимому, было причиной того, что вот уже неделю в лагере не курили.
Давно выпотрошены все дозволенные и недозволенные распорядком карманы, давно
обшарены все возможные места обнаружения окурков, давно выменяно все, что
можно выменять у надзирателей. Два дня назад Самарин видел, как мужичок с
нар напротив со слезами ползал на полу и иголкой подбирал махоринки,
неожиданно высыпавшиеся у него из ватника. Самарин был некурящий и не
понимал страданий этих людей, но верил им и, будучи человеком мягким и
впечатлительным, страдал вместе с ними. Не все, конечно, вели себя
одинаково. Много было таких, кто не подавал вида, что страдает, и не
опускался до выклянчивания у надзирателей, не обшаривал мусорных ящиков. Но
тон и настроение задавали не они. На четвертый день стихийно возникло
несколько драк... К тому же ветер, отвратительный, гнусный ветер, от
которого не было спасения даже в бараках. К тому же работа...
Самарин работал на трелевке. Очищенный от ветвей и сучков ствол петлей
каната цеплялся за хвост и подтаскивался к дороге, где грузился на лесовозы.
Тащить приходилось далеко по кочкам, камням, петляя среди пней. Три человека
на ствол. Это была одна из самых тяжелых работ. Итог этой операции давал
цифру плана бригаде. Тридцать два человека уже пять дней работали вполсилы.
Горел план. Точнее, вот-вот должен был сгореть.
В сопровождении надзирателя, по кличке Крыса, в лагере появился сам
"хозяин". Когда стих шум сотен голосов, капитан сказал:
- Нет махорки на складе. Рожать, что ли, ее прикажете!
Тишина повисла над лагерем. Нехорошая, опасная тишина. Но "хозяин" знал
свое дело.
- Если завтра всем фронтом выйдете к пятьдесят шестой отметке, так и
быть, сам сгоняю на базу и вырву пяток ящиков. Слышали? Фронтом к пятьдесят
шестой. Махры нет. Вы дадите - я постараюсь.
И ушел.
То, что он потребовал, было невыполнимо. Отдельные бригады еще могли
прорваться до отметки. Но фронтом! В некоторых бригадах треть людей больна.
План эти бригады не давали, а перекрывались другими. Дойти до отметки для
них значило дать больше двух норм...
Толпа развалилась на кучки. Тишина сменилась гомоном, постепенно
возрастающим. Кучки зашевелились, стали перетасовываться, как карты в
колоде. Потревоженным муравейником гудел, гомонился, суетился лагерь. Кто-то
подсчитывал больных, кто-то некурящих. От последних многое зависело. С какой
стати им надрываться! Начались споры, крики, речи. Кое-где даже мелькнули
кулаки. К ночи решение было принято. Дать! До конца месяца еще неделя.
Значит, минимум еще неделя без махорки. Дать!
На что рассчитывали люди? На которое дыхание? Где надеялись взять силы?
А ведь надеялись. Самарин не верил. Но не возражал, как не возражало
большинство некурящих.
Этот день ему не забыть. Уже к обеду двоих придавило. Один порубил
ногу. Нельзя было назвать работой то, что люди делали в этот день. Это можно
было назвать подвигом, если бы не цель... Если же не задумываться над целью,