"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

трезвого, то вряд ли бы запел. В этом случае, скорее всего, ползал бы на
коленях, молил бы, канючил прощение и клялся бы, что больше не буду. Ну, это
к слову... И все же, все же!
Где принял экипаж Варяга свою героическую смерть? В Корее.. А че, блин,
он там делал, на хрена туда приперся? Вот если бы крейсер наш стоял так же
на смерть на слиянии Волги с Окой, а на него перли бы со стороны Астрахани
дредноуты адмирала Батыя, вот тогда да! Тогда, ваще, "Варяг" надо было бы
сделать национальным гимном вместо всех прошлых и нынешних.
Да только стоял-то он на смерть в чужом корейском порту. На хрена ж он
там стоял!?, - кричу самому себе.Но как только приму стакан, тут же с
грамофонным шипением включается внутри меня вальс "Амурские волны", и под
его рвущие душу аккорды слышу я в ответ голос собственной крови: А не на
хрена! А потому, как надо! Потому что, это все, бля, наше р-р-русское!
Впрочем, когда я на подворье жил, и стакана не надо было, чтобы слышать
вокруг себя подобные голоса. Там они, дети и внуки битых перебитых
изгнанников, всю жизнь проведшие на чужбине, только об этом и говорили. О
российской богоизбранности, единственно правильной религии православии и о
том, в каком заблуждении пребывают все остальные народы, которые по косности
душевной и жестоковыйности своей к православию так и не пришли. А также о
том, что надо бы их туда насильно за руку привести, а упираться будут, то
можно и отшлепать. Бог, мол, простит.
Я же сидел, слушал все это и вспоминал совсем недавнее советское
заклинание, что алело буквами на каждой второй крыше: "Учение
Ленина победит, потому что оно - верно!" И думал: Как же эти никогда не
видавшие Россию изгнанники похожи на нас, которые всю жизнь там прожили! И
как же ни те, ни другие ничему за весь двадцатый век не научились!
Но это я тебе пишу о том, о чем мне думалось. А говорилось-то мной
совсем другое. Поддакивал я им и рассказывал, какой был у меня в детстве
друг Максимюк, что поднимал тост за Россию от Москвы до
Москвы по часовой стрелке. И, что, якобы, тот тост шибко мне душу грел.
А белоэмигранты кивали головами и соглашались, мол, правильный тост. А что
делать-то было, Шурик? Не поддакивал, так выгнали бы к чертовой бабушке. А
там на подворье присутствовал и кров и пища и заработок. Ну и че не
поддакнуть-то? Чай не отвалился язык. Да мне ли привыкать? Сколько лет на
политсеминарах высидел, важно кивая головой и одобряя, когда несли
докладчики всякую херню! Хотя в душе совсем другое держал, да посмеивался.
Но только в душе. Да так, чтобы, не дай Бог, смешок на роже не отразился.
Так же вел я себя и с никогда не нюхавшими Россию потомками белых
эмигрантов, прожившими всю жизнь в герметически замкнутом мире русской
классической литературы и детских воспоминаний отцов и дедов. Как заводили
они при мне песню про русский "народ-богоносец", то я тут же важно кивал
головой, а сам вспоминал сцену, описанную в
Деянии Апостолов, когда на пятидесятый день сошел на них Святой Дух, и
они заговорили на разных языках. И изумлялись все и, недоумевая, говорили
друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились
сладкаго вина.
Тогда Петр, чтобы разубедить толпу мужей Израилевых выдал им совершенно
железный аргумент. Он сказал: они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь
третий час дня.
И представлял я этот аргумент, выданный в богоносной России богоносным