"Игорь Борисенко. Рекреация " - читать интересную книгу автора

- Ну и что? Я себя не смогу заставить. К тому же, кто из нынешних
коновалов сможет вставить ее обратно?
- Дружище, не так долго ты отсутствовал. Профессор Покровский хоть и
постарел, но еще оперирует.
Серега неразборчиво булькнул, огорошенный этим известием.
- Серега, мы что-нибудь придумаем!
- Вы придумаете, садисты. Какие-нибудь свинцовые жалюзи па веко, чтобы
я стал похож на терминатора.
Лида был понятливым малым, поэтому он закончил разговор. Через полчаса
за Серегой пришла маленькая девушка с комариным писком вместо голоса.
- Господин Ледяхов приказал вас проводить в гараж! - заявила она,
хмуря бровки. Хитрый Лида знал, как избежать ненужных споров...
На седьмой день Бог создал человека. Оскар Энквист тоже не был выношен
в материнском чреве, а был создан по желанию могущественного, только на
этот раз коллективного, разума. Он стоял у зеркала, отогнув на лоб некое
подобие пиратской накладки на глаз (только со свинцовой изнанкой). Смотреть
обоими глазами было трудно: опять, с непривычки, так и хотелось зажмурить
левый глаз. Им Кременецкий видел какую-то серую неоднородную поверхность -
наверное, бетонную стену за зеркалом. Сергей представил, что смог бы
оказаться напротив себя самого, там, на месте отражения. Он увидел бы
чудовище, у которого на фоне смуглого живого человеческого лица четко
просматривались контуры черепа, с треугольной дырой на носу и круглыми
глазницами. Поверх этих черных кругов были бы словно нарисованы два разных
глаза - один коричневый, второй черный... Серега тяжело вздохнул. Содрав
повязку, он надел плотно облегающие лицо очки и опустил с левой стороны
специальную шторку.
За окном было темно, как в самый дождливый осенний вечер: юго-западный
ветер гнал в небе тяжелые низкие радиоактивные тучи, пришедшие из далеких
аравийских пустынь, и мелкую всепроникающую пыль у мостовых. Счетчик
Гейгера, висящий на свинцовой раме окна, потрескивал, как рвущийся шелк.
Серега закрыл глаза, представляя, как во всем городе, один за другим,
начинают трещать тысячи таких счетчиков... Чудовищная симфония медленной
смерти.
Какой-то лейтенант, резко отличавшийся от тощего персонала внутренней
службы широкими плечами и высоким ростом, провел его в комнату для
снаряжения, ту самую, которую он посещал уже раз сто перед своими
заданиями. Б отдельном шкафчике, который давно называли музейным, висели
костюмы на пластиковых плечиках. Семнадцать штук, и почти все с траурными
черными ленточками на рукавах. Одежда Первых. Без ленточек остались только
три рукава - третий (Женькин), четвертый (Серегин) и шестой (Лидии). Каждый
из помеченных черным означал убитого или пропавшего без вести друга... За
что они умерли? - спрашивал себя Серега, надевая жесткий пиджак из
м-кевлара. В борьбе за демократические идеалы, против коммунистического
мракобесия и средневекового исламизма, как говорилось в патриотических
некрологах. Какая жалкая унизительная ложь! Ибо в мире давно не было ничего
идейного. Есть только стада враждующих дикарей, у которых пока еще осталось
от прежних времен много технически совершенных орудий убийства. Горько
сознавать, что ты был орудием в схватке свихнувшихся. Горько и одновременно
безразлично - вот какой парадокс. Просто сражался за жизнь, насаждая
смерть. Как отвратительна эта присущая человеку черта! Страшно подумать,