"Юрий Божич. Жако, брат мой..." - читать интересную книгу автора

"отражения", опирался на опыт Машнави - рукописи афганского автора,
датированной 1250 годом, где имеется рассуждение о древних способах
тренировки речи у попугаев: их "учат говорить без понимания смысла слов.
Метод выглядит так: между попугаем и преподавателем нужно поместить зеркало.
Тренер, спрятанный за зеркалом, произносит слова, а попугай, видя
собственное отражение в зеркале, считает, что это говорит "другой" попугай,
и начинает имитировать слова, произнесенные учителем за зеркалом".

6

Пора, пора вернуться к "Попугаю Флобера" Джулиана Барнса. Как вы
думаете? Да, пора! Но прежде - несколько слов. Не очень лирическое
отступление. Украдкой брошенный взгляд на человека, сидящего за компьютером.
Человека, у ног которого дрыхнет, свернувшись калачом, рыжий спаниель. Этот
человек - я.
Из всех животных, которых наши предки сподобились когда-то наречь
"домашними", я более-менее близко имел дело с лошадьми, коровами, свиньями,
козами, кошками и собаками.
Когда я родился, меня из больницы домой, в жарко натопленную избу
лесничего (им-то тогда и трудился мой отец), везли в кабине грузовика. Но я
люблю представлять, что пересек тот свой первый снежный, морозный декабрь на
манер боярыни Морозовой - в санях, запряженных вороным с отливом Кобчиком -
легендарно умным орловским рысаком, способным без подсказок и понуканий
доставить к родным воротам задремавшего в седле всадника. Теперь, едва я
завижу какого-нибудь мерина, пусть даже самого захудалого и сивого, меня так
и подмывает сообщить "городу и миру", что я в самом нежном возрасте был
катаем отцом не то что в розвальнях, а "верхами", хотя, естественно, ничего
этого не помню. Существуют фотографии, где я, такой себе уже взрослый
дядька, в очках, с бородой, монументально восседаю на спине красивого
жеребца. Впечатление, что я позирую скульптору, создающему шедевр "Конная
статуя наркома Ворошилова". Единственная деталь: жеребца держат под уздцы.
Это важно. И именно это выдает мои подлинные навыки наездника. Моя
джигитовка, вероятно, сопоставима с пластикой движений Монсеррат Кабалье на
сцене, но она, по крайней мере, поет...
Буквально на днях я узнал следующую статистику. От мамы. В лесничестве
имелось восемь лошадей и семь коров. Вообразите, как бы я мог научиться
гарцевать, если б мы не слишком рано покинули этот затерянный (в
Белгородской области) рай!
Восемь лошадей, семь коров и я - тореадор-пацифист, без шпаги и
бандерилий...
Из коров я помню только Зорьку. Точнее, помню ее кличку. Оказывается,
она была черно-белой пеструшкой, на ее лбу и груди красовались белые
звездочки. Мирное создание, которое позволяло себя доить в полночь, на
ощупь, никого не лягая и не выказывая по этому поводу никакого недовольства.
Я вырос на молоке Зорьки. На ее сливках. На ее сметане. На ее твороге. Сама
же она ушла из жизни (смешно звучит? пусть!) нелепо, по роковому стечению
обстоятельств. Наелась семян акации, которые отец готовил к посадке и
потому, как этого требуют лесотехнические премудрости, протравил. Не
предупредив мать. Бедное животное пришлось зарезать. Слава Богу, я этого не
видел.