"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

ломаными ящиками и рыбьими скелетиками. Это только в брошюрах моего
издательства АПН народ смыкал ряды вокруг родной коммунистической партии. А
в жизни смыкались наши люди вокруг родного пивного ларька. Стоял совейский
народ, сплоченный, по мудрому определению Александра Зиновьева, в общность -
очередь, а внутри за заветным краником, под звучным лозунгом: "Требуйте
долива пива после отстоя пены!", правила жизнью народной, вместо очередного
генсека, златозубая Клавка с золотыми кольцами на грязных пальцах-сосиськах.
Боже, какие во время оно велись там диспуты, как размышляли о политике,
о социологии! Вся российская политология с социологией именно у ларька и
зарождались. Как-то в конце 50-х годов мы с
Максимюком услыхали у пивной точки возле Карповских бань целую
стенограмму кремлевского банкета, где кроме руководителей Партии и
Советского государства присутствовал еще целый ряд лидеров
дружественных СССР стран, имена которых были тогда у всех на слуху.
Звучала она так:
- В водке есть витамин, - сказал Хо-Ши-Мин.
- Да ну? - сказал У-Ну (тогдашний президент Бирмы)
- Оттого все и пропито, - сказал Тито.
- Дак ведь ее надо пить в меру! - сказал Неру (премьер-министр
Индии)
- Уж лучше не пить совсем, - сказал Ким Ир Сен.
- Ну, ты и бздун! - сказал Мао-Дзе-Дун.
- Пей до сыта! - сказал Никита.
- Наливай! - сказал Булганин Николай.
Рассказывал все это восторженный работяга своим друзьям по цеху
(или бригаде) которые, внимая ему, со смаком попивали "главъерш", как
тогда звали сей напиток, поскольку после смерти Хозяина Маленков объединил
кучу различных главков, в том числе Главпиво и Главводка.
Стенограмма эта как-то сразу стала объектом повсеместного цитирования,
так что еще даже в шестидесятые годы у тех же питерских ларьков после
команды "Наливай!" тут же звучала ссылка: "сказал
Булганин Николай". Ибо любил русский народ своих народных вождей.
Правда, не взаимно.
Кстати, ларьки такие не только в Великороссии существовали, но и на
всех прочих украйнах земли советской и весьма были внешне схожи.
Но, кардинально отличались, скажу тебе, посмыслу ведущихся возле них
диспутов и бесед. Вот, помню, в июле 1976, я у такого же ларька очередь
выстоял в центре некогда иностранного австро-венгерского города Лемберга, и
все там было почти, как у нас, кроме небольших лингвистических различий.
Впрочем, я, как филолог, быстро в них разобрался, и пока очередь двигалась,
понял, что наша маленькая здесь зовется "стакан", а большая - "бокал" с
очень сильно открытом
"О". Когда, наконец, настал мой черед, и я оказался перед заветным
окошком, то кинул туда небрежно москальские 22 копейки, напевно сказав: "Та
минэ бокал". Хозяйка, видя мои западнянские усы, вниз концами глядящие, и
введенная в заблуждение напевностью речи с сильно открытом звуком "О" в
слове "бокал", с большим уважением нолила нашу родную москальскую большую
кружку.
Но вот тусовка там была совсем не родная. Чужая была тусовка:
западнянская, крутая. Стояли рядом с нами за столиком два дида: