"Салли Боумен. Актриса (Дестини 3) " - читать интересную книгу автора

фильм по сути своей - признание ей в любви.
Льюис был неприятно удивлен. И постарался скорей забыть слова Фабиана.
На Шера фильм тоже произвел впечатление, он смотрел окончательный его
вариант. Потом он посмотрел "Игру" снова в начале апреля, на сей раз в
окружении своих советников и помощников. Промелькнули еще две недели,
судьба фильма никак не решалась, и Льюис начал терять терпение. В конце
апреля Шеру опять приспичило смотреть "Ночную игру", уже вместе с главой
"Партекса", техасцем по имени Дрю Джонсон.
Льюису очень это не нравилось. И он презирал техасцев. Чуяло его
сердце, затянется эта история на долгие месяцы и кончится ничем, знакомая
перспектива. Еще один мыльный пузырь.
Но приходилось мириться с выкрутасами "Сферы": после четырех месяцев
каторжной работы пока не было заключено ни одного официального договора.
Дрю Джонсон всем своим видом оскорблял Льюисово бостонское
чистоплюйство. На устроенном специально для него просмотре он присутствовал
с супругой, ее звали Билли. Она блистала платьем от Живанши; зато на
муженьке была стетсоновская широкополая шляпа, ковбойские башмаки и
башмачный шнурок вместо галстука. Льюис, сидевший сзади, взирал на него с
гневным презрением.
После фильма он и чета Джонсон отправились ужинать в "Гран Февур". О
фильме ни звука. Потом перекочевали в кабаре "Бешеная лошадь",
прославившееся на всю Европу своими ядреными шуточками. Дрю Джонсон кутил
напропалую. Он гикал. Он радостно бил в ладоши. Он лакал шампанское без
передыху. Льюис с пуритански-постной физиономией молча пялился на голых
танцовщиц, испытывая непривычную брезгливость. Ни их замечательно увесистые
груди, ни стройные ляжки, ни соблазнительные позы совершенно его не
возбуждали.
За техасцем и его женкой прикатил черный "Роллс-Ройс Фантом" - отвезти
их за город; они остановились у друзей; стиснув на прощание руку Льюиса в
своей огромной лапе, весельчак Джонсон пригласил нанести ему с утречка
визит на борту личного самолета.
Вернувшись в гостиницу, Льюис, по обыкновению, написал письмо Элен, а
потом... потом им овладела такая безысходность, что он чуть не бился
головой об стену. На следующее утро Льюис, уже не сомневаясь в том, что
патрону "Партекса" фильм не угодил и все теперь летит к черту, тащил себя в
аэропорт Орли.
Личный самолет оказался "Боингом-707", ни больше ни меньше. Стены
салона были обтянуты уникальной старинной тканью. К обивке были намертво
привинчены две рамки, в них красовались холсты Ренуара и Гогена, которыми
мог бы гордиться и луврский Jeu de Paumes <Часть Лувра, где размещены
картины художников-импрессионистов (фр.).>.
Льюис с отвращением пробежал взглядом по салону и уселся на кушетку,
сработанную в XVIII веке, к которой присобачили еще пристежные ремни, потом
попросил томатного сока.
- Томатного сока? - белые кустистые брови техасца поползли вверх. -
Что это вдруг? Билли, дорогая, брякни в колокольчик. Пусть нашему другу
подадут что-нибудь стоящее.
- Спасибо, не беспокойтесь, - с безупречным до омерзения английским
выговором поблагодарил Льюис. - Сейчас только девять утра, и, похоже, мне
нечего праздновать. - Он вежливенько помолчал, но потом его прорвало: