"Илья Яковлевич Бражнин. Друзья встречаются " - читать интересную книгу автора

девятьсот двадцатого года.
Это было пять лет назад. Самому старшему из друзей тогда едва минуло
восемнадцать, и они свято верили в свою наивную клятву. Каждый, уходя в
жизнь, был убежден, что в назначенный день он будет стоять на этом
перекрестке и поджидать друзей. Но чем ближе был день встречи, тем дальше
они уходили друг от друга. Один уехал учиться в Швейцарию, другой был убит
под Тарнополем, третий отмалчивался где-то на Мурмане. Связи затухали,
обрывались.
Единственным, с кем Илюша поддерживал постоянную связь, был Митя
Рыбаков. До семнадцатого года, пока Митя учился в Петербурге в
Психоневрологическом институте и одновременно вел подпольную политическую
работу в студенческих организациях, позже в воинских частях, Илюша постоянно
переписывался с ним. Но в семнадцатом году Митя был отправлен в качестве
большевистского агитатора в провинцию, и письма стали приходить всё реже и
реже. Последние пять месяцев от него совеем не было вестей.
Из всех друзей один Илюша остался в Архангельске сторожем их клятвы.
После исключения из гимназии с так называемым волчьим билетом, закрывшим
доступ во все учебные заведения Российской империи, он пошел работать
учеником в аптеку. Это давало хлеб, хотя и скудный.
В солдаты Илюшу из-за сильной близорукости не взяли. Жил он глухо и
одиноко, много читал и в девятнадцать лет писал стихи об осеннем увядании, о
"сердце, тронутом тоской и болью".
Первые дни революции были для него благодетельной встряской. Он снова
поверил в будущее, которое казалось ему навсегда зачеркнутым. Теперь оно
наново рождалось. Закрытые для него прежде двери университета распахнулись
настежь. Илюша стал готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. Несмотря на
усиленные занятия, он посвежел, ожил духом и весной восемнадцатого года сдал
экстерном за восемь классов гимназии.
В тот же день он сел писать прошение о приеме на юридический факультет
Петроградского университета. Пакет с прошением и другими документами отнесла
на почту мать. Софья Моисеевна хотела обязательно сделать это сама, и Илюша
не стал спорить, так как видел, что хлопоты эти матери приятны. Она молодела
вместе с сыном и деятельно готовила его к отъезду. Наступило тридцать первое
июля. Это был хлопотливый и беспокойный день, но, ложась в постель, Софья
Моисеевна пожалела о том, что он прошел, что близится неотвратимое завтра:
отъезд сына.
Софья Моисеевна не могла уснуть. Ну что ж, к тысячам бессонных ночей
прибавится ещё одна. Она уже привыкла. И что тут можно поделать? Дети
вырастают и уходят. А что она? Старуха! Кому она нужна? Разве что
младшенькому, Дане. Ну что ж, она постарается протянуть ещё несколько лет,
чтобы поставить его на ноги. А может быть, она ещё и Илюше пригодится. Бог
знает, как он там будет жить среди чужих. Кто приглядит за ним, кто накормит
его вовремя, кто последит, чтобы он не промочил ноги. А что будет, если он
там заболеет?
У неё вся душа изныла от этих мыслей. Но разве она не знает, что её
мальчику нужна дорога в жизни? Разве она удерживает его? Держи не держи -
всё равно будет так, как должно быть, а как раз сейчас лучше поторопиться с
отъездом: город объявлен на осадном положении. Говорят, англичане идут, и
уже близко. Правда это или нет, идут они или не идут - этого она не знает,
но лучше будет, если Илюша уедет отсюда поскорей: мало ли что может