"Александр Борянский. Гней Гилденхом Артур Грин" - читать интересную книгу автора

Квинт Арета обернулся ко мне. Чуть дальше в темноте я различил фигуру
Лайка. Кроме них, у ворот никого не было.
Я представил себе неуклюжие движения Лайка с оружием, - движения,
против которых даже жрецы Храма с трудом изыскали защиту.
- Откуда взялись ярки? - сказал Лайк в пустоту.
Квинт Арета только неопределенно хмыкнул.
В тот же миг в чаше ириса взревела молния.


Молния пела о битвах, и ее непременный спутник отбивал единицы
времени - не минуты и не торны, другие, истинные единицы, - ритм небес,
частота ударов создателя, переменный пульс восьмицветного мира, где жизни
сталкивались в противоборстве, и вот: чаша цветка озарилась изнутри своим
удивительным светом, в его музыке было все - живым или мертвым, заповедали
первые воины, и зов их стал неписанным законом новой Вселенной, и каждый
из стоящих ныне во дворе Храма поднял знак призвания своего в мир и
совершил предписанное ритмом жесткой лиловой молнии: удар, разворот над
головой, еще удар, разворот...


Мы сидели у воды: я, Лайк и Квинт Арета Артур Рейз. Туманная завеса
колыхалась совсем близко; казалось, стоит протянуть руку - и дотронешься.
Было время после полудня. Перерыв между циклами обучения.
На песке в ножнах лежал Разрушитель. Хотя нет, конечно же не на
песке, - он покоился на отрезе белой ткани, принадлежащей ему с рождения.
Рукоять Разрушителя сияла на солнце драгоценными каменьями: "синим оком" и
"желтым ликом". Рядом с таким оружием мой меч и меч Лайка выглядели серо.
Я вспомнил, как Лайк сказал когда-то: "Обычный клинок. Серая сталь."
Мы плавали в тумане, обнимаясь с водой и стараясь нечаянно не
коснуться друг друга. Сейчас я наслаждался отдохновением тела и размышлял
о сущности воды.
Лайк оделся и застегнул пояс. На поясе крепко держались три мешочка.
- Путник говорил: ярки еще придут и с востока и с юга, - произнес
Квинт Арета. - Путник говорил: ярков больше, чем мы думаем.
С тех пор как Публий отъехал на полуостров, Квинт Арета стал
частенько повторять его изречения. Дня не проходило (да что там дня!),
чтобы мы не слышали: "Путник говорил, Путник рассказывал..." Некоторые
слова Квинт специально заучил наизусть. Он отменный воин, Артур Рейз, но
говорить, увы, не мастак. Все мы не мастера говорить, и я, к сожалению,
тоже. Я, как и все, говорю односложно, совсем не так, как думаю, и не так,
как мне хочется. Раньше я никогда не замечал этого. Я не замечал этого
даже когда Путник был здесь, с нами. И смог заметить лишь когда он уехал.
- К молнии привыкли, - сказал Квинт Арета. - Да?
Квинт желал говорить так же хорошо, ярко, как умел драться. Он
пытался объяснить, поделиться своими чувствами...
Мелодии молнии, те или иные, уже требуют от нас тех или иных приемов
боя. Молния - тот же сонг, вот только звук ее куда чище, протяжнее и... и
громче, как это ни просто. День за днем жрецы приучают нас к ее музыке, а
та уже сама по себе учит не переставать быть воинами даже во сне. Одно
накладывается на другое, и звук вызывает трепет, и жажду, жажду победы, и