"Алла Боссарт. Повести Зайцева" - читать интересную книгу автора

поклонников Вашего обОяния". Затем бережно сохраненное Гришкой граффити
зубной пастой на зеркале в санузле мастерской: "О харя!" И поздравительный с
днем рождения лист тонкого картона с дырочками по углам, прибитый когда-то
Зайцевым собственноручно над топчаном в каморке Батурина на станции "Приветы
Ильича", где тот иногда чванливо голодал в дни редчайших ссор со святой
Гришкой; лист с небольшим похабным изображением Батурина ню и размашистой
строфой: "Здесь были бабы боевиты, со спирохетой непривитой, недаром помнят
все Приветы про дом Батурина!" Однако даже по таким скромным образцам
доброму и памятливому другу не составит труда идентифицировать авторство
Миши Зайцева с целью издания этих горестных замет.
При нашей последней прогулке по многолюдным и уводящим в иную, утопическую
реальность аллеям ВДНХ, куда мы забрели в попытке снять тяжкий морок,
наведенный на нас нашим безрадостным другом Хлесталовым, то и дело лезущим в
петлю и в последний момент вынимаемым оттуда неунывающей женой, - мы забрели
в еще более фантастическое пространство, завихряющееся озонными потоками
вокруг могучего генератора энергии многократно и многотонно сублимированного
либидо. Серый бетон под ногами и стальное небо над головой гудели от
смертельного напряжения андрогинной идеологии, уловленного подъятой антенной
дерзкой конфигурации. Прямолинейный мужской удар как бы перечеркнут стройной
округлостью женского подсекающего движения... С определенной точки, стоя у
самого подножия неслыханного стального андрогина, можно видеть символические
атрибуты в волнующем ракурсе, слитыми в порыве созидательной нежности и
единомыслия.
Придя в страшное и оправданное возбуждение под воздействием этого
материально-эзотерического феномена, Зайцев попытался заключить в объятия
пьедестал, распростершись по нему, как Антигона. "Отлудить бы дуру в этом
роде - и умереть спокойно, гадом буду!" - просипел он неразборчиво - и вдруг
побежал куда-то, паруся полами грязного кремового плаща. Быстро тая в ранних
осенних сумерках, мой романтический товарищ догнал
трамвай - и я осталась совсем одна перед лицом мучительных загадок.
Не думаю, что пачка неряшливых бумаг, среди которых - бланки, рекламные
листовки, обои и различные обертки, - попавшая мне в руки, проливает
необходимый или хотя бы достаточный свет на тот клубок несообразностей,
каким являлась жизнь Миши Зайцева как типа. Предлагая их к изданию, я
преследую исключительно онтологические цели выведения общих закономерностей
бытия, с особой яркостью выраженных именно в его случайностях.
Земеля
По-настоящему я стал понимать, что означают слова "пройти огонь, воду и
медные трубы", когда наш в общем-то друг Хлесталов, законченный, но блестяще
одаренный шизофреник плюс запои, вдруг взял да и написал отличную
антисоветскую прозу из жизни психушки. Эту жизнь Хлесталов знал изнутри, но
не в качестве больного, как можно было бы не без оснований подумать, а,
наоборот: в качестве врача, а именно психиатра-нарколога, хотя это нечастый
случай, что нарколог является запойным шизофреником. "Врачу, исцелися сам!"
- могли бы эффектно воскликнуть его пациенты, пошляки и негодяи, если бы
знали о родственном пороке лечащего доктора. Но Хлесталов, блестящая
личность, блестяще держался на работе. Включая неведомые простым людям
аварийные системы организма, был собран, точен и властью над алкоголиками
обладал неслыханной. Стоило ему только взглянуть своими матовыми, без дна,
глазами в мутные зенки клиента и произнести матовым голосом: "Вы испытываете