"Владимир Брагин. В стране дремучих трав (Роман-сказка)" - читать интересную книгу автора

где студент Белянкин собрал свой букет, букет с теми листками, которые
меня удивили, озадачили, ввергли в беспокойство и не выпускают из Ченска.
Письмо Чарушина я несколько раз прочел в гостинице при свете лампы.
Что открыло мне это письмо? Я уверился: неизвестный путешественник, желая
узнать погоду, вынужден был наблюдать за поведением пауков. В наши дни
узнавать прогнозы погоды у пауков! В наши дни! Ну хорошо! Письмо Чарушина
разъяснило значение нескольких слов микролистков. "Барометр Дижонваля",
"думал о Поливанове"... Но теперь, после этого разъяснения, микролистки
стали для меня еще более загадочными.
Почему пошел я туда, где были сорваны цветы? Очень просто. Ни ночью,
ни на рассвете я не мог уснуть. Было душно. В институт к Тарасевичу с
письмом Чарушина можно было пойти только во второй половине дня. К тому же
после письма Чарушина мне очень хотелось посмотреть пауков "в натуре" и,
конечно, побывать в том месте, где были найдены записочки.
Студент Белянкин подробно рассказал в институте о месте, где он
собрал свой пресловутый букет, и я хорошо представлял себе, как туда идти.
Дорога асфальтирована. По обеим сторонам росли в два ряда молодые,
гибкие тополя. Наверное, их посадили тогда же, когда асфальтировали
дорогу.
Я иду по тропинке вдоль шоссе.
Сквозь чащу кустарника то показывалось, то исчезало море. Дорога
поднималась все выше и выше. Потом спускалась, вновь поднималась. Где-то
вдали виднелись белые домики дачного поселка научных работников.
Внизу, под горой, в долине, налево от асфальтового шоссе, извивалась
проселочная дорога. Она исчезала в роще. А там, дальше, что за развалины?
Спустившись с горы, я на проселочной дороге встретил женщину и
мальчика лет семи-восьми. Они вели на поводу прихрамывающую лошадь. Мы
разговорились. Женщина рассказала, что работает в подсобном хозяйстве
научных работников. Лошадь ушибла ногу о борону; надо показать ветеринару.
- А там, за рощей направо, - спросил я, - что за развалины?
- Там до революции была усадьба. Чудак помещик жил, - сказала
женщина. - Поначудил этот помещик, понастроил разные ходы под землей так,
чтобы прямо из своей спальни под землей к морю выходить. А то, бывало, по
ночам при луне у моря вдруг сам появится и гостей за собой с музыкой
приведет. Наши старики рассказывают: "Приходим мы на музыку эту к морю,
подходим ближе - глядь, а музыки уже не слышно и людей не видно, обратно
музыка под землю ушла..."
Я не дослушал, попрощался и пошел дальше.
Шел и думал о пауках. Но не мог не думать и о... шнурках. Да, о
шнурках. Они то и дело развязывались, приходилось останавливаться,
нагибаться, завязывать, а они снова развязывались.


Шнурки... шнурки... Черные и белые, коричневые и желтые, длинные и
короткие, тонкие и толстые - все с железными наконечниками, - они висели
на веревочке ларька в Ченске у чистильщика обуви. Когда я подошел к нему,
он старательно чистил свои высокие черные сапоги, вытягивая то одну, то
другую ногу. Лишь после этого, налюбовавшись блеском сапог, он лениво
протянул мне пару шнурков.
Какие строптивые, нетерпеливые, беспокойные шнурки достались мне в