"Элизабет Боуэн. Плющ оплел ступени" - читать интересную книгу автора

густой искрящийся сумрак. В лазурной гостиной, где над полочками слоновой
кости повытягивались по стенам зеркала, Гэвина оставили дожидаться миссис
Николсон. Он успел поразиться разнообразию безделушек, уставивших полки и
столики, изобилью хрустальных ваз и тому, как тут рано расцвел красно-белый
душистый горошек, - дома у них душистый горошек распускался только к июлю.
Потом вошла миссис Николсон. Его удивило, что она не поцеловала его.
Она стояла, глядя на него сверху вниз (оттого что высокая)? и вся
светилась чудесной нерешительностью. Потом она еще чуть-чуть склонила
голову, оценивая не столько Гэвина, сколько важность минуты. Ее coiffure *
была как струящийся сахар, крутые взбитые волны будто припорошило
серебристой пудрой, но это лишь прибавляло молодого сиянья лицу, завершая
образ юной маркизы.
______________
* прическа (франц.).

Пышное, как летний свет, платье перетягивал тугой поясок с коралловой
пряжкой. Тесно схваченные складки ширящимся каскадом падали до полу. Она
неуверенно протянула правую руку, и он пожал ее, уже не поднимая глаз.
- Ну вот... Гэвин, - сказала она. - Ты ведь хорошо доехал, правда? Я
так рада, что ты тут...
Он сказал:
- А мама просила вам кланяться.
- Правда? - и, уже устроившись на кушетке, утопив локоть в подушке,
добавила: - Ну как там Эдит... как мама?
- Мама очень хорошо.
Она обвела глазами гостиную, словно увидев ее под его углом зрения и
оттого как будто впервые. Примерив этот новый взгляд на свой старый,
привычный, она, кажется, осталась довольной. Тотчас она спросила по-другому,
уже внимательно:
- Как по-твоему, где тебе лучше сесть?
Ни в тот день, ни после, чуть не до самого конца, пока гостил в тот
первый раз у миссис Николсон, Гэвин не научился отличать ее по-настоящему от
ее жизни. Лишь когда лезвие любви наточилось достаточно, сумел он четко
вырезать и окончательно отделить фигуру от фона. Саутстаун дал сыну бедного
земледельца первое понятие о сказочном счастье рантье. Все доставалось без
труда и казалось ему от этого верхом изысканности. Общество тут выигрывало
от малочисленности - Узкий, понятный круг. Те, с кем она водила знакомство,
располагали всем, чего бы ни пожелали, и ничем лишним не были обременены.
Траты, которые позволял капитал, рассчитанные давным-давно и до того
скрупулезно, что теперь совершались как бы ненароком, заполоняли их время.
Свободные средства демонстрировались на каждом шагу - но не огромные,
огромных и не было. Нигде в столицах и не могло быть, наверное, этих домов с
легким, возвышенным, непринужденным укладом. У подъездов стояли
внушительные, хоть и наемные экипажи: по вечерам, небольшой компанией,
отправлялись помечтать подле римских руин либо осматривать какую-нибудь
сельскую церковь. По слепящей набережной, там, где обрывалась тень,
туда-сюда проплывали с ленцою зонтики. У самого моря услужливо выстроились
магазины. И были благо родные словопрения в прохладных гостиных, были
вечерние концерты в залах отелей, и театр, вечный театр, где хлопали еще
долго после того, как Гэвин ложился спать. И главное - нигде никаких