"Мариан Брандыс. Адъютант Бонапарта (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

двенадцатитысячной рентой у Юзефа также отобрали. Этот задаток в счет
возможного наследства после князя Августа с момента его смерти стал уже
только пережитком, с которым не могли смириться жадные князья Сулковские.
Уже в феврале 1786 года, еще не успела засохнуть свежезамурованная
гробница князя Августа, князь Антоний Сулковский ("великодушный
добродетель") возбудил против Юзефа перед Варшавским капитулом
Мальтийского ордена процесс о возвращении родового командорства. К счастью
для ответчика, великим приором капитула был все еще князь Адам Ленинский,
который во второй раз проявил к своему будущему тюремному стражу ничем не
вызванное благородство. Несмотря на старания князя Антония, жалоба его
была в первой инстанции отклонена.
Но князь Антоний, который в конце этого же года приступил к управлению
майоратом, слишком ценил деньги, чтобы из собственного кармана оплачивать
"благородные порывы" своего приятеля Понинского. Что он предпринял против
решения капитула, в какие инстанции обращался, не известно. Во всяком
случае, из последующих писем Юзефа и из других современных свидетельств
ясно видно, что молодой поручик полка Дзялынских, несмотря на выигранное в
капитуе дело, лишился мальтийской ренты.
Преследование со стороны князя Антония, полное обнищание и ранняя
самостоятельность - все это свалилось на шестнадцатилетнего Юзефа
совершенно неожиданно, вызвав немало огорчений и забот. Молодой радикал из
рыдзынского дворца, который недавно еще мечтал в своем ученическом
дневнике о разном со всеми жизненном старте, никак не был подготовлен к
тому, что воплощение его ученических мечтаний произойдет столь неожиданно
и жестоко. Что ж особенно удивляться, если, борясь с материальными
трудностями, он ищет выхода там, где находил его до сих пор, - в княжеском
роде Сулковских, что учтивым расшаркиванием, коему его выучили в школе
князя Августа, он старался смягчить сердце нового владельца майората, что
посылал в Рыдзыну эти "компрометирующие" его письма. Что делать, бытие
определяет сознание даже у героев романтических легенд!
Однако мы можем предполагать, что это "идеологическое заблуждение"
Сулковского длилось недолго. Варшава периода Четырехлетнего сейма была
городом исключительно благорасположенным к деклассированным людям.
Примерно в это же время, когда, трясясь от "катаральной горячки", Юзеф
трудился над верноподданническими эпистолами к князю Антонию, в столицу
прибыл другой радикально настроенный дворянский сын, Якуб Ясинский,
который только что вышел из-под власти гувернантки в вельможном доме
Потоцких. Молодые бунтующие интеллектуалисты с горячими головами,
наполненными прогрессивными идеями, находили на улицах и в "кофейнях"
увлеченной политикой Варшавы конкретную почву для своего теоретического
радикализма. Приближающийся политический перелом должен был облегчить им
окончательный разрыв со своей прежней средой.
Историкам не удалось еще документально доказать связи Сулковского с
варшавским средоточием радикальной политической мысли, с людьми,
группирующимися вокруг подканцлера Гуго Коллонтая. Я не обнаружил ни одной
ниточки таких связей в превосходном и исчерпывающем труде Богуслава
Леснодорского "Польские якобинцы". Может быть, просто молоденький офицерик
был тогда еще слишком малозначительной фигурой, чтобы его заметили авторы
воспоминаний и писем, бывающие на клубных собраниях в радзивилловском
дворце. Тем не менее имеются некоторые данные, позволяющие утверждать, что