"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

Дело в том, что в те времена все железнодорожники тоже были военными,
хотя и не настоящими. Но все носили форму и имели звания. Все - от дежурного
по станции до начальника дистанции пути, который был майором.
Инженеры-путейцы - как правило, лейтенантами и старлеями. Но ни одного
капитана!
Дети войны, мы, конечно, во всех званиях разбирались, но тем не менее
так уж получилось, что звание капитана было в нашем сознании повязано с
именем Ленина. И когда пошел слух, что в гарнизон приехал какой-то капитан,
самый главный над всеми солдатами, мальчишки обложили солдатский барак с
самого утра, чтоб посмотреть на человека, у которого такое же звание, что и
у Ленина. И что же они увидели? Или, точнее, услышали?
Вышли из хоздвора Свирский, Бесфамильный и старшина Нефедов, и этот
самый капитан понес почем зазря старлея Бесфамильного. За один раз мальчишки
услышали столько нехороших слов, сколько от наших поселковых мужиков за год
не услышишь. Бесфамильный крутил шеей, руками махал - все оправдывался
чего-то. Зато чуть в сторонке стоял наш любимый старшина, и не по стойке
"смирно" стоял, а расставив ноги и с руками за спиной, и смотрел на
капитана, как будто его в упор не видел.
А вечером того же дня (а была это суббота) повели капитана-позорника в
баню. Баня - на дамбе над Байкалом, и все мужики, как обычно, из парилки с
разбегу в Байкал бултых - привычное дело. А капитан по камням сполз до воды,
ногой пощупал и назад. А ведь здоровый мужик-то, покрупней старшины нашего,
хотя ростом и пониже. Короче - стыдоба.
И тогда кто-то из мальчишек пустил слух, что капитан этот не кто иной,
как японский шпион, и звание себе припогонил, чтоб Ленина опозорить. С тех
пор промеж собой мальчишки если говорили про капитана, то ни звания, ни
фамилии не употребляли, а просто суживали пальцами глаза - дескать, это тот,
который узкоглазый, то есть японский шпион. Хотя, конечно, никакой он был не
узкоглазый, а скорей даже наоборот...
И вот нынче этот противный капитан, приехавший, видать, вместе со
старлеем Бесфамильным утренней "мотаней", объявился на стрельбище, чтобы
всем настроение испортить, только, похоже, сперва еще сам не знал, к чему
прицепиться, потому что после доклада старшины взобрался на высокий пологий
камень позади окопов, там уселся, папироску покуривая, и наблюдал, как
солдаты готовятся к стрельбам.
Дежурный солдат продудел в горн сигнал - это чтоб все, кто мишени
ставит на другой стороне, как положено, попрятались, - и через минуту-другую
началось!
Не помню, нравилась ли нам в то время музыка какая-нибудь. Наверное,
какая-нибудь нравилась. Но звуки выстрелов нас в прямом смысле слова
пьянили. Завораживали. Непоседы и забияки, мы целый день могли сидеть в
наших схронах не шелохнувшись и слушать этот замечательный грохот, от
которого взволнованная душа возносилась к вершинам скал, что над падью, над
нами, упирались прямо в облака. А если еще совпадали несколько выстрелов и
получался настоящий залп, то сердца наши обмирали от восторга, становилось
трудно дышать и появлялось неукротимое желание выскочить из укрытия, кричать
во всю глотку, прыгать и руками махать, и кто прятался подальше от места
стрельб и кого поймать было трудно, так и делали: выскакивали, прыгали и
кричали "ура!". А когда начинал стрелять пулемет, тут уж вообще! Мы