"Леонид Бородин. Ушел отряд" - читать интересную книгу автора

неполного батальона и тоже Кондрашова признал. Потому что говорить и
агитировать мог без роздыху, но в лесу еле березу от осины отличал, а что не
береза и не осина - для него все дубы. Ни топора, ни пилы ранее не держивал.
Короче, неполноценность свою для партизанского дела понимал и если донимал
командира, так все о том же: когда воевать начнем, как Родина требует.
А что Родина требует, о том слушивали вечерами по субботам по
единственному радиоприемнику. У кого бы? Да у старосты деревни Тищевка, где
Кондрашов с Зотовым и с другими зиму отсиживались. Правда, в феврале, когда
под Москвой, судя по всему, немцам фарт отказал, приемник старосты вдруг
перестал работать. Батареи сдохли. А пока не сдохли, и немцев тоже слушали.
Староста, знаток немецкого, переводил. В основном про райскую жизнь, что
немцы обещали русскому мужику, когда всех жидобольшевиков изведут. Еще про
запреты всякие. Про оружие, про партизан-бандитов опять же. Расстрел,
расстрел...
Радиотарелки в болотных деревнях напрочь заткнулись в первые же дни
войны.
Фамилия старосты Корнеев. Не местный. Немцы первым наездом привезли и в
хате бывшего бригадира поселили. Бригадир-бобыль по первым слухам о войне
без всякой официальности ускакал с колхозным конюхом в район. Конюх вернулся
с лошадьми, а про бригадира только плечами пожимал.
Деревня сперва на немецкого холуя - вся исподлобья... Но потом
пригляделись и не только притерпелись, но и зауважали: хитрить с немцами,
чтоб и их уважить, и своих в наготу и голодуху не вогнать - уметь надо. А
еще и хотеть. А уж зачем - то его личное дело.
Полицаев же, Сеньку Самохина да Федьку Супруна, их вообще всерьез не
брали. Стояли парни на сходе впереди всех, офицерик немецкий пальцем ткнул:
быть полицаями, за порядком смотреть, на партизан и вояк беглых доносить -
вот и все дела. Повязки выдали и по винтовке. Той самой нашенской
трехлинейке. И по обойме в лапы. Потом парни еще что-то подписали или
расписались за те же винтовки.
Офицерик, между прочим, и про партийцев спрашивал, мол, есть кто
такой - шаг вперед. Тут все на полшага назад. Переводчик, что при нем был,
только хихикнул и, знать, втолковал немцу, что хрен с ними, с партийцами,
если они и есть. Офицерик рукой махнул. Дескать, и верно: хрен с ними, какие
партийцы в такой болотной дыре, где даже сельсовета нету?
Так было в той ближайшей к партизанской базе деревне, где Кондрашов с
Зотовым потом зимовали. В другой, что через две гати, там сельсоветчика
стрельнули, не прилюдно, в лес увели. Нашелся какой-то гад, что настучал
немцам, будто изводил сельсоветчик работящих мужиков. А он и не изводил
вовсе, только подписывал, что с району приказывали. В той деревне старостой
поставили из своих, местных - бригадир бывший, с бригадирства и из партии
его еще в тридцать восьмом выгнали за липкие руки. С ним кондрашовские парни
и мужики тоже общий язык нашли, но тут уже дело на страхе построилось,
дескать, немцы в районе, а мы под боком... С полицаями же вообще смех - оба
комсомольцы, да еще и селькоры. Эти сразу сказали кондрашовцам: будете
уходить, и мы с вами. А пока тут войны нет, можно и в полицаях погулять, и
винтовочки не лишние...
А уходить... Что ж... Уходить надо было прошлыми зимниками. Хоть на
восток через фронты, хоть на запад, в Белоруссию, там партизанщина с первых
дней войны... Слухи ходили, что кому положено еще загодя и базы в лесах