"Леонид Бородин. Ушел отряд" - читать интересную книгу автора

Пока Кондрашов все это невеселье сквозь душу пропускал, политрук,
момент ухватив, политическую речугу закатил про то, как под Москвой немцам
сперва по мордасам, а после и по задам, то есть под зад, как всяким
оккупантам положено, что нынешним летом не иначе как решающий поворот будет
всему делу, а что тут некоторые подшептывают, почему наших самолетов в небе
не видать, так немецких над заболотьем тоже не шибко часто видим, потому что
в других местах решающие сражения происходят, потому заболотскому
домоседству скоро конец, добивать фрицев общим напрягом придется, и кто есть
сознательный, тот нынче же без всякой мобилизации сам запишется в отряд, а
кто, как Еремин, большую семью держит, тот пока в резерве, то есть мы с
пониманием...
По толпе снова галдеж, но тут подскакал на бывшей колхозной лошаденке
один из зотовских энкавэдэшников, со стремян прямо к крыльцу, Зотова за
рукав и что-то нашептал торопливо.
- Закрываем собрание, - зашептал Зотов Кондрашову. - Охотники наши на
партизан вышли, разговор нужен.
Кондрашов поднял руку, тишины дождался:
- Внимание, товарищи колхозники! Похоже, мы уже сегодня решим, как
дальше жить и сражаться за освобождение нашей Советской Родины от немецких
оккупантов. А на теперь все свободны, и кому надо подумать и какое решение
принять, пусть поторопится. Все, товарищи!

2

Вечером собрались втроем: Кондрашов, Зотов и капитан Никитин. Никитин -
пехота. Пехоту свою порастеряв, до Заболотья допятился аж из-под Бреста.
Обстрелянный - не то слово! Невезучий. Хотя как посмотреть. Уже почти из
болот вылезли, когда получил капитан узорчатый осколок в ягодицу.
Узорчатый - это потом, когда Зинаида выковыряла, - звездочка
четырехугольная, или тот самый фашистский знак, только перекрученный слегка.
Мина ухнула как раз промеж Кондрашовым и капитаном. Поднялись-то враз,
только капитан дальше бежал нараскоряку, задрав голову, а глаза безумные, и
рот раскрыт... Может, и вопил даже, только никто слышать не мог. Если б
пуля, когда б ничего не повредив, просто глубже вошла, жить можно. Но этот
узорчатый, он же при каждом шаге-движении то одним углом впивался, то
другим... От боли, знать, капитан и припустил так, что Кондрашов его из виду
потерял, но в какой-то миг успел заметить, однако ж, рваную дырку в шинели.
Когда немцы отстали наконец, уже в том самом лесу, где потом и
прижились, все вповалку, и только капитан посредь торчком... Стоит и
качается. А когда кто-то крикнул, отдыхай, мол, ушли, жить будем, он, будто
ноги деревянные, заковылял прочь, и потом его долго никто не видел. Да и
забыли просто, не до него было.
Сколько раненых оставили на болотах, никто не мог знать, но четверо
добрались. Зато ни один из "медицинщиков" не добежал, потому сами, чем
могли, бинтовались, и лишь другим утром деревню учуяли, тогда и Зинаида
объявилась и дело свое сделала. А капитан еще два дня ходил нараскоряку,
стеснялся обратиться к девчонке. Шинель свою дырявую выкинул, у кого-то
плащ-палатку отобрал... И лишь когда кровью исходить начал, тогда... А до
того никто стона от него не слышал. После Зинаидиной операции в заднице
дырища осталась с детский кулачок, так только по Кондрашовскому строгому