"Луи Анри Буссенар. Мексиканская невеста" - читать интересную книгу автора

обезумевших людей наступил настоящий праздник, первый и единственный в их
жизни.
Дон Блас не узнавал своих доселе послушных и кротких рабочих. До сих
пор они составляли мирную и трудолюбивую семью.
Напившись же, эти люди возненавидели все, что доныне любили, испытывая
дикую радость от разрушения того, что в течение последних двадцати пяти лет
обеспечивало их существование.
Тем не менее они не осмеливались подойти слишком близко к дому. Время
от времени оттуда раздавался ружейный выстрел, удерживающий повстанцев на
почтительном расстоянии.
Чего же они ждали? Почему не решались нападать?
Ответ знал только тот, кто организовал эту вакханалию[62], тот, кто,
оставаясь пока в тени, ждал благоприятного момента для решающего удара.
Да, Андрее, бывший бригадир дона Бласа, прекрасно знал, чего хотел!
По мере того как проходил день, положение осажденных становилось все
хуже и хуже. Ни еды, ни питья! Обнаглевшие повстанцы демонстративно пили
перед домом и ели кукурузные булочки, которые запекали тут же на
многочисленных кострах.
В смертельном страхе и все усиливающихся мучениях проходил для
осажденных день.
В шесть часов вечера восставшие как будто затихли. Неужто после этого
начнется решающий штурм?
Нет. Перед домом появился индеец, чуть трезвее, чем остальные его
собратья. Он медленно продвигался вперед, неся палку, на конце которой
трепыхался кусок белой материи.
- Парламентер[63], - сокрушенно произнес дон Блас. - Я вынужден
вступить в переговоры с этими негодяями. Пусть подойдет поближе.
Индеец беспрепятственно дошел до веранды. Несмотря на изрядное
количество выпитого спиртного, краснокожий дрожал от страха. Он с трудом
вытащил из-за пазухи скомканное письмо, положил его на видном месте и,
внезапно обретя ловкость и быстроту, со всех ног пустился прочь.
Дон Блас расправил листок бумаги, быстро пробежал его взглядом. Затем
начал перечитывать вновь, словно не понял с первого раза. Смертельная
бледность покрыла его лицо, письмо задрожало в руках, зубы сами собой
сжались. Дон Блас непроизвольно застучал ногой по паркету. Чувствовалось,
что им овладел бешеный гнев.
- Отец! - Хуана. - Отец! В чем дело? Что случилось? Говорите же! Не
молчите!
Плантатор два или три раза шумно и глубоко вздохнул, как будто ему не
хватало воздуха. Затем отвел в сторону жену и дочь, охрипшим голосом
произнес:
- Послушайте! Вы должны все знать.
"Сеньор дон Блас Герреро!
Перед тем как совершится непоправимое, я хочу предпринять последнюю
попытку договориться с вами.
Прежде всего немного о себе. Мой род столь же знатный, как и ваш, а
предки, вероятно, гораздо именитее. Ведь в моих жилах наряду с голубой
испанской течет кровь великих императоров, которые в течение многих
столетий[64] правили Мексикой.
Таким образом, чувствуя себя ничуть не ниже вас, я честно и открыто