"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

Высоченный, косая сажень в плечах, пышноволосый блондин сибиряк. При
этом исключительно интеллигентный вид: всегда чисто выбрит, в красивых
модных очках и с выражением некой благости на челе. И вот такой благостный,
атлетического вида красавец входил в аудиторию, клал на преподавательский
стол свою фураньку и говорил курсантам:
"Пшите кнтрольную". Какую? - интересовались курсанты. А какую хотите! -
отвечал им лейтенант Хохлов и прямо за столом засыпал.
Курсанты же Юру любили. Потому они запирали дверь, воткнув в нее ножку
стула, брали его фураньку и оба академических часа играли на ней в карты.
Так благодаря солидарности курсантов мог бы он там "преподдавать"
неопределенно долгое время, если бы не погубил его карьеру друг по фамилии
Колобков. Этот мудак, видишь ли, вздумал жениться и пригласил Юру на
свадьбу. Тот прилично оделся, даже галстук повязал.
Вышел из дома, сел у себя на Соколе в такси и сказал водителю: "К
Колобкову на свадьбу!" И тут же вырубился, ибо за здоровья друга, да
его невесты пил третьи сутки. Водитель, получив столь точное указание,
почему-то им не воспользовался, а отвез Юру в ближайший вытрезвитель и тем
самым поставил крест на его военной карьере.
Произошло это где-то в мае 71-го года, аккурат за несколько месяцев до
моего возвращения из Алжира. Так что, когда мы с ним в августе встретились,
Юра лейтенантские погоны, галифе и фуражку с кокардой уже не носил. Супруга
его Алевтина Степанна, узрев мужа без сих предметов воинской доблести,
почувствовала, вдруг, к нему столь сильную неприязнь, что взяла подмышку
сына Михаила и отбыла в родной город Саратов, к родителям, а Юра остался
куковать один одинешенек в своей комнате на улице Алабяна.
Тут же начал обмен на Питер, и, надо сказать, что за такую комнату
вполне мог рассчитывать на прекрасную квартиру в Северной
Пальмире. Всего-то и требовалось малость побегать, посуетиться и
выбрать вариант. Но это было выше Юриных сил, и он согласился на самый
первый и самый кошмарный - комната в огромной жутчайшей коммуналке с
коммунальным же сортиром на два очка! Клянусь, я в ленинградских домах нигде
больше такого не видал. Сама же квартира находилась на втором этаже полу
развалившегося барака, построенного в первые годы советской власти на месте
знаменитой, когда-то взорванной эсерами дачи Столыпина на Аптекарском
острове, прямо на берегу Большой Невки.
Причиной такого неравноценного обмена послужила одна тысяча полновесных
советских рублей, данная Юре в виде доплаты. Получив их, он тут же ушел в
жутчайшую гульбу по московским кабакам, особенно полюбив "Славянский базар",
где его в тот период все официанты звали по имени. В ноябре, когда мы с
Викой въехали в нашу Вешняковскую квартиру, Юра тоже стал весьма часто туда
наведываться, к ужасу моей супруги, а особенно тещи. К счастью, я там все же
больше находился один, поскольку жена с дочкой первое время предпочитали
жить у ее родителей в Черемушках, благо там имелся телефон, так что мы с
Хохлом могли расслабиться.
Он приходил всегда с литром водки. А я перед ним выкобенивался.
Ставил на стол привезенные из Алжира красивые итальянские рюмки,
сервизы, французские вилки, ножи, салфетки. Литератор Хохлов злобно смотрел
из-под очков на сие иностранное великолепие и брюзжал: Ну, на хрена все это?
На хрена!? Ведь на газетке-то как удобней, как удобней! Поел, попил, газетку
свернул, выкинул, и посуду мыть не надо!