"Рэй Брэдбери. Старый пес, лежащий в пыли" - читать интересную книгу автора

Дюймовочка с шоферскими бицепсами (и ногами велосипедиста после
шестидневной гонки) подпрыгнула.
Господь Бог подсек длинную леску и стал подтягивать кружащийся улов к
бурому небу купола.
Музыка набирала силу.
Воздух содрогнулся от рукоплесканий.
- Как ты думаешь, на какой высоте она сейчас работает? - шепотом
спросил приятель.
Я затруднился с ответом. Футов двадцать - двадцать пять.
Но почему-то в этот вечер, под этим куполом, в присутствии этой публики
мне показалось: на самом деле - сто.
И тут шатер начал слабеть. Или, скорее, Улыбка начала ослаблять шатер.
Иначе говоря, зубы маленькой циркачки, закусившие серебряную пряжку,
тянули в одну сторону, к центру Земли, исторгая стоны у шестов, которые
подпирали шатер. Тросы гудели. Брезентовые полотнища трепыхались с почти
барабанным грохотом.
Зрители, ахнув, вытаращили глаза. В ярком не-развернутом коконе
кружилась нарядная Бабочка.
А древний шатер сдался. Как шерстистый мамонт, лишенный станового
хребта, он сгибался, уступая желанию лечь на бок и уснуть.
На манеже униформисты придерживали канат, который рывками поднял
Улыбку, и Зубы, и Голову, и Тело отважной крепышки на пятнадцать, а затем и
на двадцать футов вверх; ассистенты теперь в ужасе следили за ней взглядами.
Шесты готовы были подломиться, а брезентовые полотнища грозили в любую
минуту рухнуть и отнять у людей их убогую жизнь. Взгляды униформистов то и
дело обращались к распорядителю, который щелкал хлыстом и выкрикивал:
"Выше!", как будто путь был открыт до небес. Теперь гимнастка находилась
почти под самым куполом, а шесты дрожали, гнулись, перекашивались. Оркестр
тянул одну ноту, словно призывая злой ветер. И ветер подул. Ближе к ночи
действительно налетел суховей с гор Санта-Ана, взметнул полог шатра, чтобы
позволить ночи заглянуть внутрь, и дохнул на нас мощным дыханием топки, с
пылью и кузнечиками, а потом скрылся бегством.
Брезент загудел. По толпе пробежал озноб.
- Выше! - командовал доблестный распорядитель. - Финал! Великая
Лукреция! - Потом торопливо прошипел: - Люси, vamanos - что следовало
понимать так: "Господь тебе не поможет, Люси. Вниз!"
Но она лишь нетерпеливо отмахнулась, извернулась, и по ее низкорослому
и мускулистому, как у Микки Руни,[9] телу пробежала дрожь. Она распахнула
крылья, превратившись в настырную осу, разрывающую путы, и закружилась еще
быстрее, сбрасывая шелковые одеяния. Оркестр заиграл "танец семи покрывал",
а она срывала покров за покровом - красный, синий, белый, зеленый! Чередой
поразительных метаморфоз она заворожила наши глаза, устремленные вверх.
- Madre de Dios,[10] Лукреция! - кричал распорядитель.
Ибо брезент вздымался и опускался. Каркас шатра стонал. Рабочие манежа,
стиснув зубы, зажмурились, чтобы не видеть этого воздушного безумия.
Люси-Лукреция хлопнула в ладони. Раз! - и, откуда ни возьмись, у нее в
руках оказались мексиканский и американский флаги. Взмах!
По этому знаку оркестр заиграл мексиканский национальный гимн (четыре
такта) и закончил двумя тактами Фрэнсиса Скотта Кея.[11]
Публика била в ладоши и вопила! Если повезет, эта миниатюрная